мак сима мгла — паранойя первый взгляд — робкий взгляд тишина, громче зло отче наш, я не смог удержать сладкий грех — я влюблен убежать
Пальцы волосы со лба убирают, за уши спускаются, большим по скуле, по шее, плечи сжимают. Перси не выдерживает, серьезно, просто тупо не выдерживает. Чувствует все эти прикосновения, руки чужие по коже и не выдерживает. Он, кажется, на грани. Абсолютно. На тонкой такой и прозрачной, почти бесформенной, на воду похожей чем-то. В нем все еще «бывает» горит, оранжевым светит — в голове розовый сон гремит, где Нико в него тоже влюблен — в груди тянет сильно, на самое дно пропасти ложится. Нико говорит, что Перси лучше станет, что Перси молодец, что смелый, потому что в себе боль не держит. Перси цепляется за куртку холодную и хочет прижаться. Да, до атомов. Получается до запаха курева, застрявшего поперек трахеи, до носа, уткнувшегося в плече, и еще большей скуки. Нико говорит, что все нормально, пока Перси носом этим шмыгает, трет глаза ладонями и хочет сказать, чтобы тот перестал. Они дошли до какой-то жирной и противной точки, такой, что и не вперед и не назад — Перси в него да, Нико в него нет. Нико смотрит опять очень заботливо, Перси в ответ уставше, молчит. Взгляд у Нико густой-густой — в нем слишком много всего, Перси пытается, но не выдерживает, сам своим взглядом там вязнет, его обволакивает со всех сторон и глубже, в бездну, затягивает. Перси очень страшно, потому что он правда готов отказаться от всего: с Джейсоном рассориться, принять все пугающие мысли о своей ничтожности и четкий крик совести услышать, вытащив ее наружу. Он готов принять факт того, что Нико — единственно правильное решение в его жизни, его чувства — это любовь, да, такая глупо-детская, граничащая с восхищением и обожанием, совершенно бестолковая и безответная. Это ужасно. Мало того, что для Нико поцелуи Перси ничего не значат. Мало того, что в нем тоска туманом бесконечным через все тело. Мало того, что Перси чувства сжирают. Так Нико еще обнажает все вокруг, внутри тоже: все страхи, все нежелательное, все сомнения. Перси просто не знает, что с этим делать, он не хочет с этим дело иметь. Не хочет. Нико разрывает. Перси после него в подвешенном состоянии от осени все полгода, до этого забил болты, теперь развинчивает их обратно. Совесть собакой бросается, расшибается, напоминает о себе. Стыд грызется в подкорку сознания, за все взгляды кусается, которые Перси бросал на действия Грейса, и за все взгляды, от которых отвернулся. Два года назад голоса шептались вокруг, что он плохой, что никчемный, Перси тогда их заткнул, сейчас они в самые уши шепчут, дыханием по коже проносятся и не затыкаются. Перси боится, что теперь ему и правда есть за что себя ненавидеть, что он не выдержит и с ума сойдет. Он ведь несильный совсем, как бороться — руку на самого себя поднимать его никто не учил. Перси сломленного никто не примет, ни Джейсон, ни Нико, он сам себя не примет. Нико о поцелуе даже не помнит, признания не помнит, настоящего Перси, прямо слишком настоящего — не помнит. Настоящий Перси его не интересует. Перси все. Перси дошел до точки, ему некуда больше стремиться — зачем лишний раз волновать Нико, если тому без разницы. Они с Нико не складываются, совсем. Перси бесят его жалкие попытки тянутся через километры, бесят все эти перемирия и согласия, мысли, которые можно крутить на постоянке только, когда он один. Перси не хочет быть один — не может. Нико говорит, что он смелый — какой он, блять, смелый, если чувства свои принимал месяца три, про спор молчал до последнего, прекратил только после падения метеорита, — какой он, блять, смелый, если против Джейсона и шага сделать не может, если совесть свою запирает на тысячи замков, — сам против себя пойти боится. С балкона они уходят около десяти, когда на пару с тоской начинает еще холод прошибать. Нико предлагает