suga - first love
никогда не отпускай моей руки
Жизнь валится сверху огромным валуном, заставляет в землю лицом нырнуть, тяжестью убивает и чуть позвоночник пополам не переламывает. Хотя Перси даже поднять этот валун не пытается, мирится и старается дальше как-то существовать, не подавать вида, просто ползет больным от дня ко дню, и за ним след такой же слабый, серый и прерывистый. Внутри прыгающее сердце, которое от каждого движения и взгляда Нико либо вверх несется, либо к ногам падает. Потому что Нико запутывает, паутину сквозь чужую голову и грудь плетет, нити перекрещивая, мозаику странную создает.
Если вчера у Перси началось с попытки довериться, то закончилось очередным разочарованием. Потому что Нико, блять, либо тупой, либо слепой и глухой или эгоист конченый и сохранять может информацию только ему интересную. Потому что Перси ему открывается, впервые вообще кому-то открывается, себя пытается принять, а Нико ему ебаное
«спасибо» присылает.
Перси просто телефон готов разбить, вот реально. И это все? Перси, конечно, терпеть умеет, но это терпение же не бесконечной рекой по венам льется, а рядом с Нико вообще с невероятной скоростью испаряется. Перси убеждает себя, что ди Анджело просто не продумал все нормально, что ему еще время надо, что поймет все и лучше ему это сделать раньше, чем позже.
К вечеру воскресенья Перси уже бесится, Нико все-таки тупой, Джексон столько раз уже прокалывался, что можно было бы в один пазл и сложить все. Чего только
«ты потрясающий» и
«ты мне нравишься», брошенные в темноте коридора его квартиры, стоят. А их разговор на кухне, после всего этого дерьма в феврале, вообще вспоминать стыдно.
Да Перси с каждым взглядом прокалывается, а Нико словно не замечает вовсе. Он, видимо, реально с людьми не ладит, потому что не замечать этого всего в Джексоне ну просто невозможно. Перси верить не хочет, что Нико может между ними происходящее с дружбой путать. Серьезно?
Верит, когда видит
«если все, что ты говоришь правда, то приходи в любое время, я помогу. постараюсь стать хорошим другом». Перси понимает, что вот это Нико тяжело далось, с его-то с огромным острым забором, который он вокруг выстроил. Перси искренне старается понять, но гребаное чувство скребется в ребра, зубами хватается и настырно напоминает о своем наличии. Перси убеждает себя, что ему и этого достаточно, что пока и так пойдет, что Нико огромный шаг сделал, надо еще подождать. Успокоится пытается, глубокий вдох и выдох свистящий, это хотя бы не короткое издевательское
«спасибо».
Не может себя удержать и специально пишет
«звучит, все с каким-то намеком», прокалывается. А потом такое же шаткое
«я не шучу». Нико, как танк, непробиваемый, след гусеницы поперек тела Джексона оставляет и дальше катится. После Талии Перси печатает
«пошел нахуй», стирает и телефон на кровать кидает, а потом и себя туда же.
Пиздец.
Нельзя было думать, что у Нико к нему что-то похожее может быть, нельзя, а у Перси эта мысль хоть и быстро, но все равно проскальзывала. Надежда умирает последней, Перси вздыхает в очередной раз и в окно смотрит. Там темнеет уже, в окнах напротив свет горит и силуэты кривятся, телефон молчит, Джексон тоже.
У кого с людьми не ладится, так это у него. У него даже с самим собой все через жопу, сам себе палки вставляет, грабли под ноги кладет, а потом с размаху влетает, бьется лбом, и рядом с одной шишкой вскакивает еще. У кого-то марафон Поттера, у кого-то марафон самобичевания очередного. Любимого — вечернего.
Перси тоже тупой, потому что, несмотря на все эти гребаные сообщения, продолжает на что-то надеяться. Оправдывает Нико, как только может, и, кажется, ему в адвокаты надо, потому что идеально и очень доказательно получается.
Почему Нико разбитость в нем видит, а причину нет? Почему Нико относится к нему тепло после всего дерьма, которое Перси в жизни ему устроил? Почему Нико такой, блять, настоящий?
Опять дыхание перехватывает.
Перси кто-то настойчиво тянет за ноги с небес, ударяет башкой об реальность и смеется в лицо. Нико в класс врывается со своими привычными синяками под глазами.
Каждое ломанное движение сводит с ума, а от одного ебаного взгляда хочется сдохнуть. Режет воздух локтями, кланяется преподавателю быстро и место свое спешит занять.
У него синяк неоднозначный на шее и такой же на губе, а еще волосы лохматые, и вообще он прекрасный.
Но следы не Джексона, и Нико не Джексона.
У Джексона нутро сгорает дотла и развивается не менее болюче по всему кабинету. Он следит за каждым поворотом головы, ищет оправдания, мол, его побили, с пылесосом игрался, ураган ебаный по пути встретил.
У Перси только цветочки появились и бабочки оживились, а сейчас там словно все вырывают с корнем. У него только мечты начали рисоваться красивым розовым в голове, а Нико просто одним своим сегодняшним видом все черной краской замазывает и плюет безразлично напоследок.
Нико красивый.
Перси не сдерживается. Окунается. Не оглядывается. Прыжок.
Перси хочет его, безумно хочет. Под свои руки, взгляд в взгляд, ладонь через ребра провести и к спине прижать. Он видит чужой темный затылок и представляет, что отвратительного фиолетового пятна над воротом футболки нет и что губы такие же чистые.
