Пристально мы

Джарвис сжимает дверную ручку. Оглаживает пальцами. Так и стоит перед кабинетом Говарда Старка, не в силах не то что открыть дверь — просто пошевелиться. А ведь с каким пылом он шел к Старку, с каким несвойственным ему негодованием. А сейчас — почему-то именно сейчас, когда он оглаживает пальцами изгиб дверной ручки, слегка сжимая ее, — такое настойчивое ощущение неправильности, даже стыда за свою горячность. Нельзя так. Как идеальный дворецкий может посметь хоть в чем-либо упрекнуть хозяина? Как идеальный дворецкий может посметь лезть в то, что в его обязанности не входит? Эдвин поджимает губы, складывая их в тонкую полоску. Выражение лица принимает совершенно виноватый вид. Мажет костяшками по собственным брюкам, чуть-чуть приподнимая голову, вздыхает. Он смотрит куда-то на дверь и тут же опускает взгляд в пол, словно бы уже видит упрек с чужой стороны. Идеальный дворецкий? И почему-то, как только он, прижмурившись и прикусив губу, уже отдернул ладонь от дверной ручки, перед глазами всплывает насмешливый взгляд этого самого профессора Перкинса, которого пригласили к Тони. Тот постучался, не опоздав ни на минуту, еще вначале несколько колебался, не веря в силы мальчика. А потом сел за стол напротив Тони, спрятал губы за переплетенными пальцами, наблюдал внимательно и почему-то, как показалось Джарвису, не столько за объяснениями мальчика, сколько за его движениями, его тоном, выражением его лица. Скрывал усмешку. Четыре года. Сын гения. Первая плата. Не без помощи отца, конечно же, не без помощи... А Тони тогда мял в кулачках ткань брюк с какой-то непередаваемой горечью. Джарвис знал, откуда взялась эта горечь, — знал, но ничего не мог поделать, только сжимал руки до побеления подушечек пальцев. И он так болезненно отчетливо подмечал детский взгляд, устремленный в сторону двери — той самой двери, откуда должен был появиться его отец, должен был стоять рядом, должен был... Тони обернулся, бросив мимолетный поверхностный взгляд на дворецкого. И он к тому же не прекращал объяснять, что плата должна опускаться в раствор хлорида железа, что под нее следовало бы подложить какую-нибудь картонку. Только вот интонации его затухали, с усталым, обреченным таким выдохом затухали. Развернулся обратно к столу. Нет, не на профессора посмотрел — на плату, даже куда-то в сторону. Сжал собственные колени, скрестил ноги в лодыжках. Два человека подметили это. Разве что интерпретировали по-разному: один прикусил нижнюю губу в каком-то бессильном до отчаяния жесте, а второй криво усмехнулся и, оперевшись ладонями о стол, наклонился к Тони, заглядывая тому в глаза: — А тебе вот это все действительно интересно? — отчетливое, но смягченное каким-то сюсюканием неверие. Сжимая ткань брюк, Тони случайно ущипнул себя, резко задрал голову. Выражение лица по-детски оскорбленное. — Это все... Я сам! — он впервые за это время открыто посмотрел на профессора. — Сам, сам, — профессор взъерошил волосы мальчика. Встал, посмотрев на дворецкого без всякого интереса, так, словно случайно зацепившись взглядом: — Могу ли я поговорить с мистером Старком? Эдвин поджал губы и постарался вложить в свой голос бесцветную учтивость: — К сожалению, мистер Старк сейчас занят и... — Ах вот оно как! — профессор заулыбался, всплеснув руками. — Ну-с, тогда все ясно, — и он почему-то подмигнул Тони, смотревшему в его глаза остервенело, но с такой непередаваемой обидой. — Ты, Энтони Старк, не занимайся тем, что тебе, так сказать, удовольствия не приносит. Моя мать вообще хотела отдать меня в медицину, а я вот!.. Учу, а не лечу, — улыбка. Тут же обернулся к Джарвису, лицо приняло более серьезное выражение, однако некоторой игривости так и не потеряло. — Этого мальчика ждет светлое будущее. О, в этом я уверен стопроцентно! Отчеканил последнее слово по слогам, с улыбкой так отчеканил. Джарвис холодно кивнул. Тони, бросив мимолетный взгляд на дверь, опустил глаза, посмотрел куда-то на краешек стола или на брюки — Джарвис так и не смог разглядеть. Все, что он смог запомнить, после того как профессор ушел, — вцепившиеся в манжету его рубашки детские пальчики. "Нет, не ходи!" — он это вышептывал — именно вышептывал, не поднимая голоса, — так отчаянно, а Эдвин все не мог понять почему. Обнял мальчика, прижав к своей груди. Заверяюще, успокаивающе гладил по голове, пока Тони так и не отпускал чужой руки, переходил, цепляясь, руками за спину. И все это чертово "не ходи!" И до сих пор Джарвис этого не понимает. Не понимает, снова схватившись в ручку двери. И резко открывает дверь, нахмурившись, с быстрым рваным вдохом. Просто потому что не хочет оставлять это все так.