Истории Орихиме

- Ты пьян, - говорит девочка. Вот так вот не спрашивает, не осуждает и даже не утверждает, припечатывая фактом, а просто – говорит. Словно произносит текст роли на первой репетиции: чужой текст, без-жиз-нен-ный. - Да, - хочу сказать я, но не могу. А если бы и мог, толку-то. Пустое сотрясение воздуха. Слова, произнесённые ради слов; ни мне это не нужно, ни девочке. Девочка. Маленькая, тоненькая, рыженькаяяяя… Господи, да я неимоверно, отвратительно пьян. Я бы себя убил просто, заявись я в дом в таком виде. Голова мотается из стороны в сторону, глаза стеклянные, и я не иду, а плыву, и так мне плохо, что прямо хорошо. Прости меня, девочка, прости дурня эдакого, только не смотри на меня так, словно я не к тебе пришёл. Ты ведь всех любишь и всех прощаешь, и даже такую сволочь-меня приютила, так что побудь ещё немного такой же святошей, как обычно. Можешь меня обругать. Хорошо бы ещё немного побить – да хоть тем же полотенцем, что у тебя в руке. Очень по-женски будет, прямо как будто мы с тобой семья. - Гриммджоу, - вздыхает моя пресвятая девочка и садится рядом, кладёт свою тоненькую ладонь мне на голову. Как бы хотелось дотронуться до её руки, притянуть к себе, осторожно пересчитать хрупкие пальчики; но всё, что я могу – это прижаться к ней сильнее, закрыть глаза и молиться, чтобы она не отнимала у меня счастье её прикосновений. – Ну где же ты алкоголь нашёл? А вот об этом, милая моя, знаю только я и тот выпивоха, который надрался до такой степени, что решил меня угостить: настолько бедняге был нужен собутыльник, что его даже мой вид не смутил. Тебе же лучше не знать, как, где, а особенно – почему. Не стоит в эти мужские проблемы лезть, у тебя другая задача – смиренно принимать все их последствия. Доля у тебя такая, женская. Нет, я всё-таки безобразно пьян. На нежность, видите ли, пропёрло. На любовь к ближнему своему. Чушь какую-то несу, и хорошо, что не вслух. Пожалуй, впервые рад этому. Тому, что не могу говорить. Тому, что я не могу взять её за руку – физически не могу. А то бы поранил её ещё – ну придурок же. Я пьяно мотаю головой, разеваю пасть, жадно дышу и пытаюсь успокоить свой звериный отравленный алкоголем организм: где-то чуть выше груди снова начинает разворачиваться этот ужасный клубок неконтролируемой ярости, заставляющий меня оставлять когтями на паркете глубокие борозды, толкающий на безумства и тянущий напиться снова. Вот только даже самое страшное пойло не способно утопить во мне тяжёлое осознание того, что лучше бы мне было умереть в тот день в Уэко Мундо. Я не могу обнять её, потому что я попросту раздавлю её. Я не могу гулять с ней, потому что её соседи вряд ли обрадуются тому, что рядом с ними живёт огромная пантера. Пускай даже ручная. Дьявольски ручная. Цирковая болонка строптивей этой пантеры, чёрт меня побери! - Гриммджоу, - шепчет моя девочка и гладит меня по шерсти, по моей отвратительной нежно-голубой мягкой шерсти, точно я не хищник, а плюшевая игрушка. Да я давно уже не имею права зваться хищником. Наверное, с тех пор, когда стал звать её «девочкой». Дурное имя, прямо скажем. Какая-то идиотская сказка: принцессочка, солнечная волшебница – и заколдованный злодей, превратившийся в домашнего питомца. Хуже не придумаешь. - Это из-за меня? Я поднимаю голову и смотрю в её огромные дрожащие глаза. Ну вот, я довёл девочку до слёз. Я просто животное – и это самый плохой каламбур за всю мою ненормальную жизнь. Конечно из-за тебя, дурочка. Она говорит мне что-то, и так быстро-быстро, что я не улавливаю своим пьяным умом, что. Что-то про то, что она меня понимает, и что непременно найдёт способ вернуть меня в человеческое состояние. А я закрываю глаза и думаю, что, если бы я был человеком, я б подхватил её на руки, вытер ей слёзы, а потом унёс далеко-далеко, разумеется, преждевременно надрав задницу этому ублюдку Куросаки. Боюсь только, к тому времени, как это произойдёт, я совсем разучусь разговаривать, и превращусь в безмозглую большую кошку, знающую только одно-единственное слово, занозой засевшее в мозгу. Девочка. Хорошенькая, рыженькая, любимая девочка.