Ди Анджело поворачивается на секунду, смотрит и уголками улыбается, Перси утыкается взглядом в учебник и больше головы не поднимает. Переписывает санные формулы, скобочки с корнями старательно выводит и впервые в жизни настолько погружается в алгебру, что звонок не замечает. Опомниться ему помогает толчок в плечо и знакомые худые ноги, стоящие перед партой.
— Привет.
— Привет, — бурчит Перси, встает и учебник в рюкзак закидывает. — Повеселился?
— Ага, — говорит Нико и снова улыбкой одаривает.
— И как она? — дежавю.
— Чего? — улыбка моментально сползает, а лицо приобретает выражение полного непонимания.
Перси хмыкает, а потом обратно на Нико смотрит и тычет в шею, а потом в подбородок, рта не касается, опасно. Ди Анджело сначала так же продолжает в замешательстве брови хмурить, а потом хлопает Перси по плечу и смеется.
— Ну, ты и придурок. У нас с Талией ничего не было, она классная, конечно, но нет, — мотает головой Нико. — Это, — он на шею показывает, — фломастер не смылся, а это, — губы касается, — я с дивана упал. Как видишь, неудачно.
Перси смотрит недоверчиво, он все еще на словах
«она классная, конечно», а
«но нет» как-то пока в пространстве растворилось. Он такой придурок, что по башке себя треснуть отчаянно хочется, чудесно, только ревности в жизни не хватало для полного счастья. Он разворачивается к выходу из кабинета и слышит, как Нико за ним двигается, о парту по пути запинаясь.
— По поводу той вечеринки, если тебе поддержка нужна, то окей, я выслушаю, — говорит он, подстраиваясь слева.
— Ты и без этих обещаний слушаешь, — бросает Перси, направляясь к выходу из корпуса.
— Это да, но теперь я стараться буду.
— Вдруг я до тебя что-то донести тогда пытался? — закидывает в него Перси.
Они останавливаются на площадке перед входом, Нико в одной футболке, Перси видит, как он плечи сжимает из-за ветра. Апрель выдался холодным, в другие года почти все уже в это время куртки снимали и закидывали вглубь кладовок, а в этом как-то природа решила немного разнообразия добавить.
— Мне сказали, что я либо тебе дорог, либо, — Нико запинается. — Либо ты в меня втрескался, но.
Нико челку со лба убирает, глаза открывает и смотрит на Перси. Перси хочет лицо в ладони спрятать,
я в домике, он не готов, не готов слышать следующие слова и этот чистый взгляд на себе чувствовать, но Перси в ответ глядит, уверенность по максимуму пытается вложить, из самых углов ее собирает. Кажется, получается, потому что Нико смешок странный издает и щурится.
— Но это ведь глупо. Ты ж не мог, — режет. — Ты с Джейсоном почти всю жизнь тусовался и вообще меня ничем считал, да я тебя месяца четыре вдоль и поперек материл, у тебя никаких нормальных причин для этого нет.
Перси не выдерживает, смотрит куда-то за его плечо и каждому слову мысленно поддакивает, да,
нет нормальных причин, но только скрежет внутри вновь повторяется. Нико одной рукой себя обхватывает и другую размашисто трет, взгляд в сторону переводит. Над ними небо почти чисто голубое, а между ветер и яма новая — вместе раскопали.
— Давай потом встретимся, ладно? — говорит Перси, не может больше на мучения напротив смотреть. — Ты простудишься сейчас, а у меня тренировка.
Нико смотрит внимательно, опять когти свои пускает и взглядом внутри копается, а Перси уже не знает, хочет ли он, чтобы побыстрее докопались или чтобы нет все-таки. Реакции боится. Ди Анджело моргает потом, кивает поспешно и за спину Перси бежит, хлопает дверью, оставляет эхом
«это ведь глупо» и
«ты ж не мог», и даже не догадывается насколько не прав. Мог, еще как мог. В самые дебри смог. Солнце слепит глаза, Перси оборачивается, смотрит на белую дверь корпуса, а потом поворачивает в сторону спортивного городка.
За неделю Нико успевает позвать его раза четыре, с двух которых сам сливается, а с других двух Перси ретируется. У Нико работа и усталость, знакомые новые, а у Перси тренировки и учеба. Нико может в колледж и не собирается, а Перси вполне, потому что мать наконец-то хочется перестать расстраивать и самого себя чем-то наполнить, хотя бы чем-то таким банальным как учеба, но все равно полезным.
Немного хоть ближе стать.
Он разгребает теорию вероятности и честно пытается вчитаться в «Над пропастью во ржи», а еще узнает, что у Талии
фамилия Грейс, вот это прикол, да, у Картера есть сестра и ее парень с Нико жутко похожи, а еще, что Талия какая-то местная феминистка и знакома с Хейзел. Перси кивает, старается отвечать так же увлеченно, как рассказывает ему обо всем Нико, и затыкает внутри скулящую обиду.
Потому что какого хрена? Он с Нико полгода сближался, а какие-то Талия с Катером врываются и уже через две недели
хорошие люди и
приятные знакомые. Джексон только спустя долгие месяцы
Перси спокойное смог в свой адрес услышать, и это немного неприятно. Или много, Перси еще не определился.
