Наказание Брэдли Гловера

Гловер вышел из кабинета в пустой коридор больницы и взглянул на рукав рубашки. Не осталось никакого следа. Несколько часов назад весь сгиб целиком носил ровное красное кольцо. Но пока его обследовали, медсестры унесли одежду, постирали и высушили ее. Он был в том же пиджаке, в тех же ботинках. Может быть, обзавелся парой пластырей и бинтовой перетяжкой на локте. И еще тупой, неуловимой болью, без источника. Должно быть, его маскирует хрустящая гора обезболивающего, что ему дали. Брэдли включил телефон, нашел несколько сообщений от водителя, от коллег, которые уже получили новости, сделал пару звонков и попытался успокоить волновавшихся. С ними все будет в порядке. Йена уже прооперировали. Он получил самую худшую травму из всех участников, но им повезло, что дело ограничилось сломанной ногой. Гловер снова нажал на кнопку выключения. В вечернее время в больнице удивительно тихо. Люди стараются не производить лишних звуков. Проход по длинному коридору до автомата с кофе резонирует хлопанием подошв по каждой кафельной плитке, как бы ты ни старался быть бесшумным. Автомат долго гудит, производя расчеты, и, слава богу, все же решает пустить тонкую струйку и наполнить пластиковый стакан кофе. Вода горячая, и запах резкий. Резкие ощущения пробуждают эмоции. Таким образом один стаканчик кофе за щепотку пенсов делает тебя более живым. Гловеру пришлось подождать еще около получаса, прежде чем ему разрешили навестить Йена. Врач сообщил, что какое-то время ему придется провести здесь, в больнице. Кость собирали из осколков, лечение займет несколько месяцев. Но он будет в порядке. Брэдли поблагодарил дежурную, его проводницу, и положил ладонь на рукоять, решая дать себе некоторое время собраться с духом перед тем, как войти. Медсестра повернулась к нему спиной и направилась обратно к своему столу. Гловер осторожно надавил на рычаг, дверь подалась внутрь без какого-либо шума, приглашая в белую палату с приглушенным светом. Так же неслышно она за ним затворилась. Кровать стояла в дальнем углу, справа от окна. Пахло каким-то лекарством. Йен лежал на большой подушке, его голова немного наклонилась к плечу. Врач сказал, что он придет в себя только к утру. Пышное одеяло было заправлено до самой шеи, под которой виднелся круглый воротник больничной сорочки. Каким-то образом оно было сложено так, что укрывало все остальное тело Биссе, исключая вытянутую и облаченную в спицы его правую загипсованную ногу. Гловер подошел ближе и присел на стул. Некоторое время он слушал, как Йен дышит. Потом наклонился, чтобы разглядеть его спящее лицо поближе, удостовериться, что все в порядке. Дыхание было ровным, почти не слышным. Под черными ресницами, в уголках глаз, остались заметные обветренные следы высохших слез. Брэдли представил, как Йену фиксировали веки пластырем, чтобы предотвратить высыхание влаги. Представил, как врачи толпились вокруг него, спящего, как заглядывали в его разверстую ногу, складывали мозаику из кусочков назад. Наверное, теперь он будет звенеть в аэропорту на контроле... Волосы от упавшей на лоб челки доходили до самых бровей. Даже у бессознательного Биссе, перенесшего открытый перелом и многочасовую операцию, из-за его жесткой непослушной шевелюры был вид супер-звезды. С такими волосами никогда не потеряешь лицо... Гловер вспомнил руку девушки и три белых пробора, мучительно всмотрелся в блестящий рельеф прядей и мысленно вернул ощущение своего первого и единственного прикосновения к Йену. Ведь это действительно было. Он касался его кожи. Чувствовал кость под своими руками, и пульсацию поврежденной артерии... Неужели это было реально? Гловер медленно поднял ладонь, вдруг отяжелевшую, неповоротливую, осторожно потянул ее к кровати Йена. Он старался не дышать, чтобы не произвести никакого звука, как будто это поможет колдовству продержаться. Пальцы зависли надо лбом француза, и несколько секунд Брэдли готовился к тому, что хотел совершить. Он пытался сперва представить, как это может быть. Как он испытает это прикосновение, что произойдет с его телом? Как он получит и примет эту информацию. Почувствует ли он причастность к супер-силе своего сказочного животного? Почувствует ли он что-нибудь? В замерших в воздухе пальцах начало покалывать. Брэдли сохранял последний сантиметр, запоминая его, осознавая, потом немного расслабил кисть, и три его подушечки дотронулись до прохладной, рассыпчатой и невесомой пряди, подхватили ее и позволили разлиться между фалангами. Показалось, что он может слышать их звон, пружинящий, серебристый. Дрожащие кончики отбрасывали на освободившийся лоб тени, и Гловер испугался, что эти подвижные силуэты могут разбудить Йена, помешать ему. Он снова пошевелил рукой, приказывая ей поплыть дальше, глубже, приказывая неповоротливому большому пальцу захватить по пути это широкое крыло и увести его с лица. Тепло было ощутимо еще до того, как он прикоснулся к виску Йена. Ближе к коже волосы уже хранят температуру. Гловер проскользил к кромке волос и ворвался тремя волнорезами в черную распространяющуюся волну, проводя три линии, три белых следа, ощущая ее гладкость и тяжесть всей своей ладонью, каждым пальцем. Немного задержался, потом отнял руку. Гловер уже давно поднялся со стула, и теперь, обессилев от напряжения, опустился на корточки перед кроватью. Он ощущал, как его легкие заполняются чем-то теплым. Его пустота слабеет. Может быть, он забрал себе только что немного той самой тайной силы, отнял ее своим касанием. Что, если Биссе был прав? Что, если единственный способ утолить эту жажду — прикоснуться? Он знал, что теперь невыносимая тяжесть пошатнулась, что все изменилось. Теперь, если бы он увидел, как девушка проводит рукой по волосам Йена, он бы не чувствовал такой ярости. Он словно что-то понял, или, вернее, находился на пороге своего понимания. Гловер пытался объяснить себе, как работает этот механизм, пытался поймать это ощущение, к которому так долго готовился и которое так тщательно пережил. Но понимание ускользало, вертелось где-то рядом, манило, дразнило, но не утешало. Брэдли разглядывал черты лица Йена, его скулы, узкий и острый подбородок, линии его рта, немного капризные, даже в своем умиротворенном сне. Ему не хватало еще совсем немного для наполнения. Чего-то, что находилось совсем рядом, что могло его наконец настигнуть и спасти. Гловер хотел еще немного почувствовать, совсем чуть-чуть, еще коротко ощутить это... Он не думал, зачем опускает лицо. Просто поймал себя на импульсе. Ему хотелось. Чего-то, еще неосознанного, не воплощенного в понимание. Может быть, так дети прижимают к щеке котенка, желая ощутить гладкость его шерсти... Брэдли опустил голову, чувствуя на своих щеках разливающееся тепло от чужой кожи, на губах — мягкость чужого рта, и в его плавном нажиме была только лишь чистая радость сочувствия, приятия, благодарности... Гловер оттолкнулся ладонью от края матраса и выпрямился, как пружина, отскакивая на два шага и прижимая к губам тыльную сторону ладони, чтобы стереть с них застывшее ощущение. Его мозг повторял какое-то односложное невыразительное ругательство. Брэдли поторопился забрать вещи и вылетел из палаты.