Camaro '68

Они выходят из ресторана когда уже начинает темнеть; солнце висит над нежно-оранжевым горизонтом. Прохладный ночной воздух заставляет их снова надеть куртки перед тем, как сесть в машину. Стайлз спрашивает куда, мать его, делся целый день, и Дерек согласно вздыхает, но помимо этого они больше ничего не говорят, выезжая с парковки и продолжая ехать дальше. Они едут без помощи карты или GPS, но Дерек все равно знает, что океан уже близко. Стайлз, похоже, даже не думал об этом, потому как он резко втягивает носом воздух, когда они въезжают на холм и видят лишь широкую полосу воды. Дерек кидает ему удивленный взгляд, но ничего не говорит. На минуту в машине наступает тишина, а затем Стайлз поворачивается к нему. — Эй, Дерек, — говорит он, и с сердцем Дерека происходит что-то невразумительное, ведь это первый раз, когда парень зовет его по имени, — мы можем остановиться? Дерек смотрит в его сторону, лишь на секунду удерживая зрительный контакт. Темный свет бросает тени на черты его лица, а в глазах кроется что-то новое, чего раньше там не было. — Конечно, — выдавливает он, игнорируя ком в горле. — Я хочу понаблюдать закат, — как-то отсутствующе говорит Стайлз, смотря на отражение солнца в воде. Дерек кивает, не зная, видит ли это Стайлз. Его сердце шумно бьется, он сворачивает на обочину и ставит Камаро на ручник. Стайлз вылетает из машины до того, как глохнет двигатель, и Дерек вертит в руках ключи, прежде чем выйти следом. Океан расстилается перед ними как огромное зеркало, отражающее опускающееся солнце и волшебного цвета облака. Волны коробят водную гладь, заставляя свет словно бы течь. Красиво. Дерек какое-то время наслаждается видом, прежде чем обратить внимание на Стайлза. Он стоит спиной к машине и Дереку; высокий силуэт на краю холма. Его плечи напряжены, руки сжаты в кулаки, и Дерек быстро передумывает к нему подходить. Вместо этого он облокачивается на машину, убрав руки в карманы, и наблюдает одновременно закат и Стайлза. Довольно долго он так стоит, а когда оборачивается — смотрит прямо на Дерека. Медленно делает шаг вперед, переводя взгляд с Дерека себе под ноги и обратно. Он больше не кажется таким напряженным, но на его лице явно читается решимость. — Ты весь день хотел меня о чем-нибудь спросить, — говорит он. — До сих пор хочешь. Дерек колеблется, оглядывая его силуэт. Хорошо видно только лицо. — Ты мне ничего не должен, — говорит он. Стайлз слегка фыркает. — Вообще-то должен, — настаивает. — За бензин, например. Не говоря уже о еде или кофе, — он убирает руки в карманы и делает еще один шаг вперед. — Это меньшее, что я могу для тебя сделать. — Это не мое дело, — все еще пытается Дерек. — Ты мне рассказал, — говорит Стайлз, смотря ему в глаза, — о своей семье. Дерек молчит, приоткрыв рот. Его пульс учащается. Стайлз теперь достаточно близко. Дереку хочется его разглядеть, прочитать выражение его глаз. — Потому что хотел, — признается он. — А что, если и я хочу? — спрашивает Стайлз, и что-то внутри Дерека ломается от глубины его голоса. — Я хочу. Прежде, чем мы… — он неопределенно машет рукой, и Дерек понятия не имеет, что это значит. — Я хочу, чтобы ты знал. И Дерек правда хочет знать — правда — но он не хочет требовать от него объяснений. Люди имеют право на секреты, на то, чтобы что-то скрывать, и два незнакомца, проведшие один день в одной машине, тому не исключение. Он ничего не говорит, так что Стайлз принимает это за предложение начать рассказ. Вместо того, чтобы сделать еще один шаг и избавиться от разделяющего их расстояния, он отодвигается в сторону и встает рядом. Дереку хочется посмотреть на него, но он продолжает устремлять взгляд за горизонт. — Моя мама умерла, когда мне было девять, — начинает Стайлз, и у Дерека тут же начинает что-то болеть в груди. — Фронтально-темпоральная деменция. ФТД. Это, эм… — он беспомощно размахивает рукой, — что-то вроде Альцгеймера, наверное. Дереку интересно, узнал он это тогда же в девять лет или прочитал о болезни, убившей его мать, в более