Бонсай

О том, что все в его жизни складывалось радужно, Гакушу думал только в далеком детстве. Для многих школьников гораздо старше его эта пора до сих продолжалась, но он же считал себя полноправным взрослым, привыкшим к препятствиям в лице отца. Однако, к неожиданным проделкам и козням одноклассника, врага, казалось бы, не такого грозного, как председатель, Асано не мог найти управу. Сдвинутый стул во время ответа, кнопки в обувном шкафчике, пропажа тетрадей и их неожиданный возврат, все это и многие другие шалости, будто бы взятые из второсортной манги, никоим образом не могли пошатнуть обыденность Асано, но мешали сосредотачиваться на действительно важном. К сожалению преподаватель математики принял не его сторону в обсуждении проблемы с Акабане и даже похвалил того за неординарность, после разговора наедине с Асано старшим. Препятствовать точке зрения учителя при содействии председателя даже со всем своим авторитетом парень не мог и вынужден был поддержать идею отца, чтобы не быть задавленным аргументами и сохранить лицо. Это приводило его в настоящее, где заставить слушаться проблемного студента было невозможно, потому как воздействовать на него Асано мог лишь словами и собственным примером, сохранять который неизменным становилось все труднее и труднее — Акабане казалось только и делал, что пытался хоть чем-то подковырнуть его маску благопорядочности. На мгновение ручка в его руке остановилась, больше недвижимая его мыслями, что не мог не заметить ученик, сидящий с ним за одним столом. — Асано-кун? Что-то не так с распределением бюджета? Кинув короткий взгляд на бумаги секретаря, заполненные почти на треть, Асано закончил недописанное предложение и отложил ручку. Раз спрашивал Сакакибара, то можно было и ответить, с расчетом на свежий взгляд на ситуацию. — Рен, ты не замечал за новеньким странностей? На осознание о ком Асано говорил, тому потребовалось меньше секунды, но непонимание в его глазах успело задержаться, чтобы выдать его удивление в заинтересованности Асано этим учеником. Обычно в таких случаях решение проблемы перекладывалось на плечи его заместителя, так как у самого Асано хватало дел и без этого. — Раз уж ты сам спросил… Он одна большая странность. — Точка зрения, к которой Рен вел, была совершенно в отличной от нужной Асано стороне, но препятствовать мыслям одноклассника он не стал, чтобы еще больше не обозначать свой интерес к Акабане. — Самое заметное, пожалуй, то, что учителя смотрят на его действия сквозь пальцы. И конечно, что он постоянно к тебе беспричинно привязывается. Вы с ним раньше нигде не пересекались? — Не думаю, — сразу же ответил Асано, но понял, с какой поспешностью отказался от этого безобидного предположения и поправился. — Если и что-то было, то совсем незначительное, иначе я бы запомнил. О неожиданном «поручении» отца, который возможно знал эту незначительность, он, конечно же, умолчал. Рен задумался над его словами и не заметил недосказанности. Несколько мгновений прошли почти в абсолютной тишине и, когда Асано уже думал вернуться к работе, секретарь высказал дельную идею, плавным движением смахнув челку с лица для полного зрительного контакта. — Как на счет того, чтобы спросить его бывших одноклассников? Даже у него должен был быть хотя бы один или два приятеля. — Не слыша препятствий, Рен продолжил развивать мысль, следя как Асано, сам того не замечая, едва подается вперед, слушая его. — Как представители школы мы должны следить за поведением всех учеников. Никому не покажется странным, что ты интересуешься прошлым Акабане, чтобы найти к нему подход и заставить подчиняться правилам. Ты же за этим спрашивал о моем мнении? Асано кивнул, благодарный за то, что у него такой сообразительный подчиненный, пусть если и заметивший в нем некую странность, то промолчавший. То, что Сакакибара не