Петербург — Чикаго

Женя отточенно, почти автоматически наматывал круги по площадке, каждые полминуты обгоняя расслабленно катившихся ребят из младшей команды. Глаза застелило, спектр раскладывался, рассыпая в боковом зрении цветные — цветные! — искры. Она — или он — здесь. Кажется, что все люди стеклись на одну площадку, чтобы Жене стало нечем дышать, чтобы толпа проглотила его и выбросила, пустого и без сил, на холодную улицу. Жене всего тринадцать, Женя не знает, куда себя деть и у кого просить совета, Женя молча пытается выполнять задания тренера и позволяет редким фразам и образам шуметь в голове, пока чёрно-белые воспоминания воюют с зеленоватым льдом арены, синими трибунами, красными пятнами на свитерах мальчишек — или эти цвета не так называются?

***

В оконных рамах свистит ветер, о стекло глухо бьются тяжелые ноябрьские хлопья, а квартира, сухая и мёрзлая, молчит. Женя лежит на разложенном диване и лениво листает страницы в смартфоне; на плече посапывает Тёма — он точно не спит, зато, кажется, поглядывает в экран тоже, и, если честно, только ради него Женя и открыл новости, потому что самому их читать нет никакого желания. И так много мыслей. Слишком много. — Тём? Тёма чуть приподнимает голову и вместо ответа вслух лишь смотрит Жене в глаза, и внутри всё сжимается, хотя обычно становится легче. — Я спросить хотел... Тём, а ты уже встретил, ну, родственную душу? Тёма качает головой. — Всё сложно. Если по глазам судить, это давно случилось. А я никого такого всё равно не знаю. Глупость какая-то. По Жениным пальцам пробегает мелкая дрожь, словно кто-то пропустил через тело слабый заряд. — А насколько... насколько давно? — Да лет десять назад, больше даже, — Тёма говорит так легко, будто совсем не придаёт значения, — я тогда в «Тракторе» катал, мы ещё со старшими тренировались иногда. — И со мной тоже. — В смысле? — Я тоже там был, ты же помнишь. Две тысячи третий, Тём. Мне было тринадцать. — Если ты и правда тот пацан, который намотал двести четыре круга, пока его команда отрабатывала броски, а я считал и офигевал от цветного зрения, то знай: было очень смешно. Женя не понял, смешно ему самому или нет, потому что накатал он тогда действительно много, а странный взгляд тренера до сих пор иногда всплывает в памяти. — Тот самый, Тём. Тут Тёмыч завис. Дошло, похоже. Очнулся через минуту: — И что нам теперь делать? А что им делать? Посыпать диван лепестками роз? Рассказать всем о будущей свадьбе? — М-м-м, ничего? Жить как раньше? — А как же... — Мы и так есть друг у друга. Ничего не изменилось ведь. — И правда. Воздух снова пустеет в некомфортной тишине. — Иди сюда? — Тёма забирает и откладывает телефон, раскидывает руки (насколько это возможно с лежащим почти под боком человеком), и Женя, благодарно улыбаясь, устраивается поближе и поудобнее в его объятиях. Небо за окном прояснилось, и в сумерках видны только мигающие огоньки самолётов. Дома тепло.