Битое стекло

Пот катился градом по лицу, стекал по шее и спине, пропитывая новенькую футболку. Последняя песня на бис растянулась до трёх — мятущаяся толпа не отпускала своих героев, а те, купаясь в океане чужих чувств, и сами не спешили покидать сцену. Это как наркотик — подсаживаешься с первой дозы восторженных криков, с первой порции любви в блестящих глазах, с первого экстаза, разделённого с множеством людей. Иногда Зоро казалось, что только на концертах он и живёт по-настоящему. Эта безумная гонка собственного сердца за гитарными риффами, ощущение безудержного полёта души, да даже чувство полного опустошения в самом конце, когда всё уже выплеснуто наружу — величайшее наслаждение, которого можно достичь в этом бренном мире. Намного круче секса. Хотя секса после каждого такого забега Зоро хотелось ещё больше чем обычно. Возбуждение пульсировало пьяной кровью, отключая мозг от управления и заставляя искать разрядки телесной, долгой и тщательной. Вот за эти постконцертные марафоны он и заработал свою репутацию среди девчонок. Правда, фанаток это всё равно не останавливало, и в одиночестве Зоро никогда не оставался. Как сказала однажды Перона — каждая считала, что именно с ней этот непрошибаемый басист изменится и превратится в нежного и заботливого принца. Зоро оставался верен. Самому себе. Женщин любого возраста он считал шумными, надоедливыми и лживыми созданиями. А потому не считал зазорным просто пользоваться их телами, практически ничего не даря взамен, кроме безопасности. Он мог быть грубым, невнимательным, неуклюжим, но ни одна не могла обвинить Зоро в жестокости, принуждении или игнорировании способов предохранения. Перона долгое время была единственной девушкой, которую он считал равной. Тогда — три года назад — лолита произвела фурор в их тусовке: броские эпатажные наряды, яркий раздражающий цвет волос, несносный капризный характер и острый едкий язычок. Немало крови они попортили друг другу, прежде чем оказались в одной постели — первый и последний раз. Перона потом долго смеялась, и этот безумный хохот вгонял Зоро в краску ещё не один месяц, пока она не объяснилась: — Какой же ты ещё дурачок, Зоро! Ты слишком интересен мне, чтобы просто трахаться и недостаточно зрел, чтобы со мной встречаться. Они остановили свои отношения на неком подобии дружбы: с поцелуями до нехватки воздуха и спорами до хрипоты, практически нежными объятиями и щекотливыми вопросами, которые Зоро больше некому было задать. Перона всегда была особенной — звенела сама по себе — никто другой не мог похвастаться, что покорил хотя бы её тело. Она приходила и уходила когда хотела, могла пропасть из поля зрения на несколько месяцев, но при этом была вхожа в любой клуб, на любой концерт или приватную вечеринку. Она знала всех поимённо, так же как и её узнавала любая собака. Первое время Зоро это злило, потом повзрослел — принял суть её свободы. Когда среди панковской тусовки распространились стойкие слухи, будто Перона предпочитает партнёров постарше и побогаче, он не то чтобы не поверил — наплевал. Да так сильно, что сплетники — отвергнутые лолитой поклонники — оказались в ближайшей травматологии, а сам Зоро в участке. Перона снова смеялась, даже хохотала — неудержимо, безжалостно. Имела право. Чем она заплатила за изъятие дела из оборота уголовной машины, Зоро узнать не только не хотел, а даже боялся, до дрожи в ногах и спазма в горле. Она назначила свою цену — хладнокровие и невозмутимость. Зоро принял обет. Не ради неё — из гордости. А сейчас он стремительно катился по кривой желаний, едва сдерживая свою неистовую сущность. И виновен в этом был Луффи, красным флагом маяча на краю пропасти. Зоро теперь не просто боялся — сходил с ума от мысли, что Луффи не примет безудержно острого осколка, рвущегося наружу. Кроме Пероны довериться некому. — Перона… Она игнорировала — висла на шее, скользила тонкими пальчиками по мокрой от пота спине, целовала взасос, высасывая всю душу. Зоро не мог не зазвенеть в ответ, нещадно оглушающе, глухо дребезжаще. Прижал к себе, отдался ощущениям — утонул в умиротворяющем тепле тщедушного тела, чувствуя, как утихает внутри мощное пламя сдерживаемой страсти. — Перона, погоди… мне нужна твоя помощь… Зоро оторвался от губ сам и, вздёрнув её руки вверх, прижал к стене — вернул способность ясно мыслить и свободно дышать. Перона усмехнулась, облизала розовые пухлые губы, недовольно заёрзала, пытаясь освободится: — Если сможешь удивить — помогу. — Я