Бонсай

Отдыхать предстояло три дня и две ночи. Точнее уже два с половиной дня и две ночи, потому как оставшееся утро ушло на устройство в гостинице, хоть это и казалось занятием недолгим. Из-за этого весь оставшийся день ученики получили в свое распоряжение до вечера и лишь завтра начинались запланированные экскурсии. Каждая группа учеников получала в свое пользование комнаты рядом друг с другом, так что «пятерка виртуозов» не избежала мнимого шестого члена рядом с собой и в гостинице. И рыжий не собирался давать им спуску. Сакакибара, только-только разложивший вещи, едва устроился с книгой в кресле, как из коридора послышался требовательный стук. Не успев прочесть и пару строк, он глянул на дверь и успокоился — стучали в соседнюю комнату, принадлежавшую Асано. Раздражающий ритмичный звук раздавался почти полминуты, пока неожиданно не затих, а затем уже продолжился в дверь секретаря студсовета. Не слишком-то это было приятно осознавать, но ему пришлось принять, что отдых не продолжится, пока проблема не уйдет. — Привет, Сакакибара! — Возмутителем спокойствия был не кто иной, как Акабане, кто бы сомневался. Радость что ему открыли, он изъявил в ботинке, просунутом между дверью и косяком. — Ты Асано не видел? Мне срочно надо с ним поговорить, а остальные из нашей группы, похоже, оглохли и не открывают. Учитывая, что это «срочно» не проявилось когда они ехали, вывод об обратном напрашивался сам собой. Конечно же, если Акабане с Асано неожиданно не подружились за время, что отсутствовали, о чем можно было даже не предполагать, ведь рыжий после «прогулки» вернулся с красным носом, а президент студсовета выглядел излишне расслабленным. Сакакибара обворожительно улыбнулся, крепче сжав ручку, гадая: стоит ли говорить или же… — Боюсь, что тебе не удастся сейчас его увидеть. Насколько я знаю, Асано-кун разобрал вещи и покинул гостиницу. Он предупредил, что до вечера его не будет. Дав минимум информации, он отгородился от каких-либо других возможных вопросов. Акабане сделал задумчивое лицо, но не заметить, как в нем промелькнула обида, было трудно. Сакакибара едва не прослушал следующие его слова, удивившись подобной эмоции, направленной на соперника, нежели на плохо знакомого одноклассника, которого к тому же сейчас не было рядом. — Ясно. — Легкость его тона не оставляла сомнений — ему уже все равно. Сцепив руки на затылке, Акабане убрал ногу из проема, давая возможность закрыть дверь. — Тогда я пойду. Разница, между тем как он говорил до того, как узнал, что Асано нет и после, была слишком заметной. Вопреки тому, что он говорил и как себя вел, только дурак не увидел бы абсолютно детского разочарования, сравнимого разве что с запретом сладкого ребенку, когда у того болят зубы. Достойное сравнение для хулигана, если бы не стойкое знание того, что Асано определенно не являлся его жертвой. Фактически никто не являлся жертвой Акабане. Ни одноклассники, являющиеся невольными зрителями развернувшегося перед ними цирка. Ни Араки, из-за должности вынужденным прислушиваться к любым словам в адрес каких-либо школьных решений. Ни Сео и Кояма, по большей части игнорирующие рыжего если это возможно. И ни он сам, старающийся лишний раз не разговаривать с Акабане попусту. Но «издевательства» имели право на существование. Просто они проявлялись в такой форме, что понимались только тем, от кого исходили, и кто их принимал. Все дело было в обыкновенном соперничестве. Поэтому хулиганство не казалось издевательством, а попустительство этому выглядело так, словно ему существовала причина. Но если в это со стороны Акабане еще верилось, то в подобное руководствование действиями у Асано осмысливалось с трудом — рыжий был тем еще пятном на репутации класса «А», признавать в нем полноправного соперника значило идти против негласных правил их школьного общества. Тогда же в чем была причина этих игр на перегонки без финишной прямой, куда невольно втягивались не участвовавшие в этом люди? Ответом Сакакибаре послужили удаляющиеся шаги рыжего. Акабане выждал несколько минут, чтобы убедиться, что одноклассник вернулся в номер, а затем возвратился к двери, за которою хотел попасть. Пусть эта комната принадлежала Асано всего пару часов, он все-таки провел в ней некоторое время и оставил вещи. А если удача сегодня не на его стороне, то и что-то для компромата. Акабане не верил в ничем не омраченную безупречность президента студсовета и собирался явить ее пятна остальным. Не