Бежит Койот Брэдли

　　Койот не был единственным в своём роде. 　　То есть, конечно, ещё одного такого Койота вы никогда не встретите. Ни у кого нет разноцветного плаща, который он когда-то подарил могущественному камню, а потом по глупости забрал подарок и поплатился за это. Ни у кого нет подаренной звёздами руки, кипенно-белой — куда там любому янки или фарфоровым куклам из центровых подвалов. И никто не умеет смеяться так, чтобы Вселенная вдруг решила развернуть свои кольца и начаться. 　　Но. 　　Во всех уважающих себя историях есть “но”, которое преодолевается путём долгих лишений и долгого поиска своего счастья. Или себя самого. В истории Койота “но” было два, и все они были похожи, как братья, рождённые у разных матерей. Для того, чтобы найти себя, Брэдли нужно было всего лишь пересечь полстраны и залив. Или подождать, пока проклятые дорогой ноги выведут его к паутине тропинок, которые походили на карту кровеносной системы. 　　Паука часто сравнивали с Ананси, самоназванным владельцем всех историй на свете и лучшим обманщикам побережья: западного, или восточного, или заморского — зависело от того, где он плёл свою паутину на этот раз. Паук не обижался: общего у него с мистером Нанси было не больше, чем восемь конечностей, которыми так удобно тасовать карты и тянуться к будущему. 　　Он носил цветные костюмы и усы — всегда подходящие к настроению — почти никогда не закрывал левый глаз и щурился от чересчур яркого солнца. Он являлся, когда на перекрёстках призывали Мэтра Каррефура, или Самеди, или апостола Петра, и читал лекции об опасности вуду для тех, кто не понимает ценности веры и прочих нематериальных вещей. Он слушал джазовые группы, играющие на улицах Орлеана, и предсказывал их успех: для каждой свой. Если ты жаждешь лишь попадать в чарты и купаться в деньгах, видишь ли, тебе не место на джазовых тропах, обрати-ка свой взор на страховку от трёх видов пожара. 　　Он редко уходил далеко от моря и иногда скучал по своим мизинцам: те, что на ногах, он отдал Аллигаторам, остальные — двум Смертям, чтобы те держались подальше до тех пор, пока у них больше не останется выбора. 　　Паука не называли Пауком — звали Иктоми, когда окликали на улице, или Бароном, когда приходили задать вопрос. Тогда он раскидывал на траве, клеёнке, асфальте или прямо на вашем животе карты — цветастыми рубашкам вверх — и гремел костями, нарисованными на лицевой стороне. 　　Настал час, когда он услышал джазовые переливы “Паучьих снов” и понял, что теперь искать самого себя всем им станет чуть проще. 　　Ворон жил далеко на севере, на острове, половину которого подарил Ондатре и с тех пор ни раз об этом пожалел. Предприимчивая Ондатра отправила ослеплённых её добродушием разрабатывать шахту, а потом выстроила самое большое казино по ту сторону Великих Озёр, а напротив — самую великолепную церковь, на которую только осмелилась. Не все Звери в силах подойти к такой: иных сковывают Суеверия. Попадёшься к такому в сети — и ни за что не выберешься даже с помощью чужого смеха. 　　Ворон носил белое и никогда не покидал своего острова. Его проклятием были связанные крылья. У каждого из тех, кто видел, как начиналась Вселенная, такое есть. 　　Многие скажут вам, что и Койот, и Ворон, и Паук — одна сущность, которая имела неосторожность засмеяться, чихнуть или фыркнуть в начале времён. Это всё один обманщик, присвоивший себе звание творца, распушивший хвост и перья, гордо выпятивший грудь. Это всё один лжец, не сказавший ни слова правды с тех пор, как впервые поймал жизнь за хвост. Это всё один смутьян, приведший в этот мир смерть, и нет никого хуже, чем он. Мир лишь вздохнёт свободнее, если ему больше не придётся носить на себе Койота, и Ворона, и Паука. 　　Это, конечно, неправда. 　　Что именно? Об этом знает только сам Койот. И Ворон. И Паук. *** 　　Ольга стоит над кучкой окровавленных перьев и белых лоскутов ткани с ржавыми потёками. 　　— Мне так жаль, — произносит она и снимает маску. 　　На шкуре Дуэйна — ещё один шрам. Кровь никак не хочет останавливаться, словно помнит: для воронья нужно проливаться до тех пор, пока не закончишься. 　　Рваные “Паучьи сны” доносятся от входа в казино Ондатры. Здесь сегодня праздник. В ночном небе расцветают огненные цветы: прямо как тогда, когда Койот танцевал со Звёздами и потерял лапу. 　　В согнутых по-птичьи пальцах оставшейся целой руки — левой — карта с разноцветной рубашкой Барона. На ней — не привычные кости, а кровавый закат над осенним лугом. 　　“Нехорошо подглядывать”, — вспоминается Волку голос Карточного Барона, и он поспешно отводит глаза. Он втайне рад, что Брэдли остался на большой земле с Джеком и Катриной, заговаривать зубы сотрудникам на пропускном пункте. У Койота и вместо визы — тоже история. Но одной на каждого своего друга. Для Смертей же границ нет. 　　Глаза Совы светятся от слёз, и Волк пытается вспомнить, когда в последний раз их видел. Должно быть, слишком давно, потому что ему вдруг становится страшно. Он сам еле борется со слезами — ха, “самый сильный среди нас”. 　　— Мы ведь будем последними, правда? — шепчет Ольга голосом, принадлежащим маленькой девочке, а вовсе не ей. Правда ведь? Смерть не должна так звучать. 　　Дуэйну ответить нечего, и он сглатывает застрявший в горле ком, словно нет у него под языком никакой смерти, и тянется к руке своей сестры, словно совсем забыл, что не любит прикосновений. 　　Похоже, их мир хочет закончиться. И они будут стоять на перроне и махать ему на прощание, а позади них разверзнется бездна, которая в конце концов поглотит и их самих.