Перламутровые крылья

      Солнце давно нырнуло за горизонт, не забыв собрать теплый свет и позволить ночи занять свое место, когда от размышлений меня оторвало копошение.       — Что с-с-случилось? — спросил я, видя как осторожно, чтобы не упасть в темноте, Тенери подбирается ближе.       — Я… холодно. Можно к тебе? — робко попросил парень.       — Можно.       Недавно Авис приобрел обыкновение спать рядом или на моем хвосте. Коснувшись меня, Тенери поспешил выставить руки вперед и нащупать впотьмах гладкую чешую. Руки его были горячими…       Замерз?       Он перебрался от тонкого окончания до следующего кольца, лежащего к туловищу вплотную, и замер, ища, куда бы поставить ногу. Поскользнулся и упал прямо на хвост. Я придержал его немного, чтобы он не поранил крылья, скатившись вниз.       — Спасибо, — отозвался птах, шаря в темноте взглядом.       В отличие от Ависа, ведущего дневной образ жизни, мое зрение хищника давало преимущество, позволяя с легкостью различить черты его лица в тусклом свете звезд, едва проникающем в пещеру.       Я без труда слышал взволнованный стук сердца, распластавшегося на хвосте птенчика.       — Уш-шибс-ся?       — Нет, все в порядке, — поспешил отозваться Тенери.       Мы замолчали. Я продолжал размышлять о том, как рассказать птенцу правду о прошлом. Скрывать истину я не имел никакого права. Воспользовавшись забвением, хотел лишь спасти Тенери жизнь, а не очистить совесть или дать себе ложный шанс. Мне было нужно гораздо больше, чем тело…       — Роскарус, — прервал мои размышления птенец. — Я хотел тебя спросить, — маленькое сердце вновь ускорило бег.       — О чем?       Тенери сглотнул.       — Скажи, был кто-нибудь, кто тебе по-настоящему нравился в той, другой жизни?       Вопрос был неожиданным.       Под другой жизнью Тенери подразумевал все что он помнил до одиннадцатилетния. Подарив ему забвение, я отнял последние четыре года его воспоминаний. Заставил забыть нашу встречу на кладбище и балу, надеясь, что хватит и первой встречи, чтобы сделать его более восприимчивым к моим словам.       А еще заставил его забыть об отношении Ависов к Нагам.       В начале дипломатической экспансии Ависы относились к нам настороженно, и, скорее всего, степень доверия была минимальной, однако контакт существовал и однозначно отрицательным он не являлся. Около четырех лет назад, после того как Дот вошел в состав Верховного Гнезда и стал активно отстаивать позиции змей на чужой территории, с плеч полетели первые птичьи головы. И, как бы тщательно не оберегалась тайна, в мешке ее было не утаить.       Ависы узнали, вспыхнули первые волнения… Это Тенери помнить тоже было ни к чему. Самое важное я заставил его забыть, а значит, и менее значительные факты не должны были встать между нами, пока Тенери приходил в себя и поправлялся.       Яд сделал сознание пластичным, и Тенери внял моему короткому рассказу о том, что мы беглецы. Спасая Авису жизнь, родители якобы отдали его на мое попечение и мы навсегда покинули родные земли.       Тенери потихоньку пришел в себя и превратился в обычного подростка своего возраста, неугомонного и непоседливого, такого, каким я знал и помнил его до страшной трагедии, разбившей между нами пропасть. Он все чаще спрашивал о близких, хотел знать подробности, не помня, что произошло, а я все резче уходил от ответа, не желая врать, но и не находя сил раскрыть страшную тайну.       Я понимал, что должен это сделать… а может, все же сочинить сладкую ложь и навечно остаться в райском саду? Но нет, я должен был сказать. Это мой долг…       И все же, как приятно чувствовать льнущего ко мне птенчика. Вот только мне нужно не только твое тело, Тенери. Я хочу и твою душу, и потому должен рассказать тебе все. Знаю наперед, что ты не простишь, а снова начнешь ненавидеть…       — Да. У меня ес-с-сть такое с-существо.       — Наверное, ты без него очень скучаешь?       — Это не важно. С-с-судьба воз-с-здвигла между нами непреодолимую с-с-стену.       Пауза повисла печальной тенью.       — Но мы оба живы, разве этого мало?       — Нет, конечно. Но ты, должно быть, думаешь о ней постоянно. Она, наверное, красивая, эта нагайна.       — Отчего вдруг эти вопрос-сы, Тенери?       Крошечное сердце ударило так гулко, словно кто-то стучал слабым кулачком по моему телу. Птенчик немного сдвинулся, крепче обхватывая мой хвост руками и ногами, пока взгляд метался в темноте.       Подсматривать за ним было приятно. Жаль, нельзя протянуть руку и дотронуться…       — Ну… мне тоже кое-кто нравился там, дома, — признался наконец Авис.       В одиннадцать лет?       — Понимаю. Ты с-с-скучаешь?       — Нет... то есть, да. Дело в том, что со мной творится что-то странное.       — О чем ты?       Тенери приподнялся на локтях, минуту сверлил взглядом темноту, а затем отвернулся в противоположную сторону и произнес:       — Теперь, когда я вижу его во снах, с моим телом происходит что-то неправильное.       Слова птенчика озадачивали, а Тенери продолжал:       — Сначала он просто приходил ко мне во снах и все было в порядке. А недавно он приснился мне… иначе, и что-то случилось. Всего однажды, и я не стал придавать этому значения. Но эти сны, — он сглотнул, — повторяются, и каждое утро тело подводит меня. Может, я болен?       Сбивчивый рассказ мало объяснял творящееся…       — Э-э, это проис-сходит поутру?       — Да, — расстроенно буркнул он.       — Тебе при этом хорошо?       — Нет... Не знаю, все это странно! — вспылил он и тяжело выдохнул, попытался слезть с моего хвоста, но я перехватил его локоть, не позволяя.       То, что я могу стереть воспоминания о подростковом созревании, не приходило в голову. В конце концов, никогда раньше у меня не возникало нужды работать с ранними этапами памяти. Промашка. Похоже, Тенери совсем не помнил разговоров с друзьями и отцом.       — Пос-стой, Тенери. С тобой все в порядке, прос-сто твой организм взрос-слеет. Это естес-с-ственно и говорит лишь о том, что ты здоров. Здесь нечего боятьс-ся или с-с-стыдитьс-ся.       — Но оно случается само собой! — возмутился он.       — Именно так и должно быть. Твой организм с-с-созрел для более взрос-слых отношений. Поэтому, когда тебе с-с-снитс-ся тот, кто дорог, тело откликаетс-ся на естес-с-ственные потребнос-сти.       — Какие еще потребности?       Брать на себя роль отца мне совсем не хотелось. И не только потому, что у меня не было на это никакого права, но и потому, что я бы и сам с удовольствием наглядно показал и объяснил все интересующие Ависа нюансы.       Но этого я так же не мог себе позволить. Хотя бы до того момента, когда тайна не будет стоять между нами. Но тогда Тенери уже никогда не позволит себя коснуться…       — Ты ис-спытываешь потребно-сть в физичес-ской близос-с-сти с другой птицей.       — А вот и нет. То есть, да… наверное, — растерялся он окончательно. — Но ведь птиц здесь нет.       — Мне жаль, Тенери.       — Да, я понимаю, что мы не можем вернуться. Ты говорил.       Я почувствовал его желание в очередной раз расспросить меня о случившемся, но Авис не стал.       — Значит, это так и будет продолжаться? — смущение тронуло голос.       — Думаю, да. Пока тебе придетс-ся обходитьс-ся, как любому другому подрос-с-стку.       — Как это?             «Вот же», — отругал я сам себя. Стоит тщательней выбирать какие мысли озвучивать. Последние месяцы уединения позволили мне расслабиться. Однако, пути назад не было. К тому же, ответственность за проблемы Тенери лежали целиком и полностью на мне, значит, и решение должен подсказать я.       — Ес-сли ты немного прилас-скаешь с-с-себя... там... рукой, с-с-станет очень приятно. Попробуй делать это днем и, воз-сможно, с-сны перес-станут так докучать.       Тенери пораздумывал над моими словами, а затем заерзал — снова хотел что-то спросить.       — А у тебя тоже так бывает?       Разговор нравился мне все меньше. Трудно поститься, когда перед носом машут аппетитным кусочком слабо прожаренной тушки.       — Увы.       — И ты тоже справляешься днем?       — Тенери, давай с-с-спать, — решил прекратить я собственную экзекуцию.       Всего лишь на миг на юношеском лице мелькнула обида.       — И правда, поздно… я согрелся и, пожалуй, пойду.       Тенери соскользнул с моего хвоста и, опираясь о стену, ушел в противоположный угол пещеры.       Кажется, я задел его, отказав в откровенном разговоре.