Сны

      Николас быстро шёл к своему кабинету. Там его уже поджидала Энджи.       – Мы его оставляем, - бросил на ходу врач. Девушка просияла.       – Шикарно, шеф! Давайте это отпразднуем!       – Но с ним никаких опытов. Лечение и терапия в полной мере, но никаких превышений врачебных полномочий.       – Что, шеф, влюбились? – ухмыльнулась Энджи. Она любила подкалывать своего начальника по поводу отсутствия у того подружки и вообще какой-либо явной личной жизни.       – Боюсь, это было бы непрофессионально, – с деланным сожалением сказал Николас. – Оформишь соответствующую писанину, ладно? Мне надо готовиться к свиданию, – психиатр усмехнулся.       – Без проблем, а вас там ждёт ещё пачка бланков для комиссии, – Энджи расплылась в своей фирменной улыбке.       – Чёрт бы её побрал, – вздохнул Николас и захлопнул дверь кабинета.        ***        Анри лежал на кровати, глаза его были закрыты, а мысли крутились вокруг странного поведения врача. Нет, только псих мог воспринять его причину для желания попасть в психушку всерьёз. Только cумасшедший мог послушать преступника, пойти на поводу у его желаний. Или оставить его – было желанием не заключённого, а самого врача? Эта мысль была приятна юноше и, что странно, эта мысль принесла пианисту большее удовлетворение, чем новость о том, что его не посадят в тюрьму.        «Да блядь, кого я в нём вижу, врача-психиатра или парня из снов? Да и какая разница, ни к тому, ни к другому я не должен такого испытывать.»       Раздался стук в дверь. В палату вошла миловидная блондинка-медсестра.       – Сейчас я вам сделаю укол успокоительного, – рассеянно сказала она, то и дело бросая взгляд на дверь.       – Валяй, – откликнулся Анри. Всё равно ему придётся терпеть все здешние издевательства.       Когда медсестра поспешно вышла, Анри лёг на кровать. Тело его ныло от бездействия. «И почему во всех своих жизнях я оказываюсь заперт в замкнутом пространстве, окружённом со всех сторон монстрами?» – подумал он перед тем, как окунуться в ночную грёзу.       Впервые во сне он никуда не торопится. Никуда не бежит. Ни с кем не сражается. Ривай сидит на диване, а точнее спит. Тело неприятно ломит.       – Твою мать, Эрвин, ты всё ещё роешься в своих сраных бумагах? Почему ты не разбудил меня? – юноша встаёт со своей импровизированной кровати и пытается размять затёкшее к чертям тело. Командор невозмутимо сидит за столом и что-то пишет.       – Ещё немного, ты же знаешь, что это важно. Не стоит шутить с начальством, особенно когда дело касается такой затратной и рискованной вылазки, – Эрвин прикрывает глаза, он явно устал. – Если тебе так хочется, можешь дождаться меня в моей комнате, - мужчина поднимает голову от бумаг и смотрит на Ривая. Капрал фыркает и отворачивается. Обычное спокойствие сменяется во взгляде Смита страстным огнем, подавляемым усилием воли.       – Я останусь здесь и буду мозолить тебе глаза, чтобы ты заканчивал быстрее.       Мать твою, что же было между этими двумя? Анри резко вскочил на кровати. Смеркалось. Часы на стене показывали без пятнадцати пять. Юноша глубоко дышал. Подобная смесь чувств сбила его с толку окончательно. Ещё ни один человек в этой грёбаной жизни не вызывал у Рокантена такой комок противоречивых эмоций, как этот блондин. Его хотелось ударить, хотелось вывести его из себя, чтобы увидеть хоть что-то на лице этого снежного короля, кроме жутковатых улыбок и серьёзной мины. Но при этом к нему тянуло. Чёрт бы его побрал, чёртов Эрвин.       Николас сидел у себя в кабинете, стараясь уже годами проверенным способом отвлечься от мрачный мыслей. Над оформлением заключения они с Энджи прекрасно постарались, и вряд ли кому-то из верхов захочется найти в бумагах лазейку или неточность. Оставить Анри в психушке – такой расклад был на руку всем: после успешного выздоровления имидж было куда легче восстановить, чем после срока в тюрьме, да и разве не все великие деятели искусства немного сумасшедшие? Вновь доктора Элброу отвлекли от работы – на этот раз осторожным стуком в дверь. Если неожиданный посетитель сразу не ворвался вихрем в кабинет, значит, это точно не Энджи. Может, кому-нибудь из медсестёр понадобилась срочная консультация или какой больной опять начудил?       – Войдите! – достаточно громко сказал Николас, чтобы у его посетителя не осталось сомнений. В комнате появился молодой человек, по виду ещё студент, но внешность не всегда отражает суть вещей. Гость представился помощником адвоката Анри. Только светловолосый юноша попытался задать вопрос, как главврач его перебил:       – Он останется у нас, вам не стоит беспокоиться о результатах экспертизы, и взамен ничего не нужно, -– молодой человек вздохнул с облегчением. Видно было, что на него надавили, чтобы тот предложил доктору Элброу взятку.       – И не стоит слов благодарности, это моя работа. Нельзя оставлять человека с серьезными проблемами на произвол судьбы. Думаю, в тюрьме у него могли бы возникнуть проблемы, равно как и после нее, – Николас улыбнулся молодому человеку и предложил сесть.       – Благодарю,кивнул тот в ответ. – Я бы хотел выразить мое к вам уважение, – немного нерешительно начал светловолосый помощник адвоката, – у редкого человека хватит мужества стать психиатром. Люди обычных профессий практически сразу видят результат вложенных ими трудов. Адвокат имеет статистику выигранных дел, садовник собирает цветы, обычные доктора видят своих здоровых пациентов. В психиатрии все ведь намного сложнее, ведь так? Я читал несколько книг, и я понимаю, что случаи выздоровления и реабилитации редки, а многие скептики совершают нападки на вашу профессию, но... Простите, если моя речь показалась вам бестактной, я думал об этом по дороге сюда и мне просто захотелось сказать вам, что вы, должно быть, очень хороший человек, способный на искреннее сострадание.       Николас замер. Внутри него что-то перевернулось и как-то резко похолодело. В памяти стали всплывать крики, лица, а душу сковал ледяной страх. Самое странное было в том, что это были не титаны. Это были обычные люди. Женщины, дети, старики. Все они смотрели на него, Эрвина Смита, с горечью, надеждой, ненавистью. Их глаза жадно впивались в ряды въезжавших в стены солдат. Где же мой сын, где же мой муж, где же мой отец? Немой, страшный вопрос. А что мог сделать командор? Жертвы на войне дело привычное, без них не победить. Что мог сделать он, идти против судьбы? Носить воду в решете. Судьба, судьба злодейка. Даже адские муки, которые испытал командор перед тем, как погибнуть от зубов титана, не стали искуплением всех тех смертей, к которым он был причастен. А Доктор Элброу занимается все тем же – чужими страданиями, чужими костями по миллиметру выкладывает дорогу к светлому будущему. Но для кого? Заметив, что молодой человек внимательно на него смотрит, психиатр заговорил снова:       – Прежде чем вы покинете нас, у меня есть одна просьба. Точнее, это была его просьба, – Николас сделал паузу, – вы не могли бы достать для нас пианино? Думаю, живая музыка пойдет на пользу не только господину Рокантену.       Молодой человек улыбнулся:       – Я постараюсь сделать все, что от меня зависит, доктор Элброу.       Оставшись один, психиатр снова принялся за работу. Через некоторое время голова начала гудеть, а буквы заплясали перед глазами. Мужчина решил встать и пройтись немного, быть может, это все от переутомления? Но стоило Николасу подняться, как всё тело пронзила резкая боль в правой руке, а перед глазами начали плясать уродливые рожи, искажённые гримасами удовольствия. Одну за другой парадом проходили смерти товарищей и простых солдат. Рука горела, мужчину трясло. Кажется, поднялась температура. Крики, рёв, вой, свист ветра в ушах. Ещё немного и он сам сорвётся на крик. Горячо, горячо, горячо…       И темно.       