Он ныряет с тумбы разом в голубую воду бассейна, отрезвляет голову, плитка перестает забавно трястись и приближается. Вода вокруг обволакивает, в каком-то смысле защищает, и если бы Джексон мог, то на сутки бы на дне засел, калачиком, колени к себе прижимая. Ноги воду отталкивают, Перси выныривает, воздух глотает и обратно к плитке возвращается. Перед ним Нико улыбается, фотографии своих кофейных шедевров показывает: сердце кривое, больше на странную грушу похожее, смайлик страшный и что-то отдаленно напоминающее цветок.
— Да у тебя лицо такое… все не настолько же плохо, — возмущается он, а потом в плечо кулаком целится.
Нико светится. Опять слишком ярко. Буквально светится, против окна сидит, за которым солнце в небо поднимается. Перси держится, смотрит, как Нико волосы в хвост собирает, к телефону обратно наклоняется, а Перси заново влюбляется. Не держится все-таки. Нико выглядит похрустальнее любой девушки, у него локти острые и пальцы хрупкие хрупкие, а еще он ресницами хлопает получше любой Пайпер, и футболки эти огромные на нем ахуенно смотрятся.
Перси заново падает и крутится по новой на этих ебаных кругах. Вспоминает ночь несчастную, снова верит, чувствует чужие пальцы в волосах. Побыть бы в этой мечте подольше, Перси до последнего лицо в воде держит, жмурится, чтобы гребаную плитку не видеть, гребет и нахрен сбивает себе дыхание.
На него тренер чуть ли не матерится, другие косо смотрят, а в ребрах все еще скрежет, кусачее что-то, вечно бодрое. Хоть кричи, не выскочит. Перси глядит куда-то в колени тренера, прокручивает последний разговор в голове и никак выдернуть эту съедающую влюбленность не может.
Нет нормальных причин, просто Нико появляется темной тенью, а Перси втягивается постепенно.
А еще терпеть весь этот глупый спектакль со спором сил почти что нет. Держать за руку, когда знаешь, что вот за тем ближайшим углом эта рука в кармане толстовки исчезнет, вместе с собой все тепло забрав. Чувствовать, как Нико быстрее начинает идти, лишь бы перестать ощущать рядом плечо, плотно прислонившиеся. Вспоминать под четыре утра фейковые поцелуи, утыкаясь носом в подушку и пытаясь уже заснуть.
Перси верить не хочется, что он тогда, осенью, согласился на все это, потому что чсв проснулось, репутация видите ли, что он серьезно думал, что еще большая популярность с этой пустотой внутри справиться сможет. Перси настолько себе отвратителен, что страшно даже.
Ты себе самый первый и главный друг. Ха, он себе самый первый и главный враг.
Трус.
Не больше.
— Талии сегодня надо уйти, попросила меня ее прикрыть, — говорит Нико, собирая сумку.
Они в кабинете литературы, Шекспир печально смотрит на Перси, а Перси печально на Нико, тот в рюкзак все кидает, чуть пенал не роняя. Перси рядом стоит, словно провинившийся котенок, глазами влюбленными хлопает. Ему до отпечатка ногтей на коже ладонях необходимо хотя бы часа два в чужой комнате посидеть, снова скрип стула услышать и просто на расслабленного Нико посмотреть. У него эта теория вероятности уже в печенках сидит, а чертова рожь максимально над пропастью, скоро сам себя в нее пнет.
— Но у тебя сегодня нет смены.
— Перси, ты ведь меня слышал, — смотрит на него Нико, сумку закидывает на плечо. — Потом встретимся.
Они потом встречаются уже неделю.
— Тебе Талия важнее меня? — Перси захлопывает быстро рот. Серьезно? Лучше бы язык себе откусил к хуям.
Нико уже к двери подходит, оборачивается, и его взгляд просто натуральнее всякого черного. Он смотрит слишком внимательно, накалывает Перси, чужое искаженное лицо созерцает.
— Джексон, тебе сколько лет?
Хлопок двери отдается так же громко в ушах, как залп салюта. Перси готов себе только что заточенный карандаш в висок воткнуть, потому что да — ему пять и он ужасно невоспитанный ребенок. Ужасно проебавшийся и влюбившийся тоже ужасно. Обычно расчерченные ровные квадраты плитки успокаивали, сейчас хочется их разбить к чертям.
— Джексон, тебе сколько лет? — голос тренера хрипящий достигает, кажется, своей максимальной громкости. — Ты только нормально начал посещать занятия, я даже в соревнованиях тебе разрешаю участвовать, а ты?
Дальше Перси опять перестает слушать, потому что перед глазами осуждающее лицо Нико. Джексону срочно нужно разобраться с этой огромной дерьмовой проблемой, она мешает просто всему, поглощает его жизнь разом и пережевывает потом еще тщательно, чтобы Перси прямо чувствовал рельеф зубов.
Вспоминается грейсовское
«вернись в норму». Когда это там было? Декабрь? Январь? Сейчас конец апреля, а эту норму все еще даже в микроскопе не видно. Даже силуэта еле различимого на горизонте не маячит. Перси продолжает буравить чужие колени, чуть ли не трясется от холода, глотает комок, пытается по крайней мере. Горло дерет противно, так, что откашляться хочется.
Его спасает весьма внезапный Лео, который вбегает в арену, шлепая босыми пятками по кафелю. На нем штаны широченные, а на лице такая же улыбка, он отвлекает тренера своим слишком неуместно радостным
«здрасти». Перси в реальность возвращается, врезается и поспешно старается исчезнуть из поля зрения учителя, пока тот отвлекся на какие-то бумажки, которые принес Вальдес.