остаться, Перси кивает согласно, потому что да, пора заканчивать, и не только со спором, последняя ночевка и все. Точка. Жирная и противная. Не нормально чувствовать такое и мириться: достаточно знать, что все хорошо и не больше. Не нормально. Перси сам себя не понимает, и все происходящее ему не нравится. Он все около Нико сложил, пора поднимать и тянуть обратно к себе и в себя. В нем все меняется, словно по щелчку, минуту назад он был готов терпеть, сейчас хочется разозлиться и разрушить весь этот дом с чертовым балконом, стулом скрипящим и столом прозрачным до основания. Что будет в следующую минуту — страшно. Вдруг он все-таки не справится. Перси не понимает: он все это испытывал, все эти месяцы, ради того, чтобы он теперь просто принял факт безответности и дальше жил, со всем этим меняющимся внутри, со всеми этими больными мыслями, серьезно? Неужели в конце этого ломающего на части, разламывающего с хрустом, треском, пути его ждет только он сам — он, с которым драться и побеждать надо? Перси стучит в огромную железную дверь гаража Вальдеса, где он провел весь прошлый вторник; раньше — до Нико, — их компания отшивалась именно здесь — двадцать четыре на семь. В прошлый вторник, после падения в отчаяние, у Лео был только Перси — в Вальдесе есть одно прекрасное качество — ненавязчивость. Видит, что плохо, просто пытается по буднему и простому облегчить всю тяжесть, не докапываясь до причин. Гараж служит Лео и мастерской, и спальней, и даже кухней. Лео с улыбкой яркой и щеками чумазыми, за ним свет теплый, запах масла и пиццы, и чего-то очень знакомого, но давнего. Джейсон с Гроувером сидят на потрепанном желтом диване, напротив что-то похожее на мотоцикл, но по сути куча хлама, в котором может разобраться только Вальдес. Перси кивает парням и плюхается в дряхлое кресло сбоку от дивана. — Все, — говорит он. — С спором покончено. Джейсон медленно поднимает на него глаза, а Гроувер рядом чуть ли не подпрыгивает. — Размазал Нико? Хах, кто кого размазал? — Думаю, он тоже развлекался, — отвечает Перси. Он чувствует себя подавленно, еще больше заебавшимся, очень сильно. Поэтому не придумывает ничего, перед Джейсоном не выуживается и в принципе на репутацию ему сейчас похуй с самой высокой вышки. Хотя нет — с облака. Он устал от заебываний бесконечных в голове, от взглядов чужих и ледяных, от тоски безразмерной. — Да ладно, чувак, не грусти. Думаю, Джейсон отплатит тебе хотя бы пятьдесят процентов, не зря ж ты с парнем сосался. Да Джейсон? — говорит Гроувер. — Ну главная цель не выполнена. Джейсон цепляет пальцами сигарету, дым через нос выдыхает, отвратительно. — Да ладно тебе, Грейс. Жизнь не игра тебе, цель не выполнена, пффф, — смеется Лео. — Поразвлеклись и хватит, пора заканчивать. — Он прав, — отвечает Перси. — Я ж проиграл. — Не плачь, Джексон. Получишь тридцать процентов. За старания, — усмехается Грейс. Перси не плачет, поплакал уже. — Ну так что? — Джейсон смотрит с прищуром, затягивается. — Ты вернулся? Перси просто смотрит в ответ, потому что сам не знает. У Нико сидеть хочется, но невозможно — больно. А больше то Перси и идти некуда. Одному оставаться — не вариант, он боится себя, а точнее того, что может еще больше в дебри сознания уйти. — Типа, — пожимает он плечами. Джейсон смотрит, улыбается и скорее всего насквозь видит, читает все внимательно, по каждой строчке взглядом острым проходится. — И что ди Анджело сказал? — Ничего интересного. — Хах, этот парень просто чудо какое-то, — восхищенно выдыхает Грейс, а Перси ухмыляется на секунду — прав. — Его вообще ничего не берет. Лео кряхтит что-то, Гроувер вообще кажется не слышит Джейсона, весь в пицце, Джексон хочет просто подальше, в кокон теплый и безопасный, без всякой тревожности, мясорубки адской и где внутри все молчит штилем ровным, звенит тишиной никакой и все. Он серьезно очень устал, прошел через