В дымке прошлого
Речь Ондогера была как удар копья: прямо, в цель, наповал. – Я хочу, чтобы вы с Фириэлью поженились. Таким тоном отдают приказ правому флангу. – Разумеется, я не стану требовать этого. «Да неужели?» – мысленно улыбнулся Арведуи. – Вам нужно время, чтобы узнать друг друга. Оно у вас есть. «Так и хочется спросить, сколько. С точностью до дня». – И когда вы… если вы поймете, что подходите друг другу… «А если поймем, что не подходим? Ты продумал это, повелитель? Или плана на случай отступления у тебя нет?» – сдерживать улыбку становилось всё труднее. – … тогда мы, не откладывая, сыграем свадьбу. – Могу я спросить? Зачем тебе так нужен этот брак? – Спросить – можешь. Как сплеча отсек: – И получить ответ – можешь. Когда скажешь мне, что вы готовы пожениться. Арведуи не находил слов. Получать приказы ему доводилось впервые. Но Ондогеру и не нужен был его ответ. – Ступай. Арведуи не пошевелился. Только улыбнулся глазами – спокойно, светло. Ондогер понял свою ошибку. – Ты славный парень, – оказывается, Ондогер тоже умеет улыбаться. – Ты ей понравишься. Северянин чуть наклонил голову, принимая похвалу. Спросил мягко: – Так зачем всё же нужна наша свадьба? Ондогер тоже ответил мягче: – Я уже сказал. Захотите пожениться – я всё расскажу. Нет – говорить не о чем. – Я хочу показать тебе Минас-Анор, – говорила Фириэль назавтра. – Хочу, чтобы ты увидел его по-настоящему. Не так, как смотрит приезжий. Арведуи смотрел на нее и мысленно спрашивал: это та женщина, с которой я готов провести всю жизнь? Он молчал, и принцесса продолжала говорить: – Я знаю, он обычно пугает чужаков. Кажется слишком большим. Слишком красивым. Но на самом деле он добрый. Если его хорошо знать. – Ты знаешь, зачем я приехал? – негромко спросил северянин. Она посмотрела ему в глаза: – Знаю. – И что ты думаешь? Не так надо было, не так! Надо было походить с ней по городу, восхищаться Минас-Анором, не видя его, кивать рассказам принцессы, не слыша их… а он – сразу, ничем не лучше Ондогера, разве что не тоном приказа… – Над нами – тень наших имен, – отвечает Фириэль. – Мы похожи. – И ты готова уехать со мной на север? Навсегда оставить родной город, который так любишь? – Нас ждут многие потери, – спокойно отвечает дочь Ондогера. – Пророчества мрачны, и мы должны быть готовы лишиться многого и многих. Кого любим. Он смотрит на нее с восхищением: – Какая ты смелая! Ее голос ровен. Так говорят о том, что давно передумано и перечувствовано: – Это потому, что мне страшно. – Отец. Я хочу поговорить. Ондогер оборачивается к ней: – Ты выйдешь за него? – Мы решили: помолвка через месяц – этого достаточно. Не слишком долго, потом еще три месяца до свадьбы. И не слишком быстро, чтобы не выглядело браком по приказу. Он кивает: да, разумно, разумно. – Что ж, я слушаю тебя. Повелитель стоит и не предлагает дочери сесть. Не тот будет разговор, что ведут сидя. Она спрашивает, словно бросаясь с обрыва: – Отец, почему меня так зовут? Его голос ровен. Так говорят о том, что давно передумано и перечувствовано: – Потому что мне нужен ваш сын. Гондору и Арнору нужен ваш сын. Наследник Элендила. С Арведуи придет конец Артэдайну, это известно всем. А с Фириэлью придет конец Гондору, как с Мириэлью пришел конец Нуменору. Только ты не будешь бездетной, как та Мириэль. И конец будет – другим. Как вы назовете новое королевство – решите сами. Ваш сын решит. – Ты задумал этот брак… – Да. Как только узнал, что родилась дочь. – Но… мои братья? – Я неясно сказал? – жестко спрашивает Ондогер. – Моим наследником будет ваш сын. Ей хочется упасть на грудь отца и разрыдаться. Но она знает, что он не потерпит слабости, недостойной принцессы. Да и слез нет. Ее глаза сухи. Она только спрашивает: – А… когда? – Я не знаю. Пророчества не назначают день гибели. Она молчит. Ей нужно пережить то, что она услышала. Он ее не торопит. И молчит тоже. Его молчание добрее его слов. Она распрямляет плечи и говорит спокойно: – Ты получишь своего наследника, повелитель. Тебе нужен Феанор среди людей – надеюсь, судьба