Лео ловит Джексона как раз тогда, когда тот заворачивает за трибуны к выходу.
— Привет, подружка, — он легонько бьет по голому плечу. — Выглядишь не очень.
— Привет. Уставшим скорее всего.
— Скорее, — понимающе кивает Лео. — Пойдешь к Дрю? Джейсон сказал, что он отказывается тебе писать, потому что ты ничего не отвечаешь. Попросил лично спросить. Так сказать, почву прощупать.
Джейсон. Они обедали последний раз вместе больше недели назад, а зависали на этой злополучной вечеринке у Фрэнка, где они поговорили максимум полчаса и разошлись по разным углам. Полгода назад Перси бы поскакал за ним кроликом, сейчас хочется просто заснуть в
родной чужой квартире и, пожалуйста, навсегда.
— К Дрю? Не думаю.
Лео снова кивает. Снова понимающе.
Они прощаются в раздевалке, Вальдес снова улыбается, тепло довольно, Перси пытается в ответ, но только в пугающей кривой рот растягивает. Настроение лечь на пол и завыть, честно. Перси никогда не влюблялся, но ему уже не нравится.
— Лео, — парень оборачивается, опять лыбится. — Не зови Нико. Я не думаю, что им с Грейсом стоит лишний раз видеться.
— Прости, — Лео брови заламывает, черт. — Джейсон попросил и его позвать, а его я встретил раньше тебя. Он согласился, сказал, что с друзьями придет.
Блять.
Перси кивает и открывает свой шкафчик. Придется идти, потому что если там будет Нико, то там должен быть и Джексон, потому что… потому что опять внутри кусается и визжит протяжно. А еще Талия никакого доверия не внушает и делиться не хочется.
Около восьми в выходные они катят по вечернему городу под всякого Снуп Дога и Ауткаст вчетвером: Талия и Нико сзади, а Перси с Лео впереди. Джексон пытается разглядеть чужое лицо в окно заднего вида, не разглядывает, и бездумно уставляется на дорогу.
Надо отдать должное, Вальдес может и придурок гиперактивный и овердохуярадостный, но водит довольно неплохо. Он пытается разговорить Талию, но та отвечает короткими четкими фразами и в общении, кажется, не заинтересована. Перси слышит, как Нико иногда хмыкает на ее ответы, оценивает, изучил уже эту привычку, и пальцы сами собой сжимаются, костяшки пересчитывают. С Перси он такое делал довольно редко, с Талией за час успел уже больше раз шести.
Перси старательно пытается посмотреть на нее объективно, выходит не очень. К Дрю они приезжают за полчаса, Нико, кряхтя, выползает из салона, кивает на попытку Перси подержать ему дверь и вразвалку направляется ко входу. Талия каким-то молниеносным способом оказывается справа от его плеча и что-то уже успевает пошутить. Наверняка что-то саркастичное и на грани. Нико бы тогда так не лыбился.
— Вау, Джексон, — Джейсон руки разводит, хлопает по спине и смотрит с каким-то злорадством, потом так же на Нико и на Талию. — Что парнишка себе уже девушку нашел?
— Нет, — спокойно отвечает Перси, даже в ответ улыбается. — Какая-то знакомая с работы.
Нико, словно услышав слова Грейса, внезапно руки с Перси переплетает, заставляет по новой по стеклу пройтись, сжимает. Господи, достаточно уже. Чуть ли подбородком плеча не касается, начинается очередная борьба взглядами, от которой Лео пытается Талию отвлечь какой-то бессмысленной дрянью, спасибо ему.
Грейс отрывается первый, в лицо последний раз скалится и вглубь дома уходит. Перси от окружающего запаха алкоголя тошнит жутко и от музыки громкой тоже. Нико так же быстро его руку отпускает, как и взял, оглядывает.
— В порядке все?
— В полном, — врет Перси. — Зачем ты согласился сюда идти?
— Эм, потому что хочу выпить? — кончиком губ улыбается Нико. — А еще потому что за марафон пообещал Талии, что впишу ее куда-нибудь.
— Талии, — шепчет Перси не ему, Нико не прислушивается в общем-то, смотрит по сторонам и хлопает глазками.
Дом у Дрю огромный с таким же огромным садом и бассейном, правда, намного поменьше. Вокруг воды кусты подстриженные, деревья такие же, дорожка выложена камушками красивыми. В доме бар, словно в клубе, с такими же красивыми и ухоженными, чистыми, бутылочками. Перси оставляет Нико около этого бара с Талией, еле находит обычный сок, который не разбавлен какой-нибудь водкой, присваивает эту ценную коробку себе и не отпускает следующие два часа, за которые Нико успевает уйти в головную карусель, Лео продолжает приставать к Талии, а Джейсон прожигает голубым.
Перси следит за Нико, старается его удерживать, но Нико это Нико, его не удержать, а еще и не отказать. Он мычит, пальцами его пальцы цепляет и просто выглядит как ебаный ангел. У Перси сердце по новой расшибает себе ноги, пока прыгает по стенкам внутри. У него очень плохое предчувствие, оно с того момента, как он в машину Вальдеса сел, а сейчас это предчувствие очень настойчиво стучит по спине, пересчитывает позвонки.