ради них самих. Чтобы в конце позлорадствовать. Умение взламывать замки сбоя не дало — он вошел в комнату как в свою собственную, ничем, кроме порядка вещей не отличавшуюся, разве что на столе стоял большой букет ярких цветов, да лежала толстая папка. Заинтересовавшись едва заметным прямоугольником бумаги меж лепестков, Акабане случайно что-то зацепил ногой. Это оказалась большая сумка с логотипом школы; похоже, Асано даже не успел ничего достать, прежде чем уйти. Куда же мог так спешить всегда пунктуальный президент? «С наилучшими пожеланиями» — красивые иероглифы, но из-за этого едва понятные, написаны были от руки на бумаге персикового цвета. Учитывая кем Асано был, об отправителе можно было предполагать долго и упорно и так и не догадаться об истине. Все же Акабане в первую очередь отчего-то решил, что они от девушки, а потом уже более очевидное, что от персонала отеля. Не придав значения своим мыслям, он вернул открытку на место, а затем обратил внимание на увесистую папку. Разобраться в документах труда не составило — рассортированное все лежало на своих местах, составляя кучу скучной информации по делам школы. Уже было разочаровавшись хоть что-то найти, он перевернул папку, принявшись пытаться вытрясти спрятанное меж страниц. И оно выпало. Листы с шелестом разлетелись по полу. Раскрыв сложенную пополам бумагу, он был готов к какой-нибудь записке связанной со школьным советом, однако его надежды оправдались — это оказалось его собственное дело. В нем не хватало несколько листов, не было титульного, с именем, но не узнать информацию о себе было трудно. Использовать это как компромат — трудновыполнимая задача, однако Акабане был более чем рад, ведь хранение этих пары бумажек явственно говорило, что Асано считает его как минимум помехой, а ведь рыжий даже не был серьезен в своих шутках, особо над ними голову не ломая. На его лице медленно расплывалась хищная улыбка, а он этого даже не замечал, пытаясь сдержать смешки вперемешку с бессмысленными для чужих ушей обрывками слов и фраз. До этого момента ему казалось, что экскурсия будет отвратительно скучной, пусть даже удалось бы разыграть всех «виртуозов» разом. Теперь же, получив неожиданный толчок, пробудивший в нем озорное вдохновение, он собирался сделать оставшееся время незабываемым. Небольшая комната всего в шесть татами. Пара плоских подушек для сидения, низенький простенький столик, гравюра, изображающая летящих в небе журавлей — ничего лишнего, все имело свое место. Из-за закрытых седзи ритмично раздавалось постукивание переполненного водой бамбука по камню, время от времени нарушая тишину. Пригород имел свои преимущества против полного удобств города. Асано еще раз окинул взглядом приятные глазу сахарно-белые квадраты, заключенные в деревянные соты и отхлебнул чая. Сладостная горечь неимоверно бодрила, призывая тело к действиям, вместо того чтобы еще неизвестно сколько сидеть в непривычной позе, подобрав под себя ноги и ждать. Но появившись раньше, чем обещал, ему жаловаться на отсутствие полного гостеприимства было верхом глупости. Да и не такой тяжелой для него стала атмосфера отгороженности от остального мира. Было над чем подумать. Здесь, в отличие от своего собственного дома, Асано мог расслабиться и не следить за каждым своим движением, что все равно впрочем, делал, так как это уже вошло в привычку. Мысли о чем-либо, однако, из-за ностальгии обычную остроту теряли, крутясь вокруг бессмысленных вещей, о которых он, как правило, не заботился. К примеру, о том, что у него до сих пор нет настоящих друзей, таких, которым обычно открывают свои самые темные секреты. О любящем открытом добродушном отце, который все еще жил на затворках, покрытых пылью и ложью воспоминаний. О будущей профессии, где ему будет абсолютно необходимо достичь всего самому, да так, чтобы отец даже близко к его успехам не стоял. О матери… На периферии зрения, справа от лазури неба с журавлями, показался новый непривычный этой комнате цвет — зеленый. В комнату почти беззвучно чинно вошла женщина, грациозно опустившись на подушку напротив Асано. Годы пощадили ее — на гладком овальном лице едва замечались глубокие морщины, производя впечатление, что ей едва ли за сорок. К своему полуостывшему чаю она даже не прикоснулась. В приветствии слегка склонив голову, она произнесла: — Рада тебя видеть, Гакушу. Кажется, с последней нашей встречи ты еще немного подрос. Как у тебя дела? Речь ее без намека