Лунная дорожка

Стоит ли говорить, что Канда снова напился? Это давно уже стало его привычным состоянием, алкоголь прочно обосновался в крови, разрушая мозг и чувство реальности... Даже чувство собственного достоинства - но кому оно нужно, когда ты сам никому не нужен? В голове плясала в кругу цифер обиженная дура Грейнджер, и пусть Канда не помнил откуда она, но зато точно знал - хрен эта заучка от него денется. Забавно, она пришла вместе со Шпенделем, будто его альтерэго. Злобный двойник, чертов лохматый доппельгангер. Ни капельки не смешно. Вот падла рыжая! Канда, выругавшись, с силой ударил рукой по полу. Чертов Стручок оккупировал подоконник, от чего хозяин - довольно сомнительный хозяин, который из-за неоплаченных счетов скоро им перестанет быть - выпивал, сидя на футоне. Согнать Шпенделя с подоконника не хотелось, ведь тот так красиво стоял в лунном свете... Мельком бросивший взгляд на сребрянновласого Аллена Канда поперхнулся саке, пролив его на футон и себе на брюки. Паршиво, чертов Мояши с его бледной кожей, сливающейся с ярким лунным светом! Канда не злился в открытую. В отличии от многих других, буйным он по пьяни не был. Буйство, дурная горячая злоба скапливались где-то внутри, иногда копясь долго, иногда - споро, но всегда выплескиваясь мощным разрушающим потоком. Иногда уничтожение было локальных размеров, удовлетворяясь разбитым о стену цветочным горшком. Иногда страдали те несчастные, которым не повезло оказаться поблизости. Канде до них не было никакого дела. Совсем никакого. Ни укола совести, ни угрызений вины - ничего. После своих срывов Канда ощущал лишь, что внутри него тлеют неугасающие угольки, чтобы вспыхнуть снова. Каждый его приступ безумия был жестче предыдущего, пожар вспыхивал ярче и жарче... Канда себя не боялся уже давно. Человек вообще ко всему быстро привыкает, а от чудовища имени себя Канде деваться было некуда, да и не хотелось. Было приятно чувствовать риск, знать, что внутри тебя маленькое разрушение. Страшно станет потом, после. - Эй, Канда, - Аллен распахивает окно. Он сейчас человеческих размеров - как раз, чтобы достать и открыть шпингалет. - Эй, Канда, - говорит Аллен, пуская в комнату порцию холодного воздуха. - Канда, хочешь полетать со мной? Я одолжу тебе свои крылья, у меня есть запасные. С каждым выпитым глотком, Канда чувствует жар внутри. Он чувствует, как его и без того горелые внутренности зажигаются снова. Чем старее кострище, тем ярче горит огонь, но тем меньше раз его можно развести на том же месте. Давайте помолимся за этот затухающий огонь. Поступки пьяного человека на удивление примитивны - и нелогичны до сумасшествия. Понять ход мыслей человека под градусом так же сложно, как разгадать чертову головоломку с числами. Проклятая нумерология, проклятый фильм про Гермиону Грейнджер. Канда опять не может вспомнить его название - и от того бесится сильнее. Алкоголь и ярость вызывают всплеск адреналина. Адреналин вызывает сексуальное возбуждение. Это гневает Канду еще больше, он хватает Аллена за основание крыльев и рывком валит на футон. В накачанном саке теле сил мало, но все тот же адреналин позволяет ему быть сильным, быть зверем. Все взаимосвязано, цепочка разных факторов скручивается, но не замыкается в круг, нет. Она обходит спиралью, тянущейся в бесконечность. Зрительный образ этой спирали представляется Канде похожим на узор на том кругляше, который раскачивает маятником гипнотизер, пытаясь вовлечь в транс. Канду как-то пытались лечить гипнозом от алкоголизма. Гипнотизер его бесил, и в конце сеанса получил от Канды в морду. Какой транс? Канда постоянно в трансе. Можно даже сказать, он из него не выходил с момента смерти Алмы. Канда насилует Аллена. Терзая чужую плоть, он получает успокоение. То успокоение, что больше напоминает шаги к покою вечному. Тому, что приходит после смерти. Тогда, получается, все, что происходит сейчас - предсмертная агония? С внезапным озарением, Канда вдруг осознает, что вся его пропитая жизнь - ни что иное, как затянувшаяся агония. Канда молится. С каждым резким движением бедрами, с каждым выдохом алкогольных испарений, с каждым криком боли Аллена, он говорит все больше и больше слов молитвы. Молитв он не знал, ни одной, нес какой-то пьяный бред, обращаясь к давно мертвому богу и святым. Он молился матери, которой никогда не знал, молился себе, тому себе, который погиб под грузом боли и алкогольной зависимости. Молился Аллену, маленькому крылатому ангелу, который казался сейчас святее всех людей, живущих на земле вместе взятых. С рыком скалила зубы агония огня. Сплетаясь в танце, тает вода. А огонь просто умирает. Да, огонь сам набросился на воду, сам попытался получить избавление. Только огонь погибнет в этом тесном переплетении, а вода... Вода испарится, чтобы осесть где-нибудь еще, где не будет больно ранящего огня. Канда не кончает. Было бы странно, если б он оказался на это способен - в таком-то насквозь пьяном состоянии. Насквозь пьяный. Как насквозь мокрый или, скорее, насквозь грязный. Канда понимает, что собой испачкал Аллена. Где-то далеко, в самых темных глубинах своего сознания Канда бьется, агонизируя, в луже собственных нечистот. Игры отравленного алкоголем сознания заканчиваются. Канда лежит на футоне, под ним - Аллен. Все еще невинный, в разорванной одежде, изрядно помятый. Надругательство над ним произошло исключительно в плавающих в спирте мозгах Канды, и Канда испытывает ни с чем не сравнимое облегчение. Что мешает ему претворить галлюцинацию в жизнь? Канда - чудовище. И никакой алкоголь не оправдывает его, монстр - он в любом состоянии монстр. А еще, Канда вдруг понимает, что пожар внутри затух. Даже струйку дыма после себя не оставил. Огонь умер во сне, оказывается, вода может петь восхитительные колыбельные, прежде чем испариться и продолжить свой путь. - Проваливай, - глухо рычит Канда, садясь на футоне. Именно рычит. Чудовища говорить не умеют. Его покачивает в разные стороны, и Канда упирается локтями в колени и зарывается ладонями в волосы, для пущей опоры. - Что? - не совсем еще понимая случившееся и опасность неслучившегося, переспрашивает Аллен. - Вали! - Канда, вскочив на ноги, дергает на себя захлопнувшееся окно. - Беги отсюда, лети, плевать, убирайся! Аллен, побледнев от запоздалого страха, мгновенно уменьшается и стрекозой упархивает в ночь. Канда устало оседает вдоль стены. Прощай, моя агония. Прощай, летающий человечек Аллен Уолкер. Надеюсь, ты нашел себе более подходящего человека, который смог излечить твои помятые крылья. Крылья. Полет. Свобода. Ты теперь свободен. Я... Моя предсмертная агония закончилась. И я теперь... мертв внутри? "Да не. У меня дома такие как я забывают на следующий день все, что было в минувшем. А тебя я действительно не хочу забывать, БаКанда." Лучше забудь, Шпендель, нет, Аллен. Такого, как я, лучше забыть. Как дети забывают кошмары светлым днем.