Нико вливает в себя уже третью или четвертую бутылку, они с Талией о какой-то клиентке болтают, а Перси просто стоит, сидит, рядом, сторожит и помогает ди Анджело медленнее опустошать чертов стакан. Джейсон появляется как-то неожиданно, хлопает по плечу, его шрам растягивается, когда парень улыбается, а у Перси, кажется, коленки подкашиваются.
— Привет.
— Доброго, — отвечает Джексон.
— Ну как? — Грейс глазами стреляет на Нико за спиной и брови поднимает.
— Нормально.
Джейсон смотрит внимательно, и Перси старается себя убедить, что ему кажется, когда чужие пальцы сильнее обхватывают горлышко, так, что костяшки белеют. Грейс губы странно жмет, хмыкает, и это ничего хорошего вообще не значит. Перси улыбается максимально мило, но в ответ не улыбаются, а взглядом пробивают и чуть ли шею не ломают.
— Мне кажется ничего не нормально. Ходишь весь такой отстраненный, вот с ним только и общаешься, — Грейс снова на Нико смотрит. — Что, мозги промыли?
Перси плечом сильнее на стойку наваливается, чтобы Джейсону вид закрыть. Улыбку сразу же с лица стирает. Вокруг тоже все стирается в разноцветную кашу, только лицо Грейса четкое, напряженное. Между ними молнии чуть ли бегать зигзагами ослепительными не начинают.
— Джейсон, давай не здесь.
— А когда, Перси, — громко отвечает тот. — Ты телефон потерял или что? Ты не отвечаешь, в школе бегаешь. Когда?
— Джейсон…
— Господи, блять, — Джейсон бутылку по глади стола пуляет, а Перси быстро ловит. — Мне твои оправдания нахуй не нужны!
Перси чувствует прикосновение сзади, оборачивается, у Нико глаза темные, он смотрит настороженно, а Перси ужасно сильно хочется его сейчас обнять и раствориться. Он кивает, мол, все нормально, руки в ответ касается. Нико не верит, а Джейсон сзади смешок издает странный. На них внимание обращать начинают, оборачиваться с улыбками заинтересованными.
— Какие нежности-то, — смеется Грейс.
Перси хватает его за локоть, расталкивает тела, тащит через музыку и цветные пятна. На улице темнота уже в каждом углу, фигурки вдалеке, свет от маленьких фонарей вдоль дорожки, а еще взгляд Грейса становится в сотни раз ледянее.
— Что с тобой? — спрашивает зло Перси, бросая его руку.
— Со мной все окей, а с тобой нет. Что, влюбился по-настоящему? — гадко ухмыляется Джейсон. — Несчастный Перси и такой же жалкий ди Анджело! Идеально!
— Что ты несешь?
— Что? Ты вокруг него псом бегаешь, смотришь, блять, как на идола. Что, спором будешь оправдываться? — Джейсон ближе подходит. — Что он тебе сворковал такое на ушко, что ты на друзей решил забить, а, Джексон?
Он скалится отвратительно, до дрожи такой же отвратительной. Перси только и может, что шаг назад сделать. Ему нечем оправдываться, потому что он сам уже ничего не знает.
Его друзья не могут быть плохими, но сейчас Грейсу врезать хочется до крови на костяшках.
Нико ничего не должен вызывать, но сидит в самой глубине.
Перси бы только веселится и жизнь просирать, а он в последние дни учится отчаянно, потому что пустым быть не хочется. Перси ужасно сильно достойным надо стать и измениться.
— Джексон, я тебя лучше всех знаю. Ты один и дня прожить не можешь. Если ты не со мной, то с ним, значит. Понравился мальчик? Целуется хорошо?
— Джейсон, блять, перестань, никто мне не понравился.
Грейс снова ухмыляется. Уголками губ в самое живое впивается, с таким наслаждением, что еще сильнее рот растягивает. Свет фонариков на его коже даже тусклее становится. Джейсон одна большая тень, впитывает окружающее и разрушает до основания, подошвой в ад загоняет. Перси жмется и еще шаг назад делает. А Грейс наоборот, вперед.
Джейсон — лед.
— Ты же пустой, — шипит он. — Бороться начать решил? А справишься?
Перси вдыхает и прямо чувствует, как холодный воздух через тело проходит, как легкие раздуваются и как потом все сжимается. Он чувствует себя доской белой, от потолка до пола, на которой каждый страх и мысль отображаются черными буквами. Он ощущает, как глаза Грейса по каждой трещине проходятся, полосуют, как он заглядывает в самые дальние двери и насильно наружу вытаскивает.
— Хочешь вместе с Нико пополам посгибаться? Тот-то, может, и выдержит, а ты нет. Ты, Джексон, слабый. Даже этого заморыша ди Анджело ничтожнее. Ты один — ничего.
Джейсон по самому больному проходится. Перси сам это уже осознал. Что Нико не достоин, что Нико выше всего в этом мире, а Перси в самом низу сидит, на ядре жарится под тонной земли, под мантиями. Между ними больше шести тысяч километров, а Перси все равно дотянуться пытается. Жалко.
— Джексон, ты одно запомни, — Грейс губы облизывает и снова взглядом вспарывает. — Либо ты против меня, либо со мной. А против меня пока только ди Анджело, — он головой в сторону кивает. — Но не думаю, что он примет тебя к себе.
Блондин потом в сторону смотрит, а Перси проглотить как-то все пытается. Он чувствует себя максимально паршиво, словно его на мясорубке раз десять перекрутили, а потом еще и сверху молотом подолбили, словно он отбивная какая-то. Хотя, кто знает.