на снобизм, поначалу разительно отличалась от того, что ожидалось от ее вида. Расплывшаяся широкая улыбка забрала с собой еще десяток лет, но показала ее истинную натуру, закрыв собой степенную даму в возрасте — соскучившуюся бабушку. Губы Асано изогнулись вверх, повторяя ее счастье, но более сдержанно, как пристало взрослому юноше, с легкой горчинкой, ведь он уже не ребенок. — Все как всегда, ничего интересного. Лучше скажите, как ваше здоровье? Отец говорил, что недавно вам было плохо. По картине теплой семейной встречи будто пробежала трещина, коверкая все, чего коснулась. Женщина чуть свела брови, слыша в его голосе едва скрываемое волнение, смерила его серьезным взглядом, от которого никогда ничего не могло уклониться, и холодно произнесла: — Я еще не настолько дряхлая, чтобы трястись над каждым моим чихом. Ее презрение заботой проявилось в слегка ссутулившихся плечах, и она тут же выпрямилась, не желая этого показывать. Асано на это только усмехнулся и предложил сменить неприятную для нее тему. — Спасибо за приглашение. Это было весьма щедро с вашей стороны предоставить жилье для всех студентов. Номера никого не оставили равнодушными. Экскурсия обещает стать незабываемой. Как я могу вас отблагодарить? — Не стоит, я была обязана это предложить. — Доброта вернулась, но уже закованная в рамки официоза. — Воспринимай это как мое желание вынудить тебя заглянуть в гости. В последнее время ты даже не звонил. — Навалились неотложные дела. Этот год последний и, так как я хочу оставить после себя достойный коллектив, приходится больше работать. Ложью сказанное не было, как и полной правдой. Асано предпочел не говорить о «подаренной» ему проблеме вообще, нежели упоминать об этом вскользь. Но от внимания его бабушки, хорошо знающей его привычки, это не уклонилась. Женщина сжала ладони в кулаки, а затем выпрямила — старая привычка неодобрения, предшествующая отчитыванию за проступки. — Тебя что-то беспокоит? Пойманный на попытке что-то скрыть, сейчас, продолжи он делать вид, что ему больше нечего сказать, ничем хорошим это бы для него не кончилось, а молчание бы все еще сильнее усугубило. Не находя другого выхода, тщательно подбирая слова, он рассказал об умолченном. — Отец странно себя ведет в последнее время, — это вновь была правда, но переиначенная так, чтобы его точку зрения принять было проще. Прозорливые глаза взглядом попросили его продолжить. Она совсем не заметила или не придала значению этой его вольности. — Учителя допустили ошибку и обвинили в одном происшествии не того ученика. В качестве компенсации отец самолично перевел его в «А» класс. Вот только поведение этого ученика оставляет желать лучшего и эту проблему он повесил на меня. — Так в чем же дело, Гакушу? Неужели так трудно его перевоспитать? Она скорее разочаровалась, нежели проявила хоть какое-то подобие понимания его состояния. Глаза, зеркало ее эмоций, редко когда могли скрыть что-то от близких, если она не старалась этому воспрепятствовать, что случилось и в этот раз. Она искренне не понимала в чем для него проблема. Прямо, как и отец, однако тот причиной не интересовался и спросил лишь для проформы. — Нет. — Для большей уверенности, словно чтобы убедить в этом и себя, он усилил отрицание. — Конечно нет. Вопрос, как и ответ, о том, что не слишком-то он торопится, ведь прошло уже больше месяца, повис в воздухе. Он не помнил остального разговора — было слишком стыдно. Бабушка спрашивала его о каких-то мелочах в совете, рассказала, как идут у нее дела — сеть гостиниц, которой она руководила, продолжала расширяться. Закончили они, кажется, в обсуждении его следующего приезда, как раз когда время подходило к шести вечера, после легкого ужина. Она степенно попрощалась с внуком, будто и не было разговора о поручении председателя. — Эй, Асано-кун, не хочешь сходить со мной за газировкой? — Это было первое, что Асано услышал, только успев выйти из такси. Подавив желание поежиться, он отдал деньги водителю и только после этого соизволил развернуться для ответа. Акабане, сложив руки крест-накрест, сидел на оградке перед клумбой прямо у парадного входа в гостиницу. То, что его до сих пор никто оттуда не выгнал, была или неимоверная удача или же он где-то прятался, а затем, увидев Асано, вышел, чтобы встретить его. И тот и другой вариант имели равные возможности, но задумываться о них не имело смысла. — В номере есть холодильник, если тебя не устраивает содержимое, то