Кажется, он потерял сознание. Почему… кто? Эрвин или Николас? Это здание похоже на клинику, только вот кровать другая. «Где…? Где рука? Почему я её не чувствую?» Мужчина начал паниковать. Голова весила с тонну, и каждое движение отзывалось неприятным гулом. Сколько лежал он здесь? Щеки покрылись щетиной. В комнате стояла полутьма. Эрвин сощурился. Кто это стоит в темноте? Ривай? Ривай! Почему твои глаза смотрят на меня с таким нескрываемым ужасом и презрением?       – Шеф, шеф! Проснитесь же уже наконец, шеф! – Энджи была взволнована, как никогда.       Николас лежал у себя в кабинете на кушетке. И как только этой хрупкой на первый взгляд девушке удалось перетащить такого кабана, как он? А, нет, она была не одна. Полицейская стояла около двери и явно скучала. Интересно, о чем она сейчас думает? Какой же идиот этот главврач, что его нашли на полу в бреду. Может, это просто ломка из-за того, что он так долго не принимал морфий? Вот черт. Рука!       Голова гудит, гул наполняет усталое тело. Хочется спать, но Эрвин держит себя в руках. Надо разобраться с документами до завтрашнего дня, чтобы они пришли во внутренний город к сроку. Нельзя подводить свой отряд, нельзя подводить тех, кто тебе безоговорочно доверяет. Ривай наверняка уже спит. Так и есть. Уснул, как сидел, нога на ногу, только голова опустилась. Смит тихо усмехается сам себе и снова утыкается в нескончаемые бумаги.       - Твою мать, Эрвин, ты всё ещё роешься в своих сраных бумагах? Почему ты не разбудил меня? – недовольный голос капрала прерывает размышления командора. Эрвин подавляет в себе желание наговорить Риваю нежностей и, сдерживая зевоту, отвечает:       – Ещё немного, ты же знаешь, что это важно. Не стоит шутить с начальством, особенно когда дело касается такой затратной и рискованной вылазки, – небольшая пауза. Глаза предательски слипаются. – Если тебе так хочется, можешь дождаться меня в моей комнате.       – Я останусь здесь и буду мозолить тебе глаза, чтобы ты заканчивал быстрее, – Ривай снова разваливается на диване. Часы мерно тикают в тихом кабинете, скрипит перо. Изредка Эрвин отрывается от бумаг, чтобы проверить, уснул ли его подопечный или нет, и каждый раз натыкается на пристальный, недовольный взгляд.       – Ну вот, я же говорил, что скоро закончу, – через полтора часа работы говорит Эрвин, и вот они уже идут вместе по длинному коридору, переговариваясь вполголоса.       – Уже почти час ночи, о чём ты только думаешь, – фыркает в ответ Ривай и первый входит в комнату. Оказавшись за спасительной чертой порога, Эрвин накрывает собой юношу, обвив его плечи руками, и утыкается носом в приятно пахнущие волосы. Капрал начинает недовольно бурчать о том, какой Смит нетерпеливый, но слушать не хочется. Мужчина знает, каким способом заставить его немного помолчать. Эрвин нагибается, ощущает тепло чужого дыхания…       Николас подскочил на кровати. Чёрт подери, что ему только что снилось? Был ли это бред пьяного подсознания или очередное воспоминание? Не исказилось ли оно, выдавая желаемое за действительное? Но все чувства обострились. Руки еще чувствовали тёплое тело, в воздухе как будто завис этот приятный запах. Его, Ривая, чёрт подери, запах.       ***       - Анри? – доктор вошёл без стука. Юноша вздохнул и отвернулся к окну. Тошно было уже видеть это лицо. - Хорошие новости, вы остаетёсь у нас, теперь почти официально. Осталось кое-какие формальности уладить, но тюремное заключение вам явно не светит.       – Это было просто, ведь так? – глухо отозвался юноша после недолгого молчания. Николас не решался пройти в комнату и стоял около закрытой двери. Психиатр напряжённо вслушивался в каждое слово, в каждую интонацию.       – Я ведь, в конце концов, тот самый один из сотни. На сто человек приходится один шизофреник, клептоманов тоже один на сто, процент поджигателей, процент алкоголиков, процент психически отсталых… Думаю, вы лучше меня сможете назвать с сотню различных психических отклонений. Значит, все сто процентов людей ненормальны, – Анри повернулся и посмотрел прямо на мужчину. – И вы, и я, и та очкастая. Даже милая медсестра, что вколола мне какую-то дрянь. Скажите, доктор, а что вы прячете от людских глаз? – Рокантен сощурился и усмехнулся. Он будто бы вымещал всю злость, что поднял в нём Эрвин, на его точной копии. –Тяготит ли вас, как и Эрвина Смита, груз погибших по его вине людей?       