Если бы сильным был, то года два назад бы уже Джейсону все сказал, когда тот пьяным впервые приперся к нему, сто раз бы уже на взгляд умоляющий ответил, а не смотрел бы, как и так тонкое тело еще тоньше становится, признался бы уже давно, если бы настоящим был.
Если бы. Перси себя еще больше ничтожным чувствует. Он только и делал, что всю жизнь бегал от себя и от разбирательств сложных. Он пустой, только ветер по стенкам голым гуляет.
Если бы хоть кем-то был, то давно бы всю эту хуйню со спором закончил.
— Что, ди Анджело совесть разбудил?
Джейсон еще ближе становится. Перси видит его кроссовки перед собой, слышит его дыхание и чувствует этот холод, который заставляет все вокруг замерзать и стоять айсбергами.
— Ты такой жалкий, Перси, — смотрит.
Становится побольнее там всяких ударов.
Кулаками не машет, а все равно разбивает. Забавно. Перси в ноги ему глядит, молчит. Джейсон еще приближается, чуть ли носом в чужую макушку не утыкается, холод по телу проносит дыханием.
— Не беспокойся. Я подожду, пока ты наконец-то уже в норму вернешься. А ты вернешься, у тебя выхода другого нет.
Чужие кеды исчезают из поля зрения, Перси слышит шарканье обуви, как Грейс ругается сдавленно, запинаясь об что-то, потом не слышит ничего. Закрывает глаза и надеется оказаться в другой жизни или забыть о реальности. Стоит линией переломанной в темноте за углом дома, не двигается и пережить старается все унижение. Чувствует, как темное и липкое льется по телу, через кровь и дальше в каждую частицу.
Все оказывается слишком настоящим.
Перси слишком сильно себя ненавидит, Грейса ненавидит и правду всю эту ненавидит. Ему до отпечатка ногтей на коже ладонях необходимо рядом сейчас посидеть, в глаза темные посмотреть, через боль разобраться наконец-то хоть в чем-то, опять бесцельно потянуться.
У Нико есть своя позиция. У Нико есть собственные мысли. У Нико есть своё я. У Перси нет ничего.
Перси находит его в саду, около бассейна. Нико сидит в полумраке, прямо на траве, скрючившись, на лице голубое свечение от воды играет, полосками раздваивается и в каждую падинку заворачивается калачиком. Перси смотрит, рядом тихо присаживается.
Нико такой красивый, что дыхание перехватывает.
Нико мажет по нему вязким взглядом, а потом обратно на воду глядит. Сжимает руки, переплетает тонкие пальцы и ближе к земле через ноги наклоняется. А Перси просто из последних сил хоть как-то спокойным оставаться пытается, слова Джейсона все еще гремят, сталкиваются, а руки к телу рядом тянутся.
Между ними больше шести тысячи километров.
Блять.
— Что он сказал? — Нико не оборачивается, а только больше наклоняется, словно в воде напротив что-то найти пытается.
— Много что сказал, — уклончиво отвечает Перси. — Обзывался в основном, спрашивал, почему не общаюсь.
— А ты не общаешься?
— Не знаю, — понуро говорит Джексон и тоже в бассейн смотрит.
Вода светится красиво, переливается голубыми, а плитка так и продолжает не успокаивать. Перси пачку достает из внутреннего кармана, которую он вроде для Нико купил, но отдать так и не решился. Нико поворачивается немного в его сторону, и Перси хмыкает, когда бледная ладонь оказывается у него перед глазами.
— Ты ж вроде не куришь, — говорит тот, цепляя сигарету.
— А я и не курю, — Перси щелкает зажигалкой, а потом Нико протягивает и старается не умереть, когда их лица оказываются на расстоянии сантиметров пятнадцати.
Нико хихикает пьяно, затягивается и отстраняется.
— Так, на крайний случай, если совсем хуево станет, — продолжает Перси.
Нико кивает, бьет пальцем, пепел стряхивая. Он локоть на колено ставит и губы облизывает, всю горечь собирает. Перси следит за каждым движением, жадно глазами хватает и сохраняет в мысленную галерею, чтоб ночью распаковывать. Нико такой красивый, что реально слишком.
Он рядом и он не принадлежит Джексону.
— Значит, сейчас тебе хуево? — спрашивает он, морщится.
— Мне в последнее время всегда хуево, — ухмыляется Перси, продолжая смотреть на хрупкое тело. — Каждый день. Час. Минуту.
— Хуево.
— Да.
На этом их информативный диалог заканчивается. На взгляде беспомощном и на кивке понимающем. Нико выдыхает, дым напротив его лица скручивается в закорючку и рассеивается в темноте, тот хихикает снова. Нико пьян. Очень пьян. Джексон впитывает малейшее движение, ощущает, как чувства внутри сжирают все огромными ртами, с наслаждением.
Вокруг нет никого, музыку даже не слышно. Нико словно его и ждал в этой темноте и одиночестве, когда Перси побитым приползет и рядом уляжется. Он вроде руку в ответ протягивает, но чужие пальцы так и не затрагивает. Сигарета заканчивается обугленным кончиком, где-то и Перси заканчивается, потому что вроде все, натерпелся.
Перси после еще одну достает, жадно закуривая, а Нико наконец-то смотрит и улыбается.
— Ты легкие нахрен себе спалишь, полегче.
— Надеюсь, так и произойдет.