спросил и о причинах выделения этого ученика перед другими семейством Асано так же пошло в хорошее впечатление. Да и предложенный вариант пришелся Асано по вкусу. Ранее, ограничивая разрешение проблемы лишь своими силами, он не желал выносить назревающий конфликт за пределы «А» класса, но выбора теперь, спустя несколько недель без прогресса, не было. Раздался звонок, знаменующий окончание большой перемены и скорое приближение начала урока, оборвав казавшийся недовершенным разговор. Школьники настолько быстро, насколько это было возможно, наметили то, над чем еще оставалось работать после уроков и поспешили в кабинет, имея в запасе еще несколько минут для подготовки к занятию. К удивлению Асано за следующей после его партой сидел тот, кого они только что обсуждали. Акабане сделал вид, что не заметил его появления и продолжил играться с ручкой, попинывая пустой стул перед собой. Рыжий уже не в первый раз приходил после обеда. Видимо все же была какая-то одному ему известная система игнорирования предметов, из которой Асано понял разве что особую неприязнь к японскому и подобие заинтересованности математикой. Акабане беспрепятственно дал занять ему место, но, как только тот опустился на стул, с удвоенным рвением принялся пинать ножки. Игнорировать новую забаву над собой Асано уже не мог — это не было безобидным прожиганием дырки в его спине, которое никто не замечал. Сейчас за ними наблюдал весь класс, ожидая разрешения ситуации между хулиганом и «жертвой». Потерпевшим однако Асано себя не чувствовал, отнюдь видя у себя роль надзирателя и судьи преступника. Развернувшись к соседу, он, в присущей примерному ученику манере, велел тому оставить его в покое. — Акабане-кун, может, уже прекратишь, или же мой стул неожиданно настолько приглянулся твоей ноге, что не можешь от него оторваться? Я мог бы поменяться им с тобой, если тебе хочется. Шум класса, что фоном служил его словам, утих. Даже присутствующие двое из «пятерки виртуозов» лишь следили, не желая вмешиваться, оставив все главному из них. Но ни Асано ни Акабане не было до этого дела, напротив, они словно находились в своем мире, огороженном от остального класса невидимой стеной, где отвести взгляд значило не только проиграть, но и умереть. Видимо устав играть в гляделки, Акабане все же соизволил ответить, однако, все еще предпочитая даже не моргать. — Пожалуй, я откажусь. Кто знает, что со мной случится, если я на него сяду? Стану таким же занудным заучкой как ты. — Дразняще, но отчасти серьезно протянул Акабане и все же прекратил пинать стул. — Тебе это пойдет только на пользу. И если все-таки подействует, то сможешь наконец-то вписаться в класс. — Это было максимумом «любезности», в которую Асано мог вложить оскорбление, чтобы оно не выглядело как оскорбление и даже не звучало, пусть его голос и потерял всю дружелюбность. — Какое отвратительное проклятие ты хочешь на меня повесить. — Закончить последним значило победить в споре, пусть это и было до невозможности глупо, поэтому Акабане продолжал высасывать из пальца причины для придирок. Перепалка могла бы тянуться еще вечность, если бы к счастью не прозвенел звонок и вместе с его звуком в класс не вбежал бы учитель. Внимание Акабане тут же переключилось на другую более легкую цель. Подняв в приветствии руку, он, мило улыбаясь, поинтересовался. — Опаздываете, сенсей! Где это интересно вы так задержались? Неужели курили? Какой пример вы нам подаете? Когда Асано разобрался с делами студ. совета, был уже глубокий вечер. Не смотря на то, что в школе еще находился персонал, и занятия некоторых кружков продолжались, в коридорах стояла абсолютная тишина. Слышно было даже тиканье часов на дальней стене от стола, где сидел Асано. Просмотрев бумаги, удостоверившись, что нигде нет ошибок, и ему больше не придется в ближайшее время оставаться