все осознания, через все свои чувства, до шикарной пропасти дополз и хватит, наверно, с него. — Я сказал ему, что поспорил, он ответил, что знает, — продолжает Перси. Он влюблен, очень сильно влюблен, безответно, в человека, с котором вообще несколько месяцев назад не считался. Перси через все сожаления прошел, тени выпустил наружу, с которыми не справляется сейчас. Он не хочет опять один быть. Друзьям об этом не скажешь: Гроувер скорее всего не поймет от слова совсем, Лео от серьезных вещей бегает, а Джейсона просто ударить хочется, не то, чтобы душу раскрывать, разрывать. В себе только держать и давить, не разрываться пытаться. — Ни истерик, ни крови, — смотрит Перси на Грейса. — Ничего интересного. Перси себя, как оказывается, никогда и не знал. Бегал зачем-то, а сейчас пулей обратно бросается, в пустоту врывается и ужиться старается. Давит вокруг, сам противным комком давится, потому что от самого себя тошнит. От прошлого себя тошнит ужасно, так отвратительно и гадко, Перси хлюпает пятками, никак не избавится от вины и сожаления бесконечного. Одно большое и вязкое болото — с дном, поглощающим безжалостным. Перси на него не смотрит, надеется все еще, вдруг все не настолько еще плохо, вдруг оно высохнет само по себе, и на его месте полянка чудесная будет. Не должен же Перси сам туда окунаться и чистить, по дну ползать и пытаться не захлебнуться. Нико не сломленный, но поломанный, вдруг если бы у Перси уважение хоть какое-то минимальное к себе было и принципы там хоть какие-нибудь, то Нико и сбежать сейчас так отчаянно не хотел от настоящего. Вдруг он и виноват, что Нико один всегда, что с собой борется, что в обществе разочаровался. Вроде мама воспитывала, сказки с моралью полезной читала, а Перси поперся слепым котенком за первой протянутой ручкой, без всякого сознания. Стыдно. Перси через отрицание и принятие прошел, раскрылся, а дальше Перси не видит смысла идти. Теперь от него ничего больше не зависит. Больше зависело от Нико. А без Нико Перси остается только остановиться и попытаться отказаться, чтобы не мучиться больше — устал. — Вот такой хуевый спор вышел, — говорит Перси и выдыхает. Джейсон лыбится, Лео кивает, а Гроувер засовывает корочку пиццы в рот. Грандиозное шоу превратилось в весьма малоинтересный короткий рассказ растоптанного Джексона, мелющего какую-то лабуду. — Если он знал, то зачем подыгрывал? — спрашивает Вальдес. — Мстил? — предполагает Джейсон, снова смотря на Перси. Внутри все еще вой, разбитость и тоска полем серым стелется. Перси мыслями несколькими километрами далеко от дома Вальдеса, в квартире на седьмом, между бежевыми стенами, напротив тела любимого, между легкими зажат скрученной тенью. Огромная бездонная яма и все. — Кто его знает, — отвечает он и тянется за последним куском пиццы. Месяц перед каникулами проходит странно. Нико в школе не подходит — они ж типа расстались, кивает почти незаметно, приветствуя, и не больше. Перси кажется физически метры между ними ощущает, один взгляд и все, нельзя больше. Раз через два дня Нико интересуется его состоянием, на что получает окей, а Перси все-таки не робот и в ответ спрашивает, как у Нико жизнь, работа, отец, что он делает и прочее. Не нормально. Очень изредка они встречаются в полупустых коридорах или классах, совершенно случайно. У Джексона тогда вся картинка мира рябью идет. Нико продолжает быть прекрасным, продолжает сиять очень ярко, Перси засматривается и понимает, что не может. Он не может принять всю эту красоту, потому что внутри ничего, потому что стыдно на себя. Перси ненавидит себя за эту пустоту. Ненавидит за прошлое. Ненавидит, что Нико ничего дать не может, а мечтать о нем продолжает. Ненавидит себя, потому что заебало уже ненавидеть. Все. Точка. Перси вспоминает начало года, когда пожал ладонь Грейса, и блять, ради чего, ради внимания лишнего? Серьезно? Перси ужасно