Сны

      Первое ощущение,которое возвращается к Николасу после липкого небытия – прикосновение сухого ветра, дующего в лицо. Это ещё один из тех снов, в которых врач остаётся лишь сторонним наблюдателем жизни Эрвина Смита, осознающим своё существование отдельно от личности командора. Картинка постепенно проясняется. Что же увидит перед собой тот, кто ещё несколько секунд назад был психиатром, кое-как устроившимся на маленькой кушетке в комнате отдыха? Смутные образы? Будет ли это опять тот же город или какое-то иное место? Как только мир вокруг приобретает различимые черты, в синеву неба вздымается столб дыма. Слышится взволнованный шепот, переговоры, крики. Земля гудит. И снова чернота обволакивает все вокруг.       В следующую секунду температура вокруг увеличивается. Все ощущения реальны до умопомрачения. Тугие ремни привода, впивающиеся в тело, напряжение каждого мускула, каждого нерва. Словно хирург на многочасовой операции. Одно неверное действие – и человек мёртв. Но здесь на кону стоит не одна жизнь. Счет идет на десятки, быть может, на сотни людских судеб. Однако Эрвин не чувствует страха. Движения его доведены до автоматизма – точно так же, как мы, абсолютно не задумываясь о процессе, бежим, пишем, совершаем тысячи и тысячи действий в день, так продвигается и он, лавируя между деревьев. Впереди маячат несколько силуэтов. Один кажется ему заметно ниже остальных, и сердце отчего-то сжимается, когда взгляд скользит по его очертаниям. Мужчина пытается вглядеться в чащу, но картина тут же меняется.       Чудище издаёт оглушающий рёв в последний раз. Короткий, пронзительный хрип вырывается из его груди, прежде чем огромная горячая туша валится на землю. От неё идёт пар и дым. Эрвин резко спрыгивает на землю и спешит в растворяющееся облако.       Внутри белого дыма перед останками твари стоит невысокая фигура. С обнажённого клинка стекает кровь. Но на одежде ни единого пятна. Эрвин улыбается. «Его пристрастие к чистоте порой доходит до абсурда, но нельзя перестать восхищаться его умению выходить нетронутым из любой схватки», – думает солдат. Не задумываясь, он подходит ближе. Ривай поворачивает голову, и Эрвин видит его обычное, немного надменное и хмурое выражение лица. При виде Смита глаза капрала на миг вспыхивают, и мужчина понимает, что в этот момент они подумали об одном и том же. О том, что вновь, благодаря счастливой случайности, им обоим удалось выжить.       Эрвин понимает, что, скажи он что-либо по этому поводу, Ривай лишь презрительно усмехнется, если не пошлет его сразу ко всем чертям, такая уж у него манера. Нежным юноша бывает только в редкие моменты, когда они остаются наедине и страсть затмевает все остальные чувства и привычки.       – Запасное лезвие не помешает, Ривай. Самое хреновое в охоте на титанов – сколько бы ты их не замочил, впереди тебя ждёт в три раза больше, – говорит Эрвин, проходя мимо и как будто между делом бросая набор лезвий в сторону капрала.       –Трогательная забота, Эрвин, – холодно отвечает Ривай, так же небрежно ловя его на лету. – Но на кой хер это мне сейчас, если...       Резкий толчок и громкий голос вернули Николаса в реальность.       – Ше-еф, время тихого часа прошло! Рабочий день кончится через полчаса, а вы так и не осмотрели нового пациента, – Энджи нависла над спящим доктором и трясла его за плечи. Голова доктора Элброу отзывалась тихим тупым гулом на каждое слово девушки.       – Да-да, уже иду, – поспешно проговорил главврач, пытаясь понять, где он и что за пациент имеется в виду.       Николас встал не сразу. Дождь снова начал лениво барабанить по высокому стеклу в комнате отдыха. Когда-то здание, в котором располагалась больница, принадлежало какому-то дворянину и использовалось им в качестве загородной дачи. Всё ценное давно покинуло эти стены, а многочисленные перестройки не позволяли государству наложить на объект печать неприкосновенности и сделать из него музей. Только высокие потолки и длинные коридоры напоминали о том, что когда-то здесь проводились балы и светские рауты.       