Петербург — Чикаго

— Ты не мог на меня отдавать, что ли, раз сам зависаешь на своем пятачке, а? — Тёма, размахивая руками, пытается догнать в прохладном коридоре подтрибунки Женю, который сейчас меньше всего хочет слышать вот эти его упрёки, новый их сорт, между прочим, явно привезенный из-за океана. — Ну что это было, Жень? — Мне на колени упасть перед тобой? Ты чего, блядь, добиваешься? — Нет, это не их повседневный язык, и Женя не помнит, когда в последний раз серьёзно на Тёмыча злился, и даже как-то пугается собственных слов, сбивая дыхание всё больше с каждой фразой. — Если ты думаешь, что тебя тут ждали с распростёртыми объятиями… Ну, ждали, и я ждал, но это не значит, что можно быть мудаком. Округлив глаза на последних словах, Тёма останавливается сам, тормозит Женю, потянув его за рукав, и набирает воздуха: — Сам ты мудак, я в игре пытаюсь разобраться, ну косячишь ты если, что мне делать-то?! Пойти да Валерьичу нажаловаться, думает Женя, чтоб нас никогда больше вместе не ставили, а меня, неугодного, вообще из сборной выгнали. А если честно, то в груди от Тёминых претензий собрался какой-то гадкий, тяжелый ком и почему-то захотелось всё бросить, и Тёму тоже тут оставить, и уйти. — Я косячу не больше прежнего, но никогда ещё от тебя такого не слышал. Спасибо, дорогой друг, за экспертное, мать его, мнение. — Сейчас надо сделать суровое лицо и уйти куда-нибудь, вот недалеко дверь с пиктограммой мужика, например. — До встречи. Так Женя и шагает по коридору, не оглядываясь, но подозревая, что Тёма остался стоять на месте, потому что ни разу еще его так не динамил любимый (с недавних пор, видимо, уже не очень, и это смешно и больно) партнёр по звену. Но Жене не могло быть более фиолетово, что этот кудрявый там думает теперь, и он понимает только, что ему самому паршиво от этого разговора и что видеть больше никого не хочется. А за спиной опять слышатся неритмичные шаги и шумное дыхание, ломая все Женины надежды на относительно спокойное дальнейшее времяпрепровождение без участия людей. — Жень, подожди. — Зачем я тебе ещё? — Женя продолжает идти и даже не поворачивает головы, хотя и есть некоторое желание посмотреть в глаза уже поднадоевшему собеседнику. — Тренерская в другой стороне, если надо душу излить. — Да почему с тобой так сложно-то, тьфу, то ли дело Пат… — слышно, как Тёма сам себе закрывает рукой рот, да только и без оставшейся половины слова понятно, о ком речь. И это настолько противно, что Женя встает как вкопанный и медленно поворачивается всем телом назад. И не знает сначала, что на это отвечать. — Что ты сказал? — Чёрт, прости, — Тёма смотрит в пол, хмурится и перебирает в руках край футболки, — я не это имел в виду. — Не знаю, кто кого имел, но ты лучше вали к своему Патрику, когда всё закончится. Ну, Женя этого не сказать чтобы хочет, но прямо сейчас не видеть Артемия вообще было бы приятней, чем слушать о блядском Кейне. Дальше — туман, Жене кажется, что он в поезде, а поезд — в тесном глухом тоннеле, и он чувствует, что его снова догоняют, и потому прямо перед носом преследователя хлопает дверью уборной. Тот стучит. Ему, разумеется, никто не откроет. Вода шумит, словно летит фонтаном в разные стороны, она холодная, от нее немного легче, но всё ещё погано. Тянет лечь на кафельный пол и не вставать пару-тройку дней. Всё равно, впрочем, ниже уже некуда. Впереди долгий турнир.