влюбился, — Зоро выдохнул смущающие слова — Перона с недоверием заметила порозовевшие щёки. Не теряя надежды, она парировала: — Ты про эту бледную куклу что ли? Так, я догада… — В парня, — он больше не краснел, смотрел так серьёзно, что у Пероны сердце остановилось. Она даже впервые пожалела, что презирает мат — самое время смачно выругаться. А так осталось лишь глупо молчать, раскрыв рот — не просто удивил, убил наповал. Луффи не собирался подсматривать, просто искал Зоро. Теперь не верил собственным глазам — пусть бы ослепли вовсе. Он внезапно забыл, как дышать — захрипело, сдавило от невыносимой боли в груди — резко отшатнулся, врезался в кого-то, да так и замер. — Классная из них пара, верно?! — весёлый голос за спиной, кажется, барабанщика. — Прямо зависть берёт от их безумной любви! — Любви? — чужой голос — неужели это он так сипит — царапнул сведённое горло тоской. — Ага! Зоро из-за неё чуть на нары не загремел, а Перона потом его у ментов выкупила! У неё папашка жуть какой богатый. Для любимой дочурки не поскупился… Слова текли потоком — сладко-горьким, тягучим — обволакивали не хуже паутины, скрепляли осколки внутри Луффи в подобие ошейника: уродливого, неуклюжего, тяжёлого настолько, что подгибались ноги. — …отношения у них, конечно, странные, но я бы на такой крутой девчонке даже женился. Прикинь, она Зоро даже с другими тёлками разрешает мутить! — Мутить? — Ну, да! Она единственная, кто не пытается его посадить на цепь — понимает ценность свободы. Они уже три года вместе... Когда-то — давным-давно, может быть даже не в этом веке — Луффи был огромным панорамным окном, способным вместить, по крайней мере, полмира. Однажды он уже разбился — мельчайшие осколки разлетелись далеко, царапая и коля дорогих ему людей. Внутри осталось не больше четверти — ничего не склеишь, как ни пытайся. Но он и представить не мог, что разобьётся вновь — дважды. И вот ведь, прямо под дрожащей ладонью осколки раскрошились на мириады мельчайших частиц, смертоносно колких, и разнеслись кровью стремительными бронебойными снарядами, ударили очередью по сжатому в судороге сердцу и дрожащему в панике мозгу. Звон угас в истошном беззвучном крике. В маленьком баре царило безудержное веселье. Участники группы, ярые панки и особо симпатичные фанатки оккупировали все столы и диваны. Каю поразило, что пиво наливали всем без разбору, хотя большинство были явно несовершеннолетними. Сигаретный дым, пьяное веселье, громкий хохот, всё та же резкая музыка — зал беспрерывно гудел, словно растревоженный пчелиный рой. Девчонки, выглядевшие довольно вульгарно — рваные колготки, миниатюрные юбки, облегающие майки, кожаные ремни и ошейники, пирсинг и неуёмный макияж — кочевали с одних колен на другие, целуя и лаская всех парней подряд. На Зоро так и, вообще, нависли сразу двое, явно запустив руки в штаны и впиваясь ярко накрашенными ртами попеременно в животную ухмылку. Руки панка лежали расслабленно на спинке дивана, никак не поощряя, но и не отталкивая фанаток. Усопп вспыхивал от смущения и старался не поднимать глаз от своего стакана с пивом. Кая же круглыми от удивления глазами впитывала всё происходящее, ей было тяжеловато дышать от дыма, но уходить она вовсе не собиралась. Всё это — помимо засевшего внутри страха — вызывало в ней какой-то дикий восторг, и даже желание самой попробовать хоть немного такой распутной жизни. Луффи, присоединившийся к друзьям всего несколько минут назад, сидел непривычно тихо и не сводил глаз с Зоро, расположившегося с членами группы в другом конце зала. Кая дотронулась до него рукой — показалось, что тот сейчас растает, исчезнет. Кривая холодная улыбка обеспокоила её ещё больше, в груди тревожно заныло. Она перевела обеспокоенный взгляд на Зоро — как обычно равнодушного и невозмутимого — что-то случилось между ними двумя, будто выросла невидимая стена. Луффи погас — Зоро покрылся новой бронёй. — Луффи, — Кая хотела его обнять, унять его дрожь, но он отодвинулся, продолжая сверлить пустым взглядом одну точку — Зоро. У Каи опустились руки. Прямо в горячие потные ладошки Усоппа. Тот даже бояться забыл, наполнившись мгновенно хмельным счастьем. Сегодня Луффи понял насколько сильно он желает Зоро — до возможности убить любого кто встанет между ними. Но вместе с тем пришло и осознание, что Зоро в клетку посадить нельзя, даже сотканную из любви. Луффи отпустил на свободу, вырвал Зоро из своего сердца, сказался просто другом. Теперь растирал окровавленными