взрослом возрасте. Последнее более вероятно и более болезненно. — У меня начались панические атаки, — продолжает он, громко сглатывая. — Было плохо. Мне… мне было плохо, — поправляет он себя, опустив голову. Дерек поворачивается, чтобы взглянуть на него, и его сердце трепещет при виде обычно бледной кожи, переливающейся золотистыми оттенками. — Я единственный ребенок в семье, поэтому долгое время были только я и отец. А потом, пару лет спустя, в город приехал новый парень, — его голос немного крепнет, — Скотт. Мы с ним… как-то сразу сдружились, понимаешь? — Дерек не понимает, но все равно кивает. — Мы были лучшими друзьями, вместе влезали во всякие неприятности… что иронично, ведь мой отец был шерифом. Тот факт, что он рассказывает о них в прошедшем времени, заставляет Дерека чувствовать себя крайне неудобно, хоть он, вроде как, должен был быть к такому готов. Стайлз глубоко вздыхает, на мгновение закрывая глаза. — Однажды отец ушел на вызов — в лесу нашли тело. Я потащил туда Скотта, — он хмыкает, — потому что ничего никогда не происходит в нашем маленьком городишке, а я, видимо, думал, что убийца в лесу — это классно, — из его голоса сочится сарказм. — Мы разделились, и меня нашла поисковая группа. Я не стал звать Скотта, не хотел, чтобы у него потом были проблемы, — Стайлз глухо усмехается. — Меня отправили домой, и я думал, что Скотт вернется сам. И, ну… он не вернулся. Дерек сухо сглатывает. — Сколько тебе было? — Шестнадцать, — тихо отвечает Стайлз, впервые поднимая на него взгляд. — Отец и весь его отдел две недели пытались выследить убийцу. Его почти не было дома, — он снова отворачивается. — Панические атаки снова начались. Это сложно представить, но Дерек все равно пытается. Стайлз, сидящий в углу темной комнаты, задыхаясь. Маленький, еще круглощекий Стайлз без щетины. Он разительно отличается от того Стайлза, которого он знает, который постоянно шутит и превращает невинные вопросы в подкаты. — Потом отца убили. Голос Стайлза спокойный и холодный, будто он старается не привносить в слова чувств. Дерек знает, каково это; он сам не так давно так делал, когда говорил о своих родителях. Это всегда будет тяжело, со временем лишь учишься с этим справляться. Стайлз долго молчит, но Дерек терпеливо ждет. Не потому, что Стайлз еще не договорил, потому, что его пальцы отбивают дробь по поверхности машины, и Дерек понимает, что он просто думает. Когда они вновь встречаются глазами, в уголке его губ появляется намек на улыбку. — Я два года переезжал из одной приемной семьи в другую, пока мне не исполнилось восемнадцать. Нигде не мог прижиться. Да, я был проблемным ребенком, но тогда… — он вздыхает, — тогда я очень быстро перешел из отличника в двоечника, — пожимает плечами, переставая улыбаться. — Наверное, никто не знал, что со мной делать. У Дерека напрягаются желваки от очередного напоминания о том, насколько разное у них образование. И это нечестно, потому что Стайлз хотел поступить в колледж, и должен был, Дерек видит, насколько он умный. У него должна была быть та возможность, которую Дерек проигнорировал, схватив ключи своего отца и уехав. — Кто-то предлагал пожить у Мелиссы, — взгляд Стайлза снова устремлен к солнцу, едва прикоснувшемуся к горизонту, — мамы Скотта, — поясняет он, и его голос впервые надламывается, — но она… Никто из нас… — он качает головой. — Ничего из этого не вышло. И Дерек все отчетливо понимает, потому что будто бы смотрит на собственное отражение в зеркале. Вина. Стайлз потащил Скотта в лес. Лес, который его убил. Дерек не может представить, насколько это тяжело; от одной только мысли у него становится крайне нелегко на душе. — Стайлз, — говорит он шепотом. Стайлз неуверенно поднимает на него взгляд. — В этом нет твоей вины. Он надеется, что ему об этом уже говорили, говорили избавиться от чувства вины. Надеется, что психиатры, с которыми тот однозначно работал, были настолько же настойчивыми и смотрели «Умницу Уилла Хантинга» настолько же часто. Но то, что это помогло Дереку, не