противно, стыдно, и он хочет сжечь это синим пламенем. Вспоминает себя до спора: ничтожного, не думающего, смотрящего на страдания чужие. Не хочет верить, что этот парень, который стоит за Джейсоном, глядит на друга, уродующего не только других, но собственное я, который стоит и ничего не делает, это он. Что это Перси Джексон, сын Салли Джексон, что это тот мальчик, который в начальной плакал, потому что с ним не дружили и странно смотрели, что это тот мальчик, который не любил себя, потому что его не любят, что это Перси Джексон, который настолько в детстве поверил в свою никчемность, что реально стал никчемным. Джейсон с ним реально сначала дружил, и Перси был неописуемо рад; Джейсон дружил с ним, несмотря на все недостатки, на все изъяны, не обзывался, как мальчики ранее, и не смеялся, как девочки из прошлой школы за спиной. Джейсон смеялся ему и из-за него, а Перси радовался и считал его самым близким. Если Перси откажется от Джейсона, то снова шутки за спиной, снова слезы, снова ненависть. Перси еще раз не вытерпит. Без Нико все тоже самое — сам эти снова создает. Перси точно не вытерпит. Становится не по себе сразу же после первого серьезного разговора с Нико — осенью еще, на остановке. Нико тоже не любят, Нико обзывают, Перси сам над ним смеется, Перси даже спорит на его чувства. А Нико согласен дальше терпеть жестокость Грейса, лишь бы другим не доставалось, тем, которые его стороной обходят и руку помощи не протягивают. Нико готов, если что, заступиться, прекрасно зная цену. Нико настолько странно непохожий на всех других, что сразу же птицей во внутрь залетает и больше обратно не вылетает. Гнездо вьет и ложится, смотря спокойно и уверенно. Нико тоже не любят, но в Нико объективно ничего нет плохого. За что тогда его можно не любить? Почему нужно над ним издеваться? Неужели, его чувства ничего не стоят? Перси переламывает через все это. Перси не хочет быть плохим. Перси не хочет быть тем, за кого стыдно. Перси именно этим и является походу. Он определенно темный, весь в грехах, весь в ужасном и неотвратимом. Два года прошлого просто так все-таки выкинуть нельзя, а принимать не хочется. Принимать прошлое не хочется, настоящего еще нет, будущее неизвестно. Перси пусто, ужасно пусто, в нем же углы только, а в углах ничего — несчастное, жалкое. Без всего. Без воспоминаний, потому что они нежелательны, без желаемого, потому что слишком идеально, без чувств, потому что слишком больно. Чтобы открываться, надо же чтобы что-то было. Да, Перси перед Нико весь стыд и боль выложил, а сам на это никак посмотреть не может. Перси хочет быть Нико. Перси тоже должен о других думать, потому что сам, хоть и помладше был, прошел через непонимание. Перси тоже должен перестать одиночества бояться и принять просто. Перси тоже должен быть таким сильным и уверенным. Но Перси слепо следует за тенью потерявшего себя друга и теряется следом. Боится начать бороться, потому что вдруг Джейсон отвернется и изъяны обнаружит, вдруг снова одиночество. Перси в детстве уже натерпелся, побегал уже от реальности, он обратно не хочет. Теперь не хочет принимать этого темного себя, трусливого. Нико глаза раскрывает, показывает всю никчемность, страхи прямо в лицо сует — в глаза, говорит, смотри, в глаза, туда, вглубь. Не хочешь быть пустым: прими и дальше иди, борись и меняйся. Перси не может. Он не настолько сильный, чтобы осознать всю свою гниль и спокойным оставаться. Вдруг у него катушки, как у Джейсона съедут. Вдруг все уйдет настолько далеко, что реально не выберется больше. Будет ненавидеть себя так, что наравне с собой и всех вокруг, и жизнь саму. Вдруг он и Нико возненавидит. Может, проще отступить. Не пытаться. А просто остановиться. Нико не исчезнет же. Нико просто будет параллельно жить. Нико в мечтах может оставаться и все. А потом, со временем, перестанет так сильно волновать. На время