мог бы воспользоваться телефоном. — Бессмысленная для рыжего информация, сказанная только потому, что тот ожидал ее от Асано. Однако эти слова дали необходимые несколько секунд на обдумывание причины появления Акабане. — Но это было бы скучно. Мы же в Киото, почему бы не попробовать газировку из здешних автоматов? — И заодно нарваться на неприятности? — Асано утверждал и, хотя это был вопрос, не требующий ответа, рыжий кивнул. — Поэтому я и зову тебя. Помашешь своим красноречием в переулках, если что. Сегодня у тебя это хорошо вышло. Акабане оттолкнулся от перекладины и прошел мимо Асано, едва не задев того плечом, и удалился в сторону парковки. «Струсишь или нет?» — так и подмывала насмешкой невысказанная фраза, но чуть ссутуленная расслабленная спина провоцировала гораздо больше, даже сильнее чем стыд от удивления некомпетентностью его бабушкой. Асано развернулся на каблуках и последовал за одноклассником, не желая тратить удобного момента, созданного чужой обидой. Они прошли достаточное расстояние не только чтобы найти торговый автомат, но и уйти от любопытных глаз знакомых, которым возможно посчастливилось бы увидеть их из окна в своем номере, однако рыжий не показывал признаков того, что они скоро дойдут. Широкие освещенные улицы несколько раз предпочитались проулкам, мимо одной и той же неоновой вывески они осознанно прошли как минимум трижды. Асано прекрасно понимал, что Акабане делает это чтобы заставить его понервничать, поверить, что они заблудились, поэтому не реагировал внешне, однако он был не в силах принудить себя не думать, что он заинтригован. Получив против себя такой решительный неприкрытый шаг, идентичный тому, что он сам хотел совершить, Асано впервые заметил, что они мыслят в похожем ключе. Преодолев почти квартал, когда время приближалось к десяти вечера, Акабане наконец-то избрал концом их пути небольшой плохо освещенный парк. Искомый автомат, словно закадычный друг, ждал их под мигающим фонарем, луч света которого укрывал мнимым теплом несколько человек на скамейке. Один из них поднялся и, помахав Акабане, растянул рот в улыбке. Видя знакомую форму, Асано обернулся на рыжего и, пусть в темноте это было едва различимо, взглядом спросил: «ты же знаешь, как глупо и избито это выглядит?». Тот только пожал плечами, но словами ответить не успел — старшеклассник заговорил первым. — Ты должен был привести симпатичных одноклассниц! — разминая кулаки, он добавил пару красочных эпитетов в адрес рыжего, а затем ухмыльнулся. – Ну, ничего, твой дружок послужит прекрасной грушей. — Они стащили у меня ученический в поезде, — как ни в чем небывало пояснил Акабане, выйдя вперед перед одноклассником навстречу главарю. — Я подумал, что тебе доставит проблем, если они используют его в корыстных целях и позвал с собой. Разве я не замечательный друг, Асано-кун? Несколько секунд, потраченные рыжим на объяснение того, зачем они тут, он не стоял на месте — уворачивался от ножа, отпрыгивая то вправо, то влево и подныривая под слишком размашистые выпады старшеклассника, не обладающего достаточным чувством приличия, чтобы дать жертве высказаться. Те, что сидели на скамейке, поначалу подначивали друга, насмехаясь и освистывая его, но довольно быстро устали наблюдать и замолкли. А Акабане же не спешил, зная, что те не полезут в драку между «боссом» и его обидчиком, пусть она изначально не на равных условиях. Однако он не учел, что Асано не станет идти у него на поводу и подражать ученикам из другой школы, участвуя в шаблонном цирковом представлении. — У кого из вас его ученический? Сидящие на скамейке не услышали его вопроса, так что пришлось повторить. Когда один из школьников вяло поднял руку спустя минуту переругивания со своими друзьями, Асано почти мгновенно подскочил к нему, так что тот дернулся от неожиданности и, не удержав равновесие, повалился назад. Остальные не успели отреагировать — скамейка, благодаря неслабому пинку по спинке, покачнулась и опрокинулась гораздо быстрее, чем должна была, увлекая их за собой. Треск и ругань привлекли внимание Акабане и безымянного главаря и Асано не без удовольствия увидел на лице рыжего замешательство. Предпочесть все решить сразу силой того стоило, пусть бы в последствии он пожалел об этом. — Думал, я за себя постоять не смогу? Это было логичное для любого хулигана заключение, основанное на клише «умный — физически слабый». Конечно, Акабане знал, что одноклассник хороший спортсмен, другое