ответит на твое желание. Ондогер смотрит на нее с теплотой. Она сильная, она всё выдержит. И у них есть всего – целых! – четыре месяца, прежде чем они расстанутся. Навсегда. Скорее всего – навсегда. – Фириэль, ты умница. А сейчас тебе нужно отдохнуть. – Да, повелитель. Она чуть кланяется и уходит. Придя в свои покои, принцесса отпустила служанок: благодарю, я разденусь сама, вы можете идти спать. Осталась одна. Упала ничком на постель – и только теперь прорванной плотиной хлынули рыдания. Беззвучно. Разумеется, беззвучно. Переговаривающиеся за дверью служанки не должны ничего знать. …когда за окнами засерел рассвет, Фириэль разделась и легла в постель. Удастся уснуть, нет ли, но когда ее придут будить, никто ничего не заподозрит. – Ты бледна, – Арведуи не очень понимает, как ему держаться с ней: уже не просто гость, еще не жених. – Что-то случилось? – Я плохо спала ночь. …говорят, в Гондоре тепло. Может, кому-то и тепло. А только такой волной холода в Арноре не во всякую зиму накроет. И что теперь делать? Какими мехами согреть южан от их гондорской гордости? – Я думал над тем, что ты сказала вчера. – Я? Сказала? Да она перепугана насмерть. О Эру, кто и чем?! Увезти ее в Арнор и отогреть в наших холодах! – Да, о Минас-Аноре, о том, каков он для чужака… – А. Это… Вот только не надо врать – этим равнодушным тоном; ни мне врать не надо, ни, тем паче, себе. Ты любишь этот город. Его, и правда, легко возненавидеть, у нас в пещерах уютнее, чем тут, но это твоя родина и ты его любишь. Вот и будем говорить о любви. Мы с тобой уже почти жених и невеста, нам положено о любви разговаривать. Вот какая есть – о такой и будем вести речь. – Я хотел просить тебя показать мне Минас-Анор. Я хотел бы посмотреть на него твоими глазами. Хотел бы, чтобы у нас были общие воспоминания об этом городе. Я хотел бы, но сейчас я вижу… Он осторожно берет ее за руку, и она не противится. Можно? или ей всё равно? – …я вижу, что тебе нужно выплакаться. Нет, – перебивает он раньше, чем она успеет возразить, – я не спрашиваю, что произошло за вечер. Захочешь, сможешь – расскажешь. Нет – нет. Но всё, что тебе сейчас нужно, это укромный закуток, где твоих слез не увидит никто. Если бы я знал этот город, я бы отвел тебя в такое место. Но я – не знаю. Так что вести придется тебе. Он улыбается ей, чуть виновато: видишь, хочу помочь, а главное придется делать тебе самой. Она смотрит на него – такой взгляд он видел, когда помогал однажды вытаскивать мальчишку, провалившегося под лед. Ну… не совсем такой, конечно… но похож. – Пойдем. Ты выплачешься, а я посторожу. Никто не увидит. Ну, кроме меня… Но я ведь почти муж, мне уже можно? – Спустился бы к ним потанцевать, – сказал Голвег после долгого молчания. – Я старик, но тебе зачем сидеть, как гондорская статуя? Я же вижу, тебе хочется. – Я прошу тебя, – очень тихо и раздельно произнес Аранарт, – никогда не говори о том, чего мне хочется. Я уже сказал: я не буду ломать чужую судьбу. А если я пойду – то какая-нибудь может и ради танца отвернуться от жениха. Дело шло к вечеру, разожгли костры, прямо там же жарили мясо (запах доходил и сюда), кто-то из танцующих уходил заняться едой, кто-то наоборот – шел танцевать… какая-то девушка убежала, чтобы вернуться с охапкой шкур: расстелила их на земле, дети от пяти лет и меньше устроились на них – там же и задремлют, когда устанут. Мясо изжарилось, музыканты устали – и в танцах настал перерыв. – Спустимся? – спросил старый воин. – Ни в коем случае. Отсюда лучше видно. Голвег усмехнулся: – С высоты поле битвы как на ладони? – Именно, – вождь не поддержал шутки. – И кого же ты высмотрел? – Пока я не уверен. Им принесли истекающего соком мяса, ягодной настойки. Темнело, костры подняли повыше, поярче. Сверху танцующие смотрелись великолепно. Заботы отпустили уже всех, и теперь луг был полон. Разве что кто-то из детей присаживался на шкуры «чуть передохнуть», чтобы незаметно для себя «прилечь на минуточку» и крепко заснуть, свернувшись калачиком. Та же девушка, не дожидаясь конца танца, пошла