От звука собственного имени, произнесенного этим голосом наконец-то вживую, Николаса забила дрожь. Но какая злость звучала теперь в нём. Не нетерпеливость, не раздражение, а как будто искренняя ненависть.       Снова проснулось внутри знакомое чувство вины, гнетущего отчаяния, смутной тревоги. Что по-настоящему гуманно - жертвовать немногими ради пользы всего человечества или же забыть о цене одной жизни в противовес существования самого рода людского? Эрвин Смит точно знал ответ на этот вопрос. Поэтому он посылал людей сражаться с тварями, вершил "праведный суд", забирая на свои плечи эту непосильную для одного человека ношу. Но имел ли он на это право?       Николас (или то был Эрвин?) совсем запутался.       – Ривай... - чуть слышно сказал командор. Это слово очень странно прозвучало в этих белых холодных стенах. Что-то тут было не так. Где они? В какой погреб их умудрились засадить? Почему до сих пор их не съели?       Только присутствие капрала немного его успокаивало. Тот сидел на кровати и злобно смотрел на него.       – Где мы? – спросил Эрвин.       – В аду, должно быть. А ты тут сам сатана, – ответил тот и издал какое-то подобие смеха.       – В смысле? – Эрвин внимательно смотрел на него. Лицо самого дорогого для него человека сейчас выглядело холодным, чужим. Куда делось их взаимопонимание? Командор раньше мог прочесть малейшую эмоцию на лице Ривая. Что же происходит сейчас? Что он имеет в виду? Какое отношение Смит имеет к случившемуся? Он в упор не помнил последних суток.       – Будь добр, объясни случившееся, – сказал Смит, пытаясь сохранять спокойствие.       – Будь добр?! - Ривай был в бешенстве. – Будь добр, сука?! Хватит притворяться невинной овечкой, хватит делать вид, что ты всего лишь жертва системы, мы не в куклы тут играем.       Эрвин подошел ближе. Нет, нельзя злиться, говорил он себе. Этим точно не поможешь. И ничего не выяснишь. Надо держать себя в руках.       – Ривай, я не понимаю, о чём ты, кажется, у меня действительно отшибло память.       Глаза Анри сщурились.       – Ривай, говоришь?       Эти глаза, источающие до этого холодное бешенство, превратились сначала в подозрительные, а затем в них мелькнул лукавый огонек.       Ривай поднялся и встал вплотную в Эрвину, так, что тот снова почувствовал его запах, его жестковатые волосы.       – Как давно мы не оставались вдвоём, верно? – как-то вызывающе сказал Ривай. Эрвин не мог вспомнить, когда последний раз он держал это худое тело в своих объятьях. Казалось, это было целую вечность назад. Если сознание Смита зачастую отказывало ему в воспоминаниях, то руки прекрасно помнили каждый участок тела Ривая. Мужчина щёлкнул языком.       – Знаешь, мне уже начинает тут нравиться, – довольно улыбаясь, проворковал он, проводя самыми кончиками пальцев по спине юноши. – Не придётся снимать с тебя целую кучу ремней.       – И о чём ты только думаешь, – фыркнул Ривай, проводя тыльной стороной руки по щеке Эрвина. Тот повернул голову и коснулся бледной кожи губами.       – Это был призыв к действию? – усмехнулся мужчина. Командор нагнулся и наконец-таки поцеловал своего любовника. Сколько времени прошло? Не важно, значение имело лишь то, что происходило сейчас.       Они привыкли не терять времени и не упускать момента. Никогда не знаешь, что подарит тебе новый день. Опасность таилась и внутри, и снаружи стен. За первым поцелуем последовал второй, третий, и вот уже Эрвин навис над своим пациентом, лежащем на больничной койке. Внезапная боль в правой руке заставила глаза мужчины остекленеть. Температура стремительно поднялась, хрипло простонав, Смит повалился на пол.