Психиатр рывком поднялся с небольшой кушетки, на которой с трудом помещался, даже согнув ноги в коленях. Тело ломило, во рту стоял неприятный привкус. Николас умылся, поправил прическу и халат. Всё как обычно – короткие светлые волосы аккуратно уложены, щеки гладко выбриты. Интересно, что из себя представлял Эрвин Смит? Мужчина поймал себя на мысли, что еще ни разу в галлюцинациях не видел своего отражения.       Жизнь внутри клиники была тихая и чересчур уж спокойная. Переступая порог, человек как будто погружался в течение ленивой реки. Пациентов время не беспокоило, они давно потеряли ему счёт. Для докторов время ничего не значило – если оно не предвещало обеденный перерыв или долгожданный отъезд домой. Для докторов! Громко сказано. Кроме Николаса и Энджи среди персонала больницы «в халатах» находились только провизор, чей возраст давно превысил пенсионный, и молодой практикант. Немногочисленные же медсестры резко контрастировали с размеренным, почти мёртвым течением времени внутри клиники.       Энджи не могла сдержать своей радости. Высокий хвост был растрепан, очки то и дело сползали на кончик носа. Девушка о чём-то восторженно болтала – мол, пациент очень важный, и это очень большая удача, что этот парень достался именно им, а не какой-нибудь крупной столичной больнице. Приемная была, как и обычно, пустынна. «Пополнения» бывали у них редко. В вестибюле клиники, освещённом только дневным светом из больших, но довольно запылённых окон, стояло четверо людей. Двое полицейских: высокого роста девушка со смуглой кожей, усыпанной веснушками, и крепкий парень, похожий на медведя, с короткими светлыми волосами, держали третьего, очевидно, больного. Худые и тонкие руки пациента были обхвачены наручниками. Четвёртый, солидный, грузный мужчина в штатском, принялся вводить докторов в курс дела.       Ничего особенного. Парень зашиб человека в драке, и прямо на месте преступления его и повязали. Правда, адвокаты у него оказались очень хорошими: они смогли доказать, что у нарушителя серьёзное психическое расстройство. Вот и направили этого молодца прямиком в отдалённую клинику, чтобы влиятельные друзья не сразу узнали, как дела обстоят и кому именно нужно золотить ручку. Провинившегося отправили на независимую экспертизу под строгое наблюдение минимум на три дня. Если выяснится, что пациент здоров – отправят за решетку. Если нет, то пусть и остаётся там, где таким деструктивным элементам и место.       Дождь неторопливо барабанил в окна приёмной. У Николаса снова начала болеть голова. Голос незнакомца действовал ему на нервы. Человек в штатском часто ухмылялся, смеялся, да так, что его жирное тело содрогалось, будто поддакивая гоготу. Нахмурившись, врач посмотрел на пациента. Как-то низковат он будет для своего возраста. Что-то было в этой фигуре знакомое, но что-то надо было подправить. Голову бы выше, плечи расправить. Энджи дёрнула своего начальника за рукав и прошипела:       – Шеф, не тяните время, а то эти полицейские уже косо на вас смотрят.       – Что ж, думаю, пора нам вдвоём побеседовать. Оставьте нас на время, пожалуйста.       Незнакомца усадили в кресло напротив рабочего стола Николаса, а Энджи увела служителей закона, сразу начав щебетать о чём-то.       Анри поднял голову, и на миг его глаза вспыхнули. Николас вздрогнул. Все черты его нового пациента как-то неуловимо проступали в памяти. «Боже, я совсем спятил, пора уходить в отставку». Лицо и волосы юноши были неестественно аккуратными для человека, просидевшего несколько дней в заточении. Мужчина почему-то улыбнулся, но быстро заставил лицо принять безразличное выражение. «Я просто выполняю свою работу. Всего лишь ещё один пациент из многих сотен. И ему нужна беспристрастная оценка». Николас взял ручку и приготовился записывать.       – Для начала, назовите ваше имя.       – А разве во всех этих судебных протоколах не упоминается моё имя гребаную дюжину раз?       Николас перестал вникать в происходящее. «Эрвин». Это слово, произнесенное точно таким же голосом, всплыло в его памяти и никак не хотело уходить опять в те бредовые сны, откуда явилось.       Главврач пытался дальше расспрашивать пациента. Стандартные вопросы, прописанные в учебниках. Тот отвечал вполне адекватно, немного вяло, иногда с большими паузами, а иногда речь его становилась очень быстрой и сбивчивой, но глаза его внимательно смотрели на Николаса и огонёк подозрительности ни разу не исчез из его глаз. Пациент следил за своим доктором точно так же, как доктор следит за пациентом. Психиатр тихо усмехнулся про себя: «О чём там говорила Энджи? Кто первый наденет халат – тот и доктор?»       Николас старался не смотреть на своего собеседника. В первые годы практики он всегда неотрывно следил за лицом тех, кто сидел в этом светлом кабинете перед ним, будто пытаясь найти ответы на свои многочисленные вопросы. Сейчас же в обычно уверенном и твердом докторе Элброу поселилась едкая неуверенность и страх. Но чего боялся врач? Пугала ли его перспектива собственного безумия или же, наоборот, то, что этот кошмар окажется реальным, а его нынешняя тихая и ленивая жизнь растворится, как морфиновое наваждение?       «Да, это определённо моя больная фантазия. Скоро начну в небоскрёбах видеть этих гигантских чудовищ, пожирающих людей, и кидаться в них канцелярскими ножами. Лицо немного похоже да фигура, вот и всё».       Между тем список стандартных вопросов подошел к концу. «Типичный симулянт, это я могу сказать точно», – думал Эрвин. – «Пытается копировать речь больных, но выглядит это всё довольно искусственно, никаких двигательных или поведенческих расстройств нет. Думает, в психбольнице условия лучше, чем в тюрьме?»       – Ну и последний вопрос, пожалуй. Случаются ли у вас галлюцинации?       Анри немного передёрнуло. До этого молодой человек явно скучал. Он откинулся на стуле, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. Пациент явно не чувствовал себя в безопасности и привык полагаться только на самого себя. Но после этого вопроса Анри стал походить на ребёнка, пойманного учителем за какой-то шалостью. Секунд десять оба молчали, и, если бы Николас не постукивал кончиком карандаша по бумаге, в комнате бы повисла давящая тишина. Потом пациент странным, неуверенным голосом, с плохо скрываемым раздражением, словно не был уверен, стоит ли об этом рассказывать, сказал:       – Да.       – Какого рода? – мужчина напрягся, это можно было заметить невооружённым глазом. Обычная формальность, обычный ответ. Большая часть пациентов попадала к ним именно из-за проблем с галлюцинациями – самого разного толка и степени тяжести.       – Временами мне кажется, что я другой человек. Нет, это я, но живу как будто в другом времени и другом месте. Вряд ли вы поймете, конечно, – Анри говорил всё ещё осторожно, внимательно наблюдая за реакцией врача.       Что это, грамотно спланированное враньё, мастерская актёрская игра?       «Кажется, пойму», – горько подумал Николас, но сказал только, стараясь не показывать своего волнения:       – Продолжайте.       – Я как будто вижу сквозь реальные вещи другую реальность, иногда мне это снится. И, короче, я там боец какой-то, что ли, вроде солдата. Со мной ещё и другие, ну и месиво там происходит, сущий ад. Мы разделываемся с какими-то тварями, которые настолько запугали людей, что они отстроили себе стены и гниют в этом блядском загоне, - начав говорить тихо и неторопливо, молодой человек начал распаляться к концу. Чувствовалось, что он давно копил в себе эти слова и эмоции. Или же этот Анри настолько хороший актёр?       