Альфа и Омега. Хамфри и Лили

Но что это было?- Удивлялся Хамфри.- Я чувствую, что она действительно дорога для меня и я не могу быть к ней равнодушен. Нет. Хамфри не мог отрицать того, что начал питать к ней чувство симпатии, если же это не было чем-то более Возвышенным, о чём однако, наш романтик в душе и мечтатель по натуре, допустил мысли лишь вскользь. Он укрылся между расщелин скал, где , как он того желал, никто бы не побеспокоил его печальных воспоминаний о прошлом, его гордого одиночества, его сладостных мыслей, его блаженного покоя и томительного ожидания этой заветной минуты.Придя к тому месту, он скрылся за огромным куском гранита и заснул почти моментально, убаюканный трепетным предвкушением грядущего. Проснувшись ближе к вечеру, Хамфри дождался, пока солнце скроется за горизонт и взойдёт луна. Он был немного голоден, но это его не беспокоило. Он добросовестно стал ждать, однако не находя себе места от нетерпения. Он ложился, вскакивал, подходил к краю расщелены, смотря вниз, куда тонкими струйками устремлялись несколько десятков водопадов, делал вид, что спит, а после вновь вскакивал. Он не мог понять лишь одного: неужели он действительно так ждёт этого тайного свидания? Что отворачиваться от правды, лукавя перед самим собой, да. Он действительно начал питать к Лили какие-то необъяснимые ему самому чувства. Ранее Хамфри и подумать не мог, что будет столь неравнодушен к этой прекрасной самочке, как он её называл, а точнее начал называть, пока что мысленно правда, но как известно, Хамфри такое создание, что греха таить, что на уме, то чаще всего и на языке, но он впрочем, от этого не так сильно страдал, а