можно надеяться, на часы смотреть, гладить себя по груди и шептать, что скоро. Перси же нормально было до него, это ему после него не нормально стало. Вдруг двери обратно все-таки откроются. Дорогу же он помнит. Месяц они с Нико общаются раз в десять меньше, чем раньше. С Джейсоном — как раньше — каждый день. Месяц Перси пытается вернуться в время, когда на все было похуй, когда он легко забивал на все чувства внутри, вспыхивающие вспышки и просто наслаждался. Джейсон ведет себя спокойнее, они гуляют по друзьям, курят — Перси немного, Джейсон как раньше, достаточно. Друг все радуется, что Джексон не изменился все-таки и вернулся, даже улыбается чаще. О Нико они не разговаривают. Нико вообще в школе практически не появляется. Он все еще хочет уехать летом, набирает смен на работе побольше, вечером за компьютером еще работает и спит по утрам. Все это Перси узнает из трех сообщений и скучает не в себя. Нико реально в самых укромных уголках, в самой глубине, мигает звездой недосягаемой где-то в темноте, а Перси глубже в себя копать все еще боится. Поэтому издалека любуется и сжимает пальцы, ломает с секундой каждой бросившийся вперед, выворачивает наизнанку. Последний раз они нормально общаются, когда Перси провожает его до дома где-то в середине мая, и то, нормально не то слово, так — обмениваются дежурными фразами о работе и учебе, Нико потом на смену еще. Перси отдает ему деньги со спора, протягивает, а ди Анджело сначала смотрит внимательно, остро и с тихим спасибо кладет в карман джинсовки. Перси не говорит, что Джейсон дал в два раза меньше, чем обещал, что Джексон все ему сейчас вручает. Он грустно смотрит, как рука Нико скрывается в кармане и понимает, что наверняка все это уйдет на его дурацкую затею уехать к херам. Ну и пусть едет. Может, легче станет. Снова от вечеринки к вечеринке существует, веселиться старается, смеется с Джейсоном перед экраном телевизора, и никак не может понять, притворяется он или нет. Выбивает молотом огромным все мысли о том, что чувствует себя как-то не так, что может все-таки пустоту заполнить, а не запирать в очередной раз на замки тяжелые. Нет. Его же устраивало все, почему-теперь-то должно не устраивать. Перси же не окончательно изменился. Просто влюбился. Вечер. Они с Джейсоном и Лео шагают через паутинку маленьких улочек, через арки многоэтажек, по которым эхом смех Лео. Перси чуть позади плетется, смотрит в сторону одной конкретной многоэтажки и сдерживает все существо, которое брыкается, лапами топает и просится — нельзя. Район, где Нико живет, слишком знакомый уже, Перси еле ноги передвигает, идет за спинами. Джейсон подставляет Лео подножку, тот хватается за чужое плечо, чуть носом в асфальт не летит и снова смеется. Джейсон держит его за футболку и тоже смеется. Перси следит за ними и невольно поднимает краешки губ — чувствует себя двенадцатилетним Перси, который ради друзей готов был горы сворачивать и все время с ними проводить. Он возвращается в время, когда Джейсон отцом хвастался, когда показывал их семейную фотографию с отдыха, где отец приобнимает одной рукой его маму, а другой самого Джейсона. Вспоминает, как смешно выглядел Лео, когда у него были еще странные неровные зубы, но Вальдес все равно широко улыбался и задорно смеялся, когда выигрывал Джейсона и Перси в эстафете. Перси ползет взглядом опять по домам и вспоминает потом улыбку Нико. Часто издевательскую, саркастичную, но на которую не ответить — невозможно, одно четкое, долгое и грустное — невозможно. Перси моргает пару раз, думает, что совсем головой тронулся, когда замечает в мрачном дворе худую знакомую фигурку, и только через пару секунд понимает, что нет — ему не кажется, он реально видит Нико шагающим в сторону дома, опять срезает, через всякие подворотни. На Нико джинсовка темная, волосы распущены и сигарета в зубах. Он смотрит в телефон, белый свет