дрожащими руками стеклянное крошево по прутьям собственной клетки — он сам свободы не получил. Раздирало — выворачивало от боли и тоски, жгло не проходящей ревностью. Да, он всё ещё ревновал. Всеми своими наноосколками он ревновал и не только к девчонкам, прикасающимся к желанному телу, но и ко всем его вроде как друзьям, Пероне, и даже к гитаре, которую тот на концерте сжимал так страстно и неистово, что Луффи хотелось разбить её в хлам, лишь бы хоть ненадолго занять её место. Луффи отпустил — Луффи не отпустило. — Беспорядочные половые связи и извращения, — Перона подошла к ним незаметно, Усопп испуганно взвизгнул. — У панков все девчонки общие. Они не признают моральных норм и моногамии! — То есть, нельзя встречаться лишь с одним? — Кая подняла невинные глаза на новоявленную подругу, пытаясь понять, не шутит ли. — Можно, но глупо и недолго. Панки в неволе не только не размножаются — подыхают. Ты ещё не пожалела, что пошла с нами? — рука лолиты скользнула по плечу Каи, приглаживая несуществующие складки, улыбка ширилась, истекала едкой патокой. — Нет. Я больше не хочу жалеть ни о чём в своей жизни! — неожиданно звонкий голосок девушки прозвучал слишком громко, даже Зоро в другом конце комнаты вздрогнул. — Вот и отлично, — на хрупкие стеклянные плечи легла тяжёлая, колкая от шипов рука, — пришло время делиться! Панк, кажется, гитарист, взяв за руку, повёл девушку за собой. Кая без страха и даже восторженно крепче ухватилась за горячую твёрдую руку, сердечко запрыгало, щёки вновь заалели. Она оглянулась у самой лестницы, с удивлением обнаружила перекошенное лицо Усоппа. — А-а-а-а-а-а! Кая! — Усопп заметался, растирая слёзы по лицу, — куда её потащил этот бугай! — Там наверху есть траходромы! — Перона откровенно издевалась — парнишка её здорово забавлял. — Траходромы? — Усопп затрясся от страха, горечи и негодования — его богиню хотят обесчестить. Он бросил затравленный взгляд на Зоро, тот пил пиво, пока какая-то девица копошилась в его штанах, потом на потемневшего Луффи, сплющивающего жестяную банку с пивом в руке, и понял, что помощи не дождётся. С криком про самого панковского панка он на трясущихся ногах помчался в сторону указанную лолитой. — А ты не пойдёшь? — Перона элегантно присела на освободившееся место и заглянула в глаза Луффи, едва не отшатнулась от оскаленной пустоты в них. — Если Усопп сам не сможет отбить свою девушку, то на хрена он нужен Кае? — резкий голос, полный неприязни и ярости ударил по обнажённым нервам. Перона облизнулась — достойный соперник, такому и проиграть не стыдно. — А ты? Будешь отбивать? — Перона пошла в атаку — пересела на колени, прижалась к Луффи, обвивая шею и шепча прямо в ухо, — Зоро горячий парень, ему и двоих мало. Уж мне-то не знать... Увидев, что Каю в обнимку увёл гитарист, Зоро дёрнулся было за ними, но железная хватка старого друга остановила. — Не рыпайся! Если этот парень не станет панком сейчас, то не станет им никогда. Ты же знаешь, что мы не насильники. Зоро обмяк, ему стало даже стыдно за своё недоверие, но почему-то эти ребята стали для него важнее всего остального в мире. С ними он увидел свои рамки, те в которые мог бы позволить себя заключить. Впервые он захотел стать несвободным — от Луффи — даже духу набрался признаться в этом. А Луффи вдруг дал задний ход и объявил, что они просто друзья. Его тёмные пустые глаза всё ещё пронзали даже сквозь закрытые веки, резкие непонятные слова впились осиновыми кольями и продолжали раздирать едва бьющееся сердце. Вместо признания Зоро вновь разбился — нещадно, в пыль. Это острое крошево впилось в глаза, уши, горло, ослепив, оглушив и лишив слов. Он промолчал — позорно сбежал — принял выбор друга смиренно. Не попытался даже выяснить причину — покорно признал свой давний кошмар за реальность. Теперь лишь бессильно сжимал кулаки — он не сможет быть Луффи другом, придётся исчезнуть из его жизни совсем. Зоро судорожно сглотнул — рот раздирало горечью — поискал глазами Луффи, всё ещё любимого, но уже чужого. На его коленях сидела Перона, расчерчивающая мир в свои тона — розово-чёрные. Оттуда доносился звонкий счастливый смех — Луффи свои границы лишь расширял. Зоро вслушался в себя — внутри воцарилась мертвенная тишина. Звона больше не было. От невыносимой боли потемнело в глазах. Он схватил первую попавшуюся девчонку за руку и повёл её, спотыкаясь, наверх. Трахнуться. Просто бездумно трахнуться — забыться хоть на миг. О большем Зоро уже не мечтал.