после уроков, он выудил из кармана мобильник. Номер, что он набрал, принадлежал отнюдь не водителю. За те несколько дней, что прошли с разговора с Реном о новеньком, у него так и не выдалось шанса посетить класс «Е», где, как ему удалось выяснить, учился единственный друг Акабане. Однако тот был не единственным, кто мог пролить свет на проблемного новенького, поэтому Асано пока что ограничился другим источником полезной информации — учителем, который был ответственен за класс рыжего во время инцидента. К счастью или же сожалению, мужчина уволился сразу же после этого, так что возможно руки председателя давили на его горло не настолько сильно, чтобы он абсолютно ничего не мог ответить. В динамике прервались длинные гудки, и женский услужливый голос утвердил, что Асано попал куда ему нужно. Быстро и четко, почти что на автомате Асано представился и сообщил о цели звонка. Спустя минутную паузу, на другом конце раздался нерешительный мужской голос. — Чем могу помочь, Асано-кун? Откинувшись назад на стул, Асано позволил себе расслабиться и прикрыть уставшие глаза. Судя по словам и тону учителя, тот боялся проблем, которые мог повлечь этот разговор, что значило легкую добычу. Сохраняя того в напряжении возможно было выудить гораздо больше, чем тот хотел бы раскрыть, при этом не прилагая почти никаких усилий. Неторопливо формулируя в сознании возможные каверзные вопросы, Асано положил ногу на ногу, в мыслях рисуя образ учителя. — Сенсей, это по поводу одного из ваших учеников. Акабане Карума. Помните такого? Асано уловил едва слышный вздох мужчины и улыбнулся представленному подавленному образу. Глаза бегают, не желая встречать взгляд. Руки невольно сжимаются в кулаки, а затем мгновенно выпрямляются в линию. Указательным и безымянным пальцами мужчина оттягивает ворот белоснежной рубашки, словно ему жарко. Губы шевелятся, хоть он ничего и не говорит, напоминая двух слипшихся червей, что не могут отделиться друг от друга. — Сенсей? — Асано придал голосу обеспокоенности, не слыша ответа даже спустя секунд так пять. — С вами все в порядке? — Да, конечно, — торопливо пробормотал мужчина и, заплетаясь в словах, принялся оправдываться. — Прости, просто никак не мог вспомнить этого парня. Столько времени прошло с того инцидента. То есть я имею в виду, что давно не вспоминал о Кунигаоке. Так что ты хотел узнать об этом ученике? Он что-то натворил? Между последним и предпоследним предложениями почти не слышно разницы, но Асано эту пропасть подмечает, посмеиваясь про себя. Наверняка у учителя уже взмокли все руки, и телефон едва не выскальзывает из потных ладоней. Ведь мужчина точно считал, что крупно облажался, но ему все же удалось успешно ускользнуть от длинных клешней председателя. Звонок его сына ворошил прошлое опасение, вынуждая его вспомнить об этой неудаче. — Не совсем. — Эти два слова послужили крючком, который Асано закинул в мысли учителя. Спеша прикрыть их вкусной приманкой, он сменил тон на более дружелюбный, меняя тактику. — Сейчас вас это совершенно не касается, но мне бы все же хотелось услышать ваше мнение об этом ученике. Вы не возражаете им поделиться? В конце концов, вы были его классным руководителем и наверняка заметили в нем что-то, что упустили другие учителя и студенты. — Раз уж ты просишь… — За мгновенную заминку между двумя предложениями, его душевное состояние меняется кардинально. Мужчина, поверив лести, обретает самоуверенность и ложный контроль над разговором, так что слова льются из него рекой. — Акабане всегда был смышленым парнем, но очень любил нарываться на неприятности. Пожалуй, я единственный, кто хоть как-то сдерживал его агрессивные порывы… Асано морщится от его речи как от зубной боли, массируя переносицу, отсеивая ненужную информацию вместе с бесстыдным самовосхвалением. Полезного в потоке откровений учителя