которого освещает его профиль хрупко-тонкой полосой. — Ваааааау, — тянет Грейс. В Перси скулит все, в протяжном печальном вое заходится — он так безумно и жалко скучал, что пиздец. Перси сначала бросается вперед, но вовремя останавливается за плечом Грейса. Нико тормозит резко, испуганно смотрит на них и прячет телефон в карман джинсовки. — Перси, это ж твой бывший, — оглядывается на друга Грейс. На его лице знакомая, давнишняя ухмылка. Пожалуйста, только не это. Взгляд Нико направлен на Перси, и Джексон весь сжимается под ним, потому что во взгляде Нико хоть и тусклое, но разочарование, которое тот, наверно, пытается скрыть, но не получается видно. Он словно спрашивает, после всех чувств, всех наших разговоров — ты все еще с ним? С Джейсоном? Серьезно? Перси снова видит синяки на тонких руках, видит крушения, видит тень, ломающуюся, и зловещую Джейсона рядом. Очередная волна стыда. Взгляд Нико говорит — не перед мной должно быть стыдно. — Джейсон, — своеобразно приветствует его Нико. — Нико, — улыбается в ответ Джейсон и шагает медленно к ди Анджело. Лео только закатывает глаза, цокает недовольно и жмет губы. Перси смотрит на стоящего, ни разу, не дернувшегося все еще Нико, прикрывает вновь расползающуюся дыру в груди и молит всех богов, чтобы ничего страшного не произошло. Чтобы никаких молний, гроз и землетрясений. Он только смотрит и мысленно кричит — почему ты, блять, продолжаешь стоять? Почему ты не убегаешь? Нико, пожалуйста. — Ну, что, пососетесь напоследок? — смеется Грейс, оборачиваясь опять на Перси. — Джейсон, пожалуйста, — еле разлепляет губы Джексон. — Пососались уже, — коротко бросает Нико, обратно возвращая к себе внимание. Джейсон делает еще пару шагов — между ними метр. Голову наклоняет, наверно, разглядывает, потому что Нико в ответ смотрит. Перси все так же позади стоит, следит; Лео сбоку скучающе с ноги на ногу переминается и окна разглядывает. Перси лица Грейса не видит — только его спину, обтянутую серой футболкой и короткие светлые волосы на затылке, зато видит бледное лицо Нико, опять не выспался, оно спокойное, но что-то в глазах сверкает на секунду — Джейсон оборачивается и режет взглядом. Его губы растянуты — уродливая полоска от щеки к щеке, сухая, морщинки у кончиков. — И все-таки, Джексон, как ты мог вообще на него без блювоты смотреть? — Так же, как с тобой общаться, — бросает, искрившись, Нико ему в затылок. Секунда. Звонкая. Об асфальт разбивается. Рука Джейсона очень быстро поднимается, сам он ловко разворачивается и бьет Нико прямо в лицо. Голова того резко отворачивается к стене, сам он дугой сгибается — ноги тупым углом, одна рука колено сжимает, другая за волосами — лица касается. Перси весь в шаркающий шаг растворяется, он теперь единая напряженная до предела линия. Сдерживается. — Вот же ты сука, Джейсон Грейс, — смеется Нико, распрямляется, волосы отбрасывая, пальцами за рот держится, — вот же сука, — отрывает руку от лица, смотрит на кровь и кончиком языка разбитой губы касается, — последняя. Снова удар. Нико запятой закручивается — ладонь на земле, другая на ребрах. Джейсон возвышается над ним, сжимает кулак и готовится опять бросаться, а в Перси подтеки красноватыми полосками, брыкается в грудь сердце, ногами стучит. Он тоже кулаки сжимает, от стыда и боли. Хотя о боли — это не в его положении думать. — Не трогаешь месяцами, даешь собраться, — говорит снизу Нико. — Друзей своих подсылаешь, сам втираешься, а теперь опять — снова по кругу, — Перси слышит на выдохе рваный смешок. В разбавленной слабым теплым светом темноте мелькают его зубы — за волосами кривая, ломанная улыбка, вымученная вся. Он немного голову приподнимает и смотрит в темный двор, где-то за домом еще небольшой переулок и его дом. Перси тоже в ту сторону взгляд кидает, летит больной птицей, потом обратно на скривленного Нико смотрит. За ним стена с