Николас замер. Логик внутри него отчаянно высмеивал романтика. Ещё ни одна надежда в жизни господина Элброу не сбылась. «У меня ещё и слуховые галлюцинации в придачу начались? Нужно завязывать с морфием, это изначально было плохой идеей».       – И, кстати, один мой компаньон оттуда поразительно похож на вас, – на лице «больного» появилась еле заметная усмешка, а взгляд потух, рассеялся. Юноша вспоминал что-то.       Воспользовавшись паузой, Николас буквально вскочил из-за стола и быстрым шагом вышел из кабинета.       – Энджи, кажется, у меня поднялась температура, экспертиза продолжится завтра, но тебе нужно сейчас войти в кабинет и записать всё, что пациент скажет о своих галлюцинациях. До-слов-но!       «Если он, конечно, вообще что-нибудь о них говорил», – подумал врач, устремляясь к выходу.       Только оказавшись на свежем воздухе, мужчина осознал всю нелепость и глупость своего поведения. Уже начинало смеркаться. Всё-таки этот Анри умело тянул время. На улице было прохладно, но Николасу это было только на руку. Николасу. Эрвин Смит не стал бы убегать. Почему-то в этом психиатр был уверен, и ему было невероятно стыдно за своё позорное бегство.       «Хорошо, что я еще разделяю себя-здешнего от себя-того. Если это вообще я».       Мысли роились в голове беспощадным гулом, кровь пульсировала в висках. Что же делать с этим юношей? Наверное, стоит решить это завтра, после того, как у него на руках будут выверенные отчёты от Энджи. Эта бестия уж точно разговорит заключённого и всё выяснит. Но парень устроился хорошо – отсутствие у него галлюцинаций будет сложно доказать, а, точнее, практически невозможно.       Дождь снова заморосил. Николас потёр виски и тихо ругнулся себе под нос. Отправив своей заместительнице сообщение, он забрал портфель, плащ и, раскрыв над головой зонт, отправился домой.       Николас никогда не принимал морфий перед сном. Этот препарат он использовал в тех редких случаях, когда мигрень начинала пробивать образы из далёкого прошлого помимо его воли. Ему хватало часа-полутора опиоидных грез, чтобы успокоить любое их проявление вне строго отведённых на сон часов, а именно, с одиннадцати вечера до шести утра.       Во сне Николас, а точнее, Эрвин Смит, долгое время бродил по подземелью, больше напоминавшем ему трущобы. Бесцельно, бессмысленно – так, по крайней мере казалось психиатру, в то время как член разведывательного корпуса имел перед собой какую-то цель.       Больше всего в факте наличия у себя галлюцинаций Николаса Элброу раздражало то, что в них не было ни системы, ни логики. Он не мог до конца прочувствовать Эрвина, не мог понять хода его мыслей. Несмотря на то, что все шесть органов чувств работали безупречно, порой мужчина оказывался как будто бы запертым в черно-белом фильме. Из-за этой полнейшей тишины внутри головы врач покрывался холодным потом. Для того, чтобы связать все эпизоды воедино, ему не хватало чего-то одного, маленького кусочка от общего пазла. Но чего именно? Что именно должно было вернуть к жизни настоящего Эрвина Смита? Ответ так и не находился.       Тени подземного города (Николас просто знал, что город находится под землёй) сменяются коридором какого-то особняка. Идут трое. Он, какая-то женщина и Ривай. Низкого роста, в зелёном плаще. Девушка о чем-то лопочет, что-то щебечет, но голос её доносится до Николаса словно через толщу воды. Но даже в этих отдалённых звуках чувствуется что-то знакомое. Она дёргает головой, вместе с ней дёргается её высокий хвост.       – Эй, Эрвин... – оба оборачиваются к капралу, но вдруг всё резко обрывается.       Галлюцинации начались у Николаса полгода назад. Сначала он воспринял их как какой-то дурной сон, а всерьёз задумался лишь тогда, когда лицо его приветливой соседки миссис Кадди вдруг сменилось ярким воспоминанием об уродливой низкорослой (каких-то четыре метра) твари с огромной головой, с легкостью и непосредственностью ребенка откусывающей голову солдату. Изредка в толпе какое-то лицо вдруг искажалось в ехидной ухмылке, и в ушах Николаса стояли хруст костей, крики, мерзкое чавканье. Но была у безумия доктора и положительная сторона, перевешивающая все остальные ужасы.       