Нико продолжает смотреть, блять, заботливо. Господи, Перси снова его пальцы в волосах ощущает и заполненность навязчивую. У него снова цветы, бабочки ебаные, за ними пожары и цунами отвратительные. У него снова взрывы в каждой клетке, которые тело расщепляют в ничто. Перси заебался уже это
ничто чувствовать.
— Что за пессимизм, — смеются напротив.
— А что мне блять остаётся делать? — не выдерживает Перси.
Он сигарету вжимает в траву почти целую, бросает в сторону, а взгляд еще заботливее становится. Прорезает и во внутрь залезает. Перси вдох пытается сделать, Перси не достоин, Перси жалок. Перси влюблен, блять, из одной этой влюбленности и состоит. Он одна большая шаткая любовь и ненависть. Он хочет исчезнуть вот прямо сейчас, наваливается все разом, исчезнуть бы вот здесь, около этого хренова бассейна, в траве затеряться, под небом гребаным и рядом с этой огромной причиной.
Нико только смотрит жалобно и продолжает ничего не делать.
Перси кричит глазами:
«Поцелуй меня!», «Обними меня!», «Блять, просто дотронься!»
— Что случилось?
— Хуйня случилась. Жесткая блядская хуйня засела у меня в сердце.
— Что, блять?
— Ты, блять.
Перси его в жизни нужно больше, еще больше, он и так захлебывается, но не до конца. Чтобы уже на дно уйти, с литрами воды в легких, чтобы в водорослях запутаться. Он не понимает, почему Нико рядом продолжает сидеть, почему пускает к себе и почему отвечает на каждый взгляд беспомощный. Нико настоящий, Нико, блять, настолько настоящий, что аж тошно. Живой, не переломанный, красивый до ужаса.
Он, блять, просто слишком. Одно большое слишком, через которое никогда не перешагнуть и не перепрыгнуть.
Они сверлят друг друга взглядами может минуту, может секунду, может ебаную вечность, Перси не знает. Он, блять, просто ничего теперь не знает. Напротив Нико, у него взгляд черный и бесконечный, в нем вся гребаная бесконечность, через которую не перебежать. В нем начало и конец, а Перси как раз заканчивается.
Он дергается, вроде тянется, а Перси в ответ дергается, и он не знает, что там хотел сделать Нико, но Джексон хватает чужие щеки, мизинцем шеи касается, режется вдоль скулы и бросается с головой. Прыгнул тогда в классе, сейчас долетел. Приближается быстро, всем своим существом, и к земле толкает.
Потому что Нико наверху застрял, а он сейчас Перси внизу нужен. Наваливается своими чувствами и не отпускает.
Глаза ди Анджело слишком глубокие и тёмные, чтобы Перси мог оттуда выбраться. Улыбка слишком яркая, чтобы было возможно соображать. Нико просто слишком, а Перси его мало.
Нико ничего не делает.
У Нико губы тонкие, на них привкус алкоголя, шея тонкая, чуть ли под напором пальцев не ломается. Перси жмется ближе, чужое тело к земле придавливая. Жмется, чтобы раствориться уже в конце концов.
А когда Перси отстраняется, смотрит на него, то уже чужие руки хватают Джексона, за ворот футболки, и притягивают обратно. Тогда уже Нико целует Перси, и да, это
неописуемо.
Перси уже привкус сигарет различает, он в волосы длинные пальцами зарывается, а Нико держит его за плечи, не отпускает, скользит своим гребаным языком по его и убивает всем своим существованием. Их дыхание перемешивается, слюна, все, блять, перемешивается в одну бесконечную вселенную, где Перси тоже живой и настоящий. Где он тоже улыбается ярко и где он во внутрь заходит, а там не ветер ебаный по стенам завывает и не совесть собакой скребется.
Нико обхватывает своими губами его, расщепляет по новой, звездой проносится, нахуй ослепляя. Нико весь такой хрупкий под ним, весь такой красивый, а Перси старается не сломать, а еще хоть как-то соображать. Они целуются, и Джексон старается себя сдерживать, а Нико, кажется, наоборот. Он пытается стянуть с Перси куртку, кусается и жмется ближе и ниже. Он, блять, стонет в губы, этот придурок стонет и пытается окончательно снести Перси крышу.
Перси как-то пропускает момент, когда все переходит грань. Нико ползет своими ебаными прекрасными пальцами под футболку и дальше, по ребрам проводит, чуть ли не забираясь к сердцу. Голову сносит очень настойчиво, Перси сначала думает, что они разберутся с этим позже, но когда чувствует чужие руки уже в районе боков, то его пробивает.
Он отстраняется, останавливает пальцы ди Анджело и смотрит на него.
Нико безумный: лохматый, с блестящими губами и глазами, сверкающими в полумраке. Нико прекрасен, бьет лезвием в центр, через лопатки проходится, обратно не выдирает. Он светится, буквально, без всякого солнца за спиной. Он светится, глаза выжигает и не собирается вообще останавливаться.
Перси смотрит и думает, что все это ужасно неправильно. Вот так у бассейна, в кустах, на какой-то второсортной тусовке, после жгучих слов Джексона, с пьяным и почти ничего не осознающим Нико. Не так все должно быть. Нико светится, а Перси ладонью прикрыться пытается, очень наивно и жалко.
Перси не знает как, но он садится, Нико тянет и тоже садит. Снова смотрит, Нико в ответ непонимающе. Перси сует ему пачку полупустую, тот берет сразу, в карман рефлекторно прячет. Перси через себя переступает, когда поднимает его на ноги, старается кончиками пальцев держать, пока ведет до огромного дома. Все происходит молча, оглушающе молча, Нико ничего не спрашивает, просто шагает, держится за локоть.