дело он не предположил, что тот знает боевые искусства и умеет их эффективно применять. Рыжий на мгновение полностью забыл, что сейчас дерется, пристально всмотревшись в фигуру президента, оценивая его с новой стороны, которую не замечал лишь из-за невнимательности. Асано молниеносно, словно дикое животное, бросившееся на добычу, нанес нескольким шокированным происходящим школьникам пару ударов по шее — их головы обмякли, вновь прижавшись к земле, но уже без сознания. Оставшимся хулиганам оставалось только крепко ругать друзей, выбираясь из-под их тел, увеличивая и так немалое преимущество Асано. Разозленные, они, конечно, не смогли бы ответить ничем достойным, пусть бы у каждого нашлось оружие. Замерший было рыжий едва ли не захлопал, не зная смеяться или удивляться исключительно безнравственному поведению примера всей школы, но его противник решил за него, воспользовавшись тем, что он отвлечен, пырнув его ножом. Белая рубашка Акабане обзавелась дыркой с красной каймой, однако это его не остановило. Широко улыбаясь, он едва ли не напрыгнул на направленный на него нож, перехватил чужую ладонь, а затем что есть силы дернул ее на себя, ведя прямо мимо колена, уже готового разбить чужое лицо. Удовлетворившись смачным хрустом, рыжий отбросил от себя болезненно застонавшего главаря школьников, а затем оглянулся на одноклассника, поймав последние секунды его боя. Не делая никаких лишних движений, Асано без проблем заблокировал неумелые выпады кулаками единственного оставшегося на ногах высокого парня отточенными быстрыми взмахами, а затем ответил «смертельным» приемом, какой, пожалуй, можно увидеть в фильме, правда, не столь пафосный. «Со мной он так просто не справится» — невольно пронеслось в голове Акабане. Спустя полчаса они сидели на другом конце парка с парой банок газировки. Асано презрительно сверлил одноклассника взглядом, а тот спокойно охлаждал разгоряченный лоб холодом металла, откинувшись назад и лениво следя как вьется вокруг лампы фонаря мошкара. Прохожих не было, даже голоса избитых хулиганов до них не долетали. Тишину нарушал только стрекот ночных насекомых. Вопреки себе Акабане молчал, переваривая произошедшее. Рана, оказавшаяся всего лишь царапиной, несколько охладила его пыл, отрезвив разум. В ушах рыжего все еще стоял возмущенный обеспокоенный тон одноклассника, когда тот заметил кровавую рубашку. — Оно того стоило? Не получив ответа, Асано не стал допытываться — ночь только начиналась, не стоило тратить силы на бесполезное сотрясание воздуха, тем более у него было чувство, что он уязвил одноклассника. Поддев колечко банки, он плавно потянул его вверх и, прежде чем он успел осознать происходящее, из образовавшегося отверстия, прямо ему в лицо, струей забила вспенившаяся сладкая вода. Акабане, строящий невозмутимое выражение, несмотря на то, что не ожидал этого, совсем забыв, заржал, выронив свою банку. — Видел бы ты свое лицо сейчас! А-ха-ха! Да! «Оно того стоило, Асано!» Загибаясь от хохота, Акабане болезненно сморщился, держась за бок, но смеяться не прекратил, напротив заливаясь громче и громче. Асано смолчал, пытаясь сдержаться, выместив злобу на не в чем не повинной банке, сжав ее до такого состояния, что образовавшиеся острые углы оставили на ладони глубокие отпечатки. Это был детский старый как мир розыгрыш, не стоящий реакции и то, что Акабане ради такой глупости как взболтать банку устроил им драку с хулиганами, ничего не значило — так он себя убеждал. Тем не менее, горечь поражения, мелкого и ничтожного, однако поражения, зародила в нем ребяческую обиду. Взгляд его упал на валяющуюся на земле банку рыжего. Руки машинально сделали все сами, ему даже не пришлось задуматься над тем, что он творит. — Эй! Какого черта! Акабане вскочил со скамейки, безуспешно пытаясь закрыться от брызжущей в него воды. Праведное возмущение на былом самодовольном лице компенсировала Асано эту недостойную его выходку и теперь уже он победно ухмылялся. Правда, насладиться полученными лаврами он не успел — рыжий, поняв, что теперь они в равных условиях, бросился к торговому автомату, выворачивая по пути карманы. Когда тот обернулся с парой банок в руках наизготовку, тряся их так, будто от этого зависела его жизнь, Асано уже подготовился — другой автомат находился дальше, но он успел обзавестись собственным «оружием». Ухмыльнувшись друг другу, они, не сговариваясь, дернули колечки. Нелепейшая битва за гордость лишь начиналась.