граффити, наверняка ярким, но в тусклом сете фонарей оно выглядит абстрактным ненужным пятном, более темным пятном — спина Грейса. Нико отрывается от земли, опять распрямляется и прежде чем Перси успевает закричать, снова сгибается. — Джейсон, хватит! Джейсон оборачивается, Нико голову поднимает и на Перси смотрит, Лео перестает окна считать и тоже к Джексону поворачивается. Он теперь точка, от которой три луча — три взгляда. Два ожидающих и один зрительский, не при деле. — Что, тоже хочешь поиграть? — улыбается Джейсон и ногу разворачивает, показывает, что шаг в сторону готов сделать. — Нет, я, — Перси теряется на секунду, глядит в острые глаза Грейса, потом не выдерживает, опускается — глаза Нико. — Нико, уходи, — кивает в сторону дома. — Ты с ума сошел? — возмущается Грейс. — Я полгода терпел. Что с тобой? Перси снова на друга смотрит, Грейс вовнутрь самую, сначала непонимающе вглядывается, треск, а потом его глаза округляются и полыхают чем-то. — Только не говори мне, — он с отвращением кидает взгляд на Нико. — Только не говори мне, что ты его сейчас защищаешь. Джейсон четко в лицо глядит, вынюхивает, нос морщит, его руки все еще сжимаются — взгляд опять проясняется. Льдины лесом синим, обжигающим. Очередной шаг, после которого тело Перси изуродованным мешком валяется, очередной грузовик с металлической мордой. — Защищаешь, — утверждает Джейсон. Его смех разносится по двору неприятным лишним звуком. Джейсон трясется, подбородком вперед тычется и его пальцы распрямляются, Нико на него снизу смотрит, Лео хмуро с одного бока и Перси, сжимая зубы, с другого. — Ох ж блять, — он закрывает половину лица ладонью и проводит пальцами над бровью, — ох ж блять, — чешет висок, — не смешно, Джексон, — исподлобья смотрит, — вообще не смешно. От трет рукой через все лицо, оно немного красное, смотрит еще пару секунд с кривой усмешкой и кивает, мол, ладно. Все следят за ним, не шевельнувшись, и молча, кажется, даже тихое трещание старого фонаря замолкает и мошки перестают кружиться под его желтым прожектором. — Сделаю вид, что не заметил, Перси, — говорит Джейсон и поворачивается к Нико. Он хватает того за волосы, тянет и открывает бледное лицо, Нико морщится от боли, его рот кривится некрасиво и тонкие руки, пытаются поцарапать пальцы Грейса. Взрывается все очень ярко и неожиданно: раздается стук дверей подъезда, где-то скулит собака, скрежет в трещине между стеной и асфальтом — Перси — три шага и толкает Грейса, тот сразу же отпускает Нико и шокировано смотрит на пылающего друга. — Ты охуел? — Я, блять, сказал тебе хватит, — зло шипит Перси. — Ты, блять, серьезно? — громко спрашивает Джейсон. — Серьезно? Ты выбираешь его? — он указывает рукой в сторону Нико. — Его?Ты же пустой. Ты один — ничего. Либо ты против меня, либо со мной. Ты такой жалкий, Перси.
Перси заслоняет Нико телом, смотрит в лицо ошалевшего Джейсона — красного от злости и возмущения, на потемневшего на три тона и чуть ли молниями не трескающегося. Во дворе опять тишина расползается, почти звенящая, фонарь моргает быстро пару секунд. Взгляд Грейса пылающей точкой трясется в прерывистом свете, мигает, Джейсон пытается за спину Перси заглянуть и уродливо улыбается. — Вот же ты шлюха, ди Анджело, — выплевывает он. — Промыл мальчику мозги, а теперь за ним прячешься, — коротко смеется. — Ножки раздвинул, да, Перси? — смотрит на Джексона. Перси бьет первым — целится прямо в шрам у губы, разбивает, Грейс с шипением отворачивается и, как Нико парой минут назад, касается рта. Лыбится окровавленным, сплевывает — очередное темное пятно, клякса на девственно сером асфальте. Костяшки неприятно начинает саднить, и Перси разгибает пальцы, обратно их сгибая. Джейсон попадает по ребрам, обжигающе больно, Перси мычит, чуть на землю не оседая. Ребра сразу гудеть начинают, гулом боль в каждую клетку тела разносят. — Вы, блять, с ума