Бежит Койот Брэдли

Время двенадцать. В часах кукушка хлопает крыльями не спеша. Вот грохочет за окнами пушка — я просыпаюсь, едва дыша. Снова завыли победно собаки, снова пора начинать свой бег. Шкурою рыжей мелькну — без драки ты не получишь меня, человек. Новые боги сидят в капканах, старые всё прибавляют шаг. Там впереди красный флаг растянут — пламя его мне совсем не враг. Я прибегаю на место первой... Разве играли мы в поддавки? У ваших охотников слабые нервы, и души уж очень от нас далеки. Где-то за ёлками воют волки. Где-то ревёт боевой самолёт. Время двенадцать. Шкура на полке. Может, чуть позже тебе повезёт.

Когда листья стали солнечными, а небо — высоким, в её любимом месте у фонтана появились люди. Сидели на лавочках во время обеда, так же, как она, смотрели на опавшие листья на воде и думали о чём-то своём. Иногда пытались заговорить — она отвечала односложно и тихо, словно салат в пластиковом контейнере волновал её гораздо больше собеседника. Не все понимали намёков, но обедать в другом месте казалось ей почти святотатством. Только здесь, под клёнами парка, у старого моста, она чувствовала себя настоящей. Здесь — и в тех беспокойных снах, после которых она никак не могла напиться. Ей снились лисы. Огненно-рыжие, огромные, как ездовые животные, или киты, или миры. Целая стая или всего двое, бежавшие наперегонки, пока одна не пропадала в высокой траве, а вторая не падала на землю и не засыпала. Тогда из рыжей шкуры прорастали зелёные ростки, и вскоре лисица исчезала под корой, узловатыми ветками и раскидистой кроной. Воспоминания возвращались к ней медленно, словно были не воспоминаниями, а никак не желающими находиться рифмами или аккордами. К ней никто не пришёл: в городских джунглях она была потеряна и для трикстеров, и для старых богов, и для обеих смертей. Однажды она поняла, что её звали Джил, и с тех пор никак не могла вспомнить, каким именем пользовалась прежде. На бейджике её красовалась фамилия и сокращение — Дж. Водительские права никак не находились — да и были ли вообще? Карточка социального страхования попала в стиральную машину. Мыльная вода стёрла и фамилию тоже. Наверное, мир тоже начинал вспоминать, что Джил существовала и уже почти готова существовать вновь. Не как оператор в одном из тех высоких зданий на юге города, а как... как... Джил держалась за своё имя и продолжала видеть сны о лисах. В один из вторников, чистя зубы в небольшой ванной, она вдруг вспомнила, что её называли не только Джил. В другое время она не откликалась ни на что, кроме голоса своего кузена Джека, носившего лисью шкуру. Он мог назвать её «Лисабеллой», или «Вертихвосткой», или «Инари», а она ничуть не обижалась. Джил была единственной, кто ловил Джека за хвост. Они начали угасать одновременно — как иначе может быть с теми, кто могут служит друг другу отражением? Воспоминания их тускнели, мысли перемешивались, и вскоре Джек уже бродил по парку, выпрашивая у людей милостыню, а Джил закрутила свои солнечные волосы в тугой узел и отправилась улыбаться в телефонную трубку. Джил с тоской глядела на парк из окон своей однокомнатной квартиры. Иногда Джек сидел у ступенек её дома, жадно глотая найденную в мусорке кесадилью, и Джил выносила ему чашку кофе и вчерашний стейк. Не потому что узнавала его, забывшего самого себя, но потому что так было нужно. Она не помнила, что когда-то этот бедняга на её ступенях носил лисью шкурку и был самой Жизнью. Но она помнила, что сама была лисицей, когда ей того хотелось, и что мех её отливал зелёным, как и всё в её облике. Как-то в метро она встретила Волка. Поймала его взгляд — тяжёлый взгляд самой Смерти — и упустила его в толпе на переходе. Как-то в кафе она увидела Сову. Та схватила стакан с горячим шоколадом и вылетела прочь из здания, не оглядываясь. Как-то в парке у фонтана Джил услышала историю. На соседней лавочке сидел Койот, тот самый, что своим смехом пробудил Вселенную, и Джил так засмотрелась на его разного цвета руки, что пронесла наколотый на вилку салат мимо рта. Койот рассказывал легенду о Биль и Хьюки, брате и сестре, которых похитила луна. А они всего лишь пытались донести до дома вёдра с водой. Ночью в колодцы лучше не заглядывать — отражения небесных светил иногда бывают весьма своенравными. Джил прислушивалась к льющимся с языка Койота словам и вспомнила, что её называли и Биль. У лисиц с зеленью в шерсти — сотни имён, и только одно из них настоящее. Сказки Койота всегда привлекали толпу, словно они были маяком для уставших душ. Джил знала, что Койота платит словами за всё, за что следует заплатить. И частенько это был неравноценный обмен. Она старалась догнать его, но одно дело — догонять лиса, даже если он — сама Жизнь, и совсем другое — гнаться за тем, у кого на морде хитрая ухмылка, а на уме план, в котором ты играешь главную роль. Довольный Койот наблюдал за тем, как Джил медленно подходит к Джеку — так, словно боится спугнуть — и в её светлых волосах проступает зелень. Воспоминания — вещь деликатная, и все песни мира, и все калаверы мира, даже с кленовым сиропом, и все дружеские смешки бессильны там, где вступает в силу родственное молчание. Джил, конечно, убежит прочь, как только накинет свою старую шкуру — но всегда будет где-то рядом. Джек, конечно, перестанет убегать и отправится с трикстером и смертями дальше на север. И в самом конце их пути всё будет хорошо. А какой рассказчик не любит счастливых концов?