В доме опять свет цветной, опять музыка противная и бар с блестящими бутылками. Талия, слава богу, оказывается трезвой и очень понятливой, тоже ничего не спрашивает, когда Перси вручает ей в руки тонкого Нико, когда печальными глазами смотрит и говорит, что ему нужно уйти.
Талия оказывается намного лучше, чем Перси о ней думал. Она обнимает бережно ди Анджело, тот все еще темными глазами на Перси смотрит, он смотрит, а понятнее ничего не становится. Талия такси вызывает сразу же, обещает смску скинуть и прячет самое ценное в теплом салоне машины.
Перси через ночь перепрыгивает, через фонари бредет и все еще чувствует чужие прикосновения на теле. До дома часа полтора, которые он проводит в гордом одиночестве, в черном и пустом. Горло сжимает тисками, переносицу противно щиплет, а еще глаза разъедает.
На тридцатой минуте невыносимо становится. Невыносимость кулаком по какому-то забору вырваться пытается, а из Джексона слезы брызгают наконец-то, потому что ужас какой-то, серьезно. Руку болью пронзает, через сердце проходится, на куски рвет. Перси уже в сотый раз хочет себе голову разбить.
Уже в сотый раз это не делает.
Нико его целует. Перси его целует. И все как-то в одно целое не складывается.
Перси птиц внутри чувствует, которые каркают противно, всю разбитость доказывают, ломает крылья с костями, свои заодно тоже. Мысли разбивает с размаху, банки все с самообладанием сталкивает разом, они падают, бьются оглушающе. Джексон кричит так же оглушающе. Пытается.
Хрип какой-то больной только вырывается.
Нико ди Анджело стреляет в упор и разрывается между ребрами. Через вены проползает, в сердце карабкается. Он самое прекрасное и ужасное. Самый страшный человек в этом чертовом мире. Он убивает каждую секунду своими прикосновениями добрыми и взглядами. Словами обратно собирает, пытается вложить что-то во внутрь. Сжигает дотла, а потом сам же возрождает, чтобы Перси снова на кругах покрутился белочкой.
Его губы все еще между губами Перси, отпечатки по всему телу прожигают дырки черные, которые скорее всего никогда больше не затянутся. Перси между его губами, между пальцами, взглядами. Перси нигде просто, от этого и больно, потому что Нико в свою очередь везде.
Перси падает глубоко, через вселенную летит, планеты раскручивает по пути. Они валятся, по спине бьют со всей силы, заставляют в землю нырять носом. Перси стоит на четвереньках уже, губы от боли жмет, а планеты падают и падают. Джексон не двигается настырно, через каждый позвонок дает пройти, плачет.
Слезы скатываются неприятно и липко, дыхание замедляется, потому что нос сразу закладывает. Чувства Перси ревут в очередной раз, разрывая грудь и кидая выебанное сердце в небо. Он одна большая мокрая отвратительная лужа. Темная и затягивающая. Пустая. Перси боль, одна большая боль, которая сама себя съедает.
Он прижимает к себе руку разбитую, сердце такое же разбитое хочет ей сжать. На горло давит всеми тоннами и километрами, тысячами, вдох еле еле проталкивается во внутрь. Нико лохматый, безумный. Нико улыбается ему на балконе. Нико от ударов Джексона ломается, а Перси смотрит и шага не делает.
А сейчас со всех ног несется. Спотыкается, расшибается в кровь, но несется. Снова хрип прорывается наружу, вместе со слезами. Перси комком соленым давится, шмыгает носом, пытаясь еще вдох сделать — не получается. Внутри Нико, красивый и пьяный, он сидит там, смотрит заботливо, а Перси по-новой переламывает через все воспоминания и месяцы.
Перси не помнит, как оказался дома. Помнит только, что никого в квартире не было, поэтому он спокойно скинул кроссовки в прихожей, каким-то образом дополз до своей гнилой комнаты и упал на кровать.
В комнате темнота как в любимых глазах. Перси снова шмыгает и следит за месяцем. Тот висит в небе, смотрит с насмешкой и молчит. Перси пальцем в этот блядский месяц тыкает, пытается размазать в светлую полосу. Месяц светится и о улыбке любимой напоминает.
Телефон вибрирует, на экране
«все окей», Перси хмыкает, пишет, что у него тоже, потом
«спасибо». Нико спит, наверно, сейчас, уже десятый сон видит, у него нет огромного комка из соплей и сожалений в горле, а лицо от слез не сушит. Он скорее всего и не вспомнит ничего с вечера сегодняшнего.
Перси на кровати скручивается, в руку красную утыкается губами, чтобы вкус крови, а не алкоголя и сигарет. Тычется профилем и зажимает огромную неровную дыру в груди. После засыпает со слезами на шее, непонятной кучей сожженных чувств на кровати и во сне целует Нико.
Там тот его любит. Перси счастливо улыбается, пока мама, уставшая, оглядывает его, смотрит на костяшки окровавленные, накрывает пледом, а потом сухой ладонью гладит по волосам.
Перси улыбается, когда она выходит и ложится на разложенный диван, засыпает. Перси улыбается, а Нико ди Анджело любит его всю ночь, до самого утра.
ведь я тоже больше не отпущу тебя.