укрыть спящих. – Кто это? – спросил Аранарт. – А, это Матушка. – Матушка? – нахмурился вождь. – И кто же из них – её? – Да нет, – махнул рукой Голвег, – прозвище у нее такое. Она любит с детьми возиться. Вот и… погоди! Она?! – А почему бы и нет? – прищурился Аранарт. – Ну, она… – Не из чистокровных потомков нуменорцев. Я вижу. Страшная трагедия для рода Элендила, особенно в наше время. Другие препятствия есть? – Но… – Она не девочка. Почему она до сих пор не замужем? Голвег улыбнулся: – Как она говорит, «куда мне замуж, у меня же дети!» Она ни на кого не смотрит. Ну и ее не зовут. – Ясно. Ее родители умерли, – в тоне Аранарта не было вопроса. – Да. Отец – в зиму… – Неважно. Сама потом расскажет. – Ты уже всё за нее решил? – нахмурился воин. Вождь пожал плечами. Спросил: – Как ее зовут? – Матушкой все зовут, – вздохнул Голвег. Похоже, ему не хотелось произносить ее имя. Но пришлось: – Риан. – А, – сказал Аранарт. – Это не я. Это ее родители всё за нее решили. Риан пошла на луг осмотреть силки на кроликов и возвращалась с добычей. Только один, бывало и лучше. Плохо натерла травой кожаные ремешки? человеком пахнут? Ну ладно, на сегодняшний суп мясо есть, а завтра, если ловушки опять будут пустыми… ой. На ее тропинке стоял Король. Ждал ее – это она поняла сразу. Спокойно ждал… как зверь добычу. На нее даже ловушки не нужны. Матушке захотелось бежать… она не могла… и не хотела. Он понял это. И улыбнулся. В этой улыбке не было ни ласки, ни радости. Ни даже торжества. Только спокойная уверенность хищника. Зверь – скалится. А он улыбается. Ее пальцы, державшие кролика, разжались. Задушенному зверьку всё равно, держат его или нет, – не убежать. Аранарт смотрел на нее – просто молча смотрел. И под этим взглядом ей становилось жарко… и страшно. И хотелось, чтобы это было вечно. Неистово стрекотали кузнечики. Синими молниями резали воздух стрекозы. Одуряюще пах луг. Риан безмолвно покорялась его взгляду, и жар, волнами ходивший по ее телу, был уже не страшен, но прекрасен, и страх был лишь один – что Аранарт отвернется и уйдет, что он больше никогда не посмотрит на нее – так. Но он шагнул не прочь, а к ней. Подошел, взял за руку. У него тяжелая, сильная рука. Какое счастье, когда твои пальцы лежат в его ладони. – Риан, – спросил он, – ты выйдешь за меня замуж? – Что? Это не могло быть правдой. Так не бывает. Так бывает только в сказках. Его серые глаза совсем близко. Она чувствует, как колотится его сердце, – так же сильно, как и у нее. Если бы так было всегда! – Я хочу, – медленно повторил он. – Чтобы ты. Стала. Моей женой. – Я? Он больше не улыбается. Как ей могло показаться, что он похож на хищного зверя?! У него такой добрый, светлый взгляд. Неужели он сказал то, что она услышала? – Да, Риан. – Когда? – неожиданно выдохнула она. – Когда я вернусь с севера. Какой он большой… и грозный. И он, такой большой и грозный, – с ней. Он – ее. – Это правда? – шепчут ее губы. – Это правда. Но ты не ответила. Ты согласна? – Да… Он сжал ее в объятия, и Риан поняла, что чувствует зверь, попавший в капкан. Не вырваться. И – не хочется вырываться. Он целовал ее лицо, глаза, губы, ее тело полыхало огнем, ее пронзала неведомая прежде боль сладкого наслаждения, и не было ни прошлого, ни будущего, а было только это безумное, невыразимое и незаслуженное счастье. Аранарт заставил себя остановиться. Риан прижалась лицом к его груди и снова спросила: – Неужели это правда? – Это правда, – тихо сказал он. – Только пока не говори никому. – Хорошо… – Риан, – его голос прозвучал с обычной твердостью. – Что? – она вскинулась. – О чем я тебя попросил? – Не говорить о… о нас. – Хорошо. Ты меня услышала. Я сам скажу, когда будет нужно. Он мягко отстранился от нее. – Не уходи… – Риан, я не железный, – он покачал головой. – Иди. Она послушно сделала несколько шагов к поселку. Аранарт негромко рассмеялся. Девушка удивленно обернулась: что? – Кролика забери, – укоризненно сказал он. Риан вошла в пещеру, где они жили – Нен*, ее дочери (муж был в дозоре) и она. Он сказал, что ей