Николас был одинок. Жил в небольшом коттедже на окраине города, дослужился до главного врача психиатрической больницы в глухом захолустье. Откладывал деньги, просто потому, что не на что было тратить. Разве что иногда баловал себя и свое рабочее место – купить новый кондиционер, обновить какое-нибудь оборудование. Работа – дом, дом – работа. Нет времени для жалоб. Тем более, что Николаса более чем устраивала такая жизнь. Мужчина долгие годы утешал себя убеждённостью в том, что помогает людям. Делает полезную для общества работу. Конечно, место не прибыльное, но ведь не в деньгах счастье?       В любви чересчур правильному и благородному Николасу не везло. Одну из тех немногих, что пришлась ему по душе, он, скрепя сердце, уступил хорошему университетскому другу, выбравшему куда более прибыльную и непыльную работёнку психоаналитика. Ну что ж, у каждого своё счастье и своя судьба. Дни шли за днями, сменялись неделями и терялись в течении месяцев. Ничего не менялось, только уверенность Николаса в собственном предназначении все дряхлела и ветшала.       Но в том, другом мире всё было иначе. Эрвин Смит имел перед собой чётко поставленную цель. Каждое его действие было направлено на то, чтобы спасти человечество, подарить ему хоть какую-то надежду, помочь ему увидеть, что впереди его ждёт свобода, впереди его ждёт свет. В то время как Николас погружал больных в успокаивающее забытье, командор легиона разведки вырывал людей на волю. Не все возвращались живыми. Но что, скажите мне, хуже: загнивать без всякой возможности освободиться, не принеся никакой пользы, или же погибнуть на поле боя, на пути к свободе, сделав шаг к большой цели всего человечества?       Не только осмысленность и идеалы влекли Николаса в жизнь Эрвина, утягивали его туда с головой. Это было и другое, смутно понятное чувство, в котором, однако же, врач не хотел себе признаваться. Очень крепкая, почти что собственническая привязанность к маленькой фигурке одного солдата. Одно упоминание его имени бросало врача в дрожь. Ривай.       – Ты точно всё записала? – глаза психиатра жадно бродили по исписанным размашистым почерком листам бумаги. Энджи развалилась на небольшой кушетке в кабинете Николаса.       – У меня даже есть аудиозапись для особо не верующих! – она гордо подняла воздух диктофон и усмехнулась. - Ну, что думаете? Круто они ему историю состряпали, эти адвокаты, я почти поверила в то, что всё, что он рассказывает, этому Анри действительно снится. Хотя, наш подопытный не был так разговорчив, как вы упоминали, бурчал что-то, мне приходилось клещами вытаскивать из него подробности. Можно будет провести серию экспериментов, посмотреть, не нарушается ли логика мира, не путает ли он детали, тогда можно с точностью...       Николас честно старался сосредоточиться на щебетании своей заместительницы, и у него бы прекрасно это получилось, если бы не записи. С каждым новым прочитанным предложением мужчина осознавал, что помнит это, что видел те же сцены во снах, видел своими собственными глазами. Но больше всего психиатра задели два имени (каждое упоминалось лишь раз): Эрвин и Ривай.       – Копы велели выделить ему отдельную палату, которая могла бы запираться на ключ, - продолжала Энджи, не замечая глубокого ступора своего начальника. Она уже привыкла к его странностям, улыбкам в никуда и сну на работе. Никто не без греха. За это Николас прощал ей маленькие эксперименты на местных и благородно списывал оборудование или медикаменты.       – Зайдёте к нему? Или, может, вызвать в кабинет? Там он свободно передвигается, а выводить велели в наручниках, и даже одного полицейского прислали, правда, она не выглядит особо крепкой, ха... Ну, что думаете, шеф? Оставим себе зверушку или будем вершить правосудие?