мало и нужные крупицы едва не ускользают от его пристального внимания, но к концу разговора Асано имеет более-менее сформировавшийся портрет Акабане глазами этого учителя. Сравнивая этот образ с тем, что он создал сам, он подмечает мелкие шероховатости, обусловленные продолжением развития личности Акабане, однако нечто крупное никак не желает укладываться и он уклончиво уточняет. — Так, говорите, Акабане ни с того ни с сего взбесился и разгромил ваш кабинет, когда вы отругали его за тот случай? — Асано было ясно, что тут чего-то не хватало, и он попытался надавить на открывшегося ему учителя. — По вашим словам вы всегда ругали его за подобное, пусть раньше до такого и не доходило. С чего бы Акабане так неожиданно решил вам ответить? Пауза лишь подтвердила догадки и усугубила и так уже отвратительное впечатление об этом мужчине. Он определенно заврался и не знал, как сейчас на этом не попасться. Стоило бы вывести его на чистую воду, однако он мог бы отказаться говорить дальше и Асано вынужден был ему помочь. — Возможно, вы слишком обеспокоились за него и поэтому вышли из себя, сказав что-то лишнее, спровоцировав у него такую реакцию? — Да, это так. — Если бы Асано не знал, то он мог бы поверить в это наигранное сожаление. — Я всегда говорил, что поддержу его, что бы ни случилось, но в тот раз я вспылил и сказал, что больше не желаю иметь с ним дел. Сотворив подобное, он не только себя опозорил, но и меня. Я просто не мог и дальше покры… — он тут же осекся. — Пытаться сдерживать его. Этим он предал мое доверие. Асано подавил желание высказаться, лишь крепче сжав телефон в ладони. Секундное ощущение восторжествовавшей справедливости могло вызвать ненужные объяснения в будущем. Тут и гадать не надо было, что преданным оказался Акабане. Конечно, симпатии к нему Асано все еще не испытывал, для него Акабане продолжал быть ничем иным как ненужным препятствием, но частично понять хулигана он мог. Подумать только, что в школе преподавал подобный учитель. Конечно, многие учителя закрывали глаза на издевательства более умных учеников над менее успешными, особенно над теми, что учились в классе «Е», но это было уже слишком. И дело даже было не в том, что любой другой учитель поступил бы так же, отказавшись от ответственности за того, кто больше не мог служить ступенькой в карьере, а в непонимании этим мужчиной, почему Акабане настолько разозлился. Разве он не осознавал, что разрушил веру ученика в учителя, основополагающее любого образования? Бросив подобное обещание на ветер, он не только показал этим, что не состоялся как учитель, но и как взрослый, обманув ребенка. Потратив несколько минут на продолжение уже бесполезного разговора, Асано перевел его на обсуждение другого ученика, что сейчас учился в «А» классе, справившись о его прошлых успехах. Мужчина с радостью сменил тему, ожидаемо закинув воспоминания о Акабане и своих словах о нем куда-то на задворки сознания, которые потревожил бы лишь в случае подобного допытывания до правды, вряд ли бы устроенного без веской на то причины. Когда Асано нажал сброс и посмотрел на настенные часы, стрелки показывали девятый час вечера. Учитель занял у него больше времени, чем он рассчитывал. Звонить сейчас домой второму «свидетелю» по «делу» Акабане было бы, по меньшей мере, неучтиво и он оставил это на другой раз. Вызвав водителя и принявшись неспешно собираться домой, Асано в очередной раз не мог не задуматься, механически выправляя стопки бумаг, о причинах почему отец, обелив имя Акабане, отправил его в «А» класс. В «обучение» подчинения себе таких проблемных людей, Асано конечно же не верил, как и в совесть отца, решившего неожиданно поступить справедливо без выгоды на то. Оставалось только углубляться в прошлое Акабане, нащупывая нужный рычаг для давления, по пути пытаясь найти настоящую причину.