нужно придти сюда и молчать о произошедшем. Это она помнила. Но больше он ничего не сказал. А что ей надо делать – она не знала. Не узнавала лиц. Не понимала, как пользоваться самыми обычными предметами. Она всё еще была с ним, ощущала его руки, его губы… а прочего не существовало. Риан неподвижно стояла посреди пещеры, держа тушку кролика. – Матушка, что стоишь? – окликнула ее младшая, Анорет. Никакого ответа. Сияющий взгляд в никуда. – Эй, – осторожно потрогала ее за плечо старшая, – ты спишь? Да, если можно спать стоя и с открытыми глазами. – Мама! Что с Риан?! Нен* вышла из дальнего отнорка, служившего кладовой. Подошла к Матушке – та не замечала ее. Вынула кролика из ее безвольной руки. Пробормотала под нос: – «Что это с ней?» Хотела бы я знать, кто это с ней! Отдала кролика дочерям: – Что стоите?! Суп давно пора варить. А Матушку не трогайте. Ей отдохнуть надо. Как ребенка, повела Риан к кровати. Усадила. Та безучастно подчинялась. «Кто же это?! И так вдруг…» – Риан, девочка моя… – Что? Надо же. Отозвалась. Очнулась. – Девочка, скажи мне правду, кто это? – Где? Глаза как у ребенка: светлые, ясные и ничего не понимающие. – Ну я не знаю, где. На кроличьем лугу… – Никого. – Риан, кто он? – Кто? – Тот, кто был с тобой там. – Никого не было. Кто ничего не соображает? Она?! Всё соображает, раз врет. Но почему врет? Кто он? Нен* снова и снова перебирала всех неженатых мужчин в поселке, не обойдя даже Голвега (знаем мы этих стариков!), – но представить, что кто-то решился убедить Матушку променять всех-всех детей на своих собственных, не получалось. Нен* поняла, что ничего о жизни не знает… Утешало только одно: у Риан такое чистое и светлое лицо, что, кто бы это ни был, получится хорошая семья. Ну и хватит о непонятном. Ждут дела. – Ничего ей в руки не давайте! – строго сказала она дочерям. А то прольет, и хорошо если не кипяток. Или порежется. – А разве можно спать с открытыми глазами? – спросила Анорет, сама сияющая. Но эта сияет от любопытства. – Не видишь, спит! – рассержено ответила Нен* и принялась рубить стебли сныти, вымещая на них досаду, что не может понять, о ком же молчит Матушка.//
7 июля 2015 г. в 17:24
Подошел Голвег, присел на выступающий из земли валун, глядя на Аранарта с неменьшим вниманием, чем сам вождь смотрел на танцы. Цепкий, оценивающий взгляд.
Аранарт почувствовал, обернулся, чуть усмехнулся. Оба вернулись к своему безмолвному занятию.
– И какая? – спросил потом старый воин.
– Пока не знаю, – спокойно отвечал вождь.
– За тебя любая пойдет. Побежит, только позови.
Аранарт сдержанно кивнул: дескать, мне это известно и это меня совершенно не радует.
Голвег приподнял бровь: и почему же?
– Чужую любовь не хочу разбивать, – пожал плечами. – А попробуй разобраться, у кого из них всерьез, а кто просто… вместе танцевать нравится.
– «Попробуй» это приказ? – осведомился Голвег.
Вождь негромко засмеялся: нет.
– Знаешь, о чем я думаю… – старый воин чуть прикрыл глаза, подставляя лицо жарким лучам. – Ведь твоему отцу, когда он женился, было столько же. Семьдесят два, год в год…
– И?
– И как же вы с ним не похожи… он был молод: можно и жениться, а можно и повременить. И когда Ондогер пригласил его в Минас-Анор, мы гадали, зачем. С Арафантом он, может быть, и переговорил, но нам о том – ни слова. Про Фириэль мы думали, конечно, но так… А на тебя смотрю: волк бродит вокруг овечек, зверь зверем!
Аранарт дернул ртом: и так этого зверя еле сдерживаешь, а тут еще Голвег об этом говорит…
Присел рядом, попросил:
– Расскажи об отце. Ты был с ним тогда?
– Нет, он ездил без меня. Фириэль я увидел уже в Форносте.
Он помолчал, вздохнул, вспоминая:
– Мне тогда показалось, что на ней латы. Те, южные…
– Почему?
– Так она держалась. Не просто прямо, а именно – доспех согнуться не даст. Хочешь – не хочешь, а будь прямым.
Вождь чуть опустил веки, подтверждая.
Голвег снова вздохнул:
– Улыбалась нам, мужу… добрая, приветливая… а в глазах – сталь. Ты весь в нее.
– И в дедушку Ондогера, вероятно, – жестко добавил Аранарт.
– Ну, его-то я не видел…