означало, что оно поможет всем. Стайлз одаряет его самой слабой из своих улыбок. — Ты никогда не считал, что пожар был твоей виной? И если бы это сказал кто-то другой, костяшки Дерека бы уже болели, но Стайлз над ним не издевается и не пытается спровоцировать. Он просто говорит, что понимает, что они оба через такое пережили. И вместо злости — которая при разговорах о семье многие годы была его автоматической реакцией — Дерек чувствует тепло. Они все еще смотрят друг на друга, между ними почти нет места, а солнце все еще опускается в океан. Кто-то проезжает мимо них по дороге, но не задерживается. Дерек содрогается от холодного порыва ветра, пробравшегося ему под куртку, но зрительного контакта не разрывает. Стайлз, чьи глаза несколько темнее, чем должны быть при таком освещении, иногда переводит взгляд на его губы. Стайлз, который стоит так близко, что можно почувствовать тепло, исходящее от его тела. Не ясно, кто из них двигается первым или когда он успевает вынуть руку из кармана, но внезапно они соприкасаются руками, и сердце Дерека останавливается. Это первое настоящее прикосновение после стольких часов вожделения. Кожа Стайлза горячая из-за солнца, прохладная из-за ветра, грубая и нежная одновременно. Кончики пальцев дотрагиваются до ладони Дерека и переплетаются с его пальцами. Дерек бросает взгляд на их руки. Сердце бьется сильнее, бабочки в животе сходят с ума, через долгое мгновение он сжимает его руку в ответ. Пальцы Стайлза тонкие и длинные, идеально лежащие меж его собственных. Стайлз очень близко. Дерек чувствует его дыхание на своем лице, теплое в прохладном вечернем воздухе. Они вновь смотрят друг другу в глаза, и глаза Стайлза большие, красивые и со зрачками, почти полностью заливающими радужку. И Дерек хочет. Впервые за всю жизнь он знает, чего хочет, и это чувство горит в его груди ярче всяких солнц. В его прошлой жизни было много приемов и дорогих ужинов, много женщин, которых его дядя считал достойными. Но ни одна из них не привлекала его так сильно, как Стайлз, что бы на них ни было надето и как бы они не порывались поцеловать его, предполагая, что он только этого и хотел. Но это было не так. Кейт, Эрика, Дженнифер — он ни одну из них не хотел. Были и парни в колледже, когда ему надоедало постоянно что-то заучивать, и он решал напиться, чтобы проветриться. Только пьяным ему было плевать на правила, только тогда он делал то, что хотел. А хотел он найти выход. Но это чувство никогда надолго не задерживалось, всегда уходило вместе с лучами утреннего солнца, и он возвращался домой, забыв, каково это было. До сих пор. Он хочет Стайлза. Хочет Стайлза в машине. В своей кровати. И он знает, что Стайлз тоже его хочет, потому что в глубине души понимает, что все к этому и вело. Отчасти ему хочется закричать «наконец-то», а отчасти он знает, что случись это раньше, ощущалось бы оно не так. Дерек думает о том, чтобы его поцеловать — наклониться и поймать чужие губы своими — но не может сдвинуться с места. Надеется, что Стайлз проявит инициативу, ждет этого. Думает, что если приблизится совсем чуть-чуть, то они столкнутся носами, но и этого не делает. Его пригвоздило к месту этим ошеломляющим чувством, и он не знает, как с ним справиться. — Уже поздно, — после долгой паузы бормочет он. — Нам стоит… нам стоит найти ночлег. Взгляд Стайлза перебегает на губы Дерека, и он шумно сглатывает, кивает, а затем разрывает их переплетенные пальцы. Но на лице его играет легкая улыбка, отчего сердце Дерека подпрыгивает к горлу от нетерпения. — Тогда давай поторопимся. Дерек чуть не роняет ключи, садясь обратно в машину. Пока они едут, рука Стайлза тянется и сжимает бедро Дерека. Этого недостаточно для того, чтобы он потерял контроль над машиной, но с его губ срывается выдох. Он смотрит в сторону пассажирского сиденья на Стайлза в напряженной тишине, прерываемой лишь их рваным дыханием. Дерек отводит колено как можно дальше вправо, давая Стайлзу больше возможности гладить его по бедру через ткань джинс. Наконец-то.