Бежит Койот Брэдли

　　У каждого под кожей живёт история. 　　У кого-то в клапанах сердца, у кого-то в ногах, у кого-то в покрытых шрамами шкурах, а у кого-то — над лопатками. 　　Они появляются, как маленькие вестники совершеннолетия, а потом растут, ввинчиваются в мясо и текут наперегонки с кровью. А когда наступает время, прорывают кожу и устремляются к свету. Каждая история жаждет быть рассказанной. 　　Но эта — эта любит тусклый свет коридоров и тлеющих лучин, светлячков на последнем издыхании и шум крови в голове. Или моря — что отыщете первым. 　　Как водится, давным-давно, в той стране, куда улетает от нас гуманитарная помощь, жили король и королева. Жили в бедности, но с достоинством, и главным сокровищем их была книга, что стоила полкоролевства. Её оценивали книгочеи, взвешивали мясники и очищали каждое утро уборщицы, которым работа стояла поперёк горла. 　　Было у короля и королевы двенадцать дочерей. Так уж повелось в их семье: у самой королевы было одиннадцать братьев, и один из них тоже получал гуманитарную помощь. Поговаривали, было у него крыло вместо одной руки. Или хвост, как у гусака. Тут уж кого спросишь. 　　Королю брат супруги не нравился. И немудрено: нахлебник нашёлся. 　　Все до одной принцессы были, конечно, птицами. 　　Королеву, конечно же, съела война. Она всегда голодна, да к тому же страшна, а королева была прекрасной, как тёмная ночь. 　　И король женился вновь. На единственной, что была прекраснее покойной — на книге, что стоила полкоролевства. 　　Она учила молодых принцесс только тому, что было написано в ней самой. А вы ведь знаете, какими могут быть книги. Не всё написанное — правда, но вырубить такие знания сложно. 　　Сова, конечно, была младшей дочерью короля и королевы. 　　Я знал её и до той истории, но вот какое дело: иногда, чтобы истории продолжались, кому-то приходится рождаться вновь, а кому-то и умирать лишний раз. Сова была и Смертью, и сестрой Смерти, и младшей дочерью королевы — все мы можем быть одновременно многими вещами. 　　— Зачем ты рассказываешь мне сказку? Разве я маленькая девочка? 　　Койот Брэдли поднял взгляд от только что помытых плиток пола и чуть поджал ноги. На белой кровати на колёсиках, утыканная иглами, лежала старая женщина, прекрасная, как полуночь. Но Койот не был бы Койотом, если б чуть не склонил голову и не увидел в ней двенадцатилетнюю девчушку в венке из розовых цветов, которая никогда никуда не исчезала. 　　— И она, конечно, тоже, — улыбнулся Брэдли, и женщина улыбнулась в ответ. Скоро этой улыбкой заболеет вся больница — настолько она была заразна. 　　Все сёстры Совы познали жизнь по учебнику. И когда пришло время вылетать в свет, крылья их, бумажные и тонкие, надломились под первым же ветром. Принцессы упали в ту же войну, что сожрала их мать, — а, может, в другую, ведь они так друг на друга похожи — и сорвало с них перья, клювы и когти, все нежные покровы, всю неловкую защиту. Их сестра Сова надела погребальную маску и отправилась в долгий путь по стране, в которую летят нынче только ракеты. И иногда обещания. 　　Она находила их одну за одной: в окровавленных коридорах, завёрнутыми в ковры, молодыми, старыми, уставшими, полными огня. И у каждой пробивались над лопатками ростки новых крыльев, не бумажных, а выкованных настоящим миром. Их истории. Сова срывала их когтями и хранила в складках своего особого плаща из крапивы. Множество историй, так похожих и непохожих друг на друга. В каждой хватало счастья, в каждой хватало боли. В каждой хватало самых разных перьев: полуночных для драгоценных мыслей, крапчатых — для бед, разноцветных — для смеха. 　　— Зачем ты напоминаешь мне про войну? Разве я не достаточно пожила? 　　Койот Брэдли кинул взгляд на электронные приборы, а потом — на дверь. За ней ждала своей минуты та, кто рождалась вновь бесчисленное множество раз. 　　— Никто не пожил достаточно. Иначе не гонялись бы так за жизнью. Но разве не славная то была гонка? 　　И последняя сестра Совы подумала, что можно и согласиться с этим молодым человеком — что они понимают? А потом улыбнулась знакомой погребальной маске, и высохшей крапиве, и шелестящим перьям, и голосам за ними, в которых звучали истории её сестёр. 　　Койот очень любил истории. Старался прибрать к лапам как можно больше — разве не ходили слухи в народе, что он мог рассказать любую? Но иные истории предназначены не для него. И он затворил за собой дверь. И даже не остался подслушивать.