сошли? — крича подбегает к ним Лео, пытается схватить Джейсона за руки, но тоже получает нечаянно локтем по животу, когда Джейсон опять размахивается. Не успевает ударить — Перси бьет его ботинком чуть ниже живота, пинает со всей силы, и Грейс падает на асфальт, наверняка расшибая себе все локти и царапая ладони. Перси не думая подходит к нему, в нем ярость плескается, он хочет Джейсону лицо в красное пятно размолоть, ребра переломать, у него перед глазами искривляющееся от боли лицо Нико, Нико у стены сгибающийся и под Джейсоном сидевший. — Перси, — одергивают его сзади. Оборачивается — через метр стоит Нико, смотрит строго, и Перси отступает назад сначала один шаг, потом еще один. Нико головой пару раз из стороны в сторону кивает, губы поджимает и брови немного заламывает. Перси ловит взбудораженным взглядом каждое короткое движение, отходит от упавшего тела Грейса, а потом застывает около раздробленного поребрика. Джейсон не стоит его злости. Джейсон ничего не стоит. Джейсон его разбитых рук не стоит и сердца тоже. — Пиздец, Джексон, — издевательски гогочет снизу Джейсон. — Вот это ты псина, конечно. Отвратительно, — сплевывает через плечо и приподнимается на руках, садясь. Лео подбегает к нему, помогает подняться и испуганно глядит быстро на Перси, а потом на Нико. Джейсон отмахивается от него, как от назойливой мухи, одергивает футболку и широким движением стирает кровь с губы. Морщится от боли и опять плюет в сторону. — Перестаньте, — пришибленно просит Лео сбоку, он тянется худой рукой и цепляет Джейсона за рукав футболки, — давайте уйдем. Зачем ты опять полез? — говорит он Грейсу, а потом быстро смотрит на стоящего напротив Нико и виновато опускает глаза. Джейсон раздраженно дергает плечом, протыкает Перси взглядом, Перси, кажется, даже слышит скрежет его зубов, потому что тот сжимает губы и его подбородок становится более прямоугольным. Рука Лео безвольно опускается обратно, печально, тот прячет ее в карман куртки и не улыбается, как всегда. Его широкий рот висит печальной дугой на лице, а тело кажется в два раза меньше. Теперь точно точка. — Пошли, — кивает Джейсон, отрываясь от Перси, он мажет взглядом по Нико и отворачивается. — Я на этих мразей смотреть больше не могу, — делает пару шагов, а потом обратно смотрит, через прямую линию плеча, — не смей больше попадаться мне, — сверкает глазами, — до отключки изобью. Они уходят с Лео в арку, становясь двумя знакомыми силуэтами, а потом исчезая в подходящей ночи. Перси поворачивается к Нико, две руки поникше в землю направлены, взгляд тусклый-тусклый, Нико в ответ смотрит, прячет ладони в кармане джинсовки. Губа у него красная, разбитая, перед ним разбитый окончательно Перси — да, пути назад нет. Он такой болюче красивый в желтоватом слабом свете старого фонаря, Перси прямо здесь хочет его поцеловать — в центре забытого богом двора, под россыпью стеклянных немых окон, под аккомпанемент прерывистого еле слышимого гула проезжающей машины, в губы изувеченные. Боги, он так ужасно сильно в него влюблен, что готов хоть сейчас броситься в ноги. Ему похуй, что их может увидеть кто-то с балкона, что кто-то может посмеяться над ними, он просто хочет отчаянно прижаться своим больным к больному Нико, кровь его по венам пустить и пальцами по телу провести. Но это будет все также неправильно. Нескладно. Нико не ответит. Нико переминается с ноги на ногу, в кеды смотрит, а потом обратно — взгляд у него виноватый. Перси разворачивается в сторону другой арки, из которой они пришли втроем, а он сейчас один направляется в ее прямую темноту, он разворачивается, прежде чем Нико успевает заботливо взглянуть из-под челки и опять что-то успокаивающее сказать. Перси еще раз не переживет. Перси страшно, потому что теперь он точно один на один с собой остается.потом с последним взглядом я влюблюсь в тебя по-новой моя реальность — моя паранойя