Ты рисуешь мою жизнь

OST: M83 – My Tears Are Becoming a Sea       Каждый шаг дается мне с неимоверным трудом – белая почва под ногами, больше похожая на воздушное одеяло или пену, затягивает ступни, заставляя передвигаться медленно. Все тело кажется свинцовым и валится от тяжести.       Я не знаю, где я, куда я иду, что мне делать дальше...       Вокруг лишь пугающая пустота, давящая тишина и неизвестная бесконечность.       Я беспомощно падаю на колени, сгибаясь и пряча лицо ладонями. Это странно, но мне не хочется ни кричать, ни плакать, ни пытаться идти дальше – мне не хочется ничего. Чувствую, как непонятное вещество постепенно поглощает мое тело, и от этого почему-то становится невыносимо больно.       Ощущение, будто кто-то хватается за меня, пытаясь вытащить из этой бесконечности. Это продолжается до тех пор, пока по всему незнакомому пространству не раздается детский плач, эхом отдаваясь у меня в голове.       Крик новорожденного младенца с каждым мгновением становится ближе, ярче, проникая в каждую клеточку моего тела, оглушая и буквально раздирая плоть изнутри.       Подняв голову и оглянувшись вокруг, я, наконец, нахожу глазами источник звука – крошечный человечек, появившийся здесь из ниоткуда, барахтается справа от меня.       Внутри в одно мгновение все будто переворачивается, и чувство облегчения разливается по всему телу, и, не дав насладиться мне этой легкостью, снова приходит ненавистная тяжесть.       Очередной вопль ребенка приводит меня в себя, и я, превозмогая боль, прикладывая нечеловеческие усилия, освобождаюсь из сковавших меня пут и с трудом приближаюсь к младенцу. Наклонившись над плачущим малышом, я с трепетной осторожностью беру его на руки и поднимаюсь, крепко прижав его к своей груди.       Только сейчас, увидев это чудо ближе, я понимаю, что держу девочку. Мои губы невольно расплываются в искренней улыбке, а на глазах выступают слезы радости, когда я осознаю, что на меня смотрит моя дочь.       Моё маленькое сокровище.       Ее крошечные пальчики тянутся к моим щекам, а глазки сверкают от еще невысохших слез. Сейчас она не плачет, она так же, как и я, улыбается и светится. Сейчас ноги стоят устойчиво, странное вещество, которое еще недавно затягивало меня, становится надежной опорой.       Никогда я не была так спокойна, как в этот момент. Кажется, этот миг длится вечность, и я не хочу, чтобы эта вечность заканчивалась.       – Китнисс! – родной голос, который мои уши забыли уже давно, но я не забуду никогда, заставляет меня содрогнуться и оторвать взгляд от моей дочери.       – Папа? – слово, которое уже несколько лет не звучало из моих уст, сейчас само слетает с языка.       Ноги тут же срываются с места, и я, будто обретя крылья, лечу к своему отцу. Время останавливается. Пространство растворяется. То, что секунду назад казалось невозможным, становится реальным.       – Папа, я так скучала по тебе, я так… – голос дрожит то ли от того, что я бежала, то ли от вновь подступающих слез. – Мне так не хватало тебя.       – Я знаю, родная, знаю, – его теплая ладонь ложится мне на щеку, а я закрываю глаза, все еще не веря происходящему, и боюсь, что когда их открою, все превратится в прах.       – Чего ты боишься? – вдруг спрашивает папа.       – Боюсь, что все это только кажется мне… Что ты исчезнешь, просто испаришься… Что оставишь меня одну, как тогда, – шепчу, еще сильнее зажмуриваясь.       – Не бойся, – отец убирает выбившуюся прядь моих волос за ухо. – Ты же знаешь, я всегда рядом.       Я знаю это, я чувствую его всегда, но… как же трудно жить без крепких объятий его родных рук, без его любимого голоса, что поет тебе на ночь колыбельные, без взгляда его заботливых глаз, который вселяет надежду.       – Обещай мне, что никуда не уйдешь, – лицо обжигают горячие ручейки. – Обещай.       – Обещаю.       Одно лишь это слово, словно музыка ангелов, заставляет меня, хоть и неуверенно, поднять веки. Отец улыбается. Улыбается той же самой улыбкой, что я помню с детства – сдержанной, но такой теплой и греющей душу, от которой все вокруг оживает.       – Ты здесь…       – У нее твои глаза, – папа движением головы указывает на малышку, которую я, крепко прижав к себе, держу на руках.       Я несколько раз киваю, даже не взглянув на дочь, продолжая безотрывно смотреть на отца.       – Она ангел, – отец произносит именно те слова, в которых я так отчаянно нуждалась, боясь, что существо, которое я носила в своей утробе, станет воплощением Дьявола.       – Хочешь ее подержать? – спрашиваю, уже протягивая малышку в руки отца.       Отдав ее, от меня будто оторвали кусок, вырвали сердце с корнем. Но почему так больно?       – Ты отпустила ее, – шепчет папа.       – Что? – не понимаю я и ощущаю, как ноги начинают проваливаться.       – Теперь она будет здесь, со мной, а я всегда буду рядом.       – Папа! Что происходит?! – кричу, пытаясь вырваться из наполовину поглотившей мое тело почвы. – Папа! Помоги мне!       – Я не могу забрать и тебя. Ты должна жить, Китнисс!       Я продолжаю тонуть, все еще борясь, сопротивляясь, но от этого странное вещество поглощает меня только быстрее.       Что все это значит? Почему моя дочь и мой отец там наверху, а я с каждой секундой отдаляюсь от них? Почему он сказал, что не может забрать и меня? Неужели, это значит, что я больше никогда не увижу их обоих? Неужели, это значит, что…       Когда мучительная реальность жгучей пощечиной приводит меня в чувство, оказывается уже слишком поздно – руки скованы, грудь болезненно сдавливают тиски поглотившей меня материи.       – Нет! Не отнимай ее у меня! – из последних сил умоляю отца, держащего мою дочь.       – Живи, Китнисс.       И мою голову накрывает непроглядная пелена.

***

      Резко очнувшись от долгожданного глотка воздуха, я открываю глаза и расплывчато вижу несколько людей в белых халатах, суетящихся возле меня. Они что-то говорят друг другу, но я не слышу, что-то записывают, но все это происходит где-то далеко, будто в другом мире.       Каждый вдох дается мне с режущей болью в горле. Все мое тело болит. Ноги, спина, шея, живот…       Живот.       Зрение плывет, но все-таки мне удается разглядеть очертания приблизившейся ко мне женщины.       – Дыши глубже, – произносит она и поправляет кислородную маску на моем лице, которую я только что заметила.       Ее слова эхом проносятся мимо ушей, и я, собрав оставшиеся силы в кулак, делаю безнадежную попытку дотянуться до живота, желая вновь ощутить под своей ладонью маленькую жизнь внутри меня, но руки не сдвигаются с места.       Хочу спросить, все ли в порядке с моим малышом, но резь в горле не дает мне этого сделать. Осознание того, что здесь не нужен ответ врача, чтобы узнать о ребенке, ножом пронзает и без того израненную плоть. Этим самым ответом является ужасная, болезненная пустота внутри.       – Мы не смогли спасти его, – слова доктора врезаются в голову и застревают глубоко в сознании. – Мне очень жаль, Китнисс.       Я обессиленно отворачиваюсь и до крови прикусываю губу.       Вот цена за мою победу над Хоторном. Вот она - плата за свободу от невидимых оков, которые оставили после себя несводимые рубцы. Он хотел убить моего ребенка – он получил это.       Я потеряла ее. Потеряла!       Её больше нет! Нет!       Душевные муки становятся невыносимыми, когда я понимаю, что с самого начала я, именно я, не желала этого ребенка, которого ненавидела больше всего на свете, которого считала злом, а ведь она – невинный ангел, навсегда оставшийся на небе вместе с моим отцом, навсегда поселившийся в моем сердце.       Боль этой утраты не сравнится с теми страданиями, которые я пережила за свою чертову жизнь.       Я продолжаю неподвижно лежать, отрешенно глядя в пустоту, до тех пор, пока в дверях не появляется человек, которого я сначала не могу узнать, а когда узнаю, горло предательски сжимается, не в состоянии выдавить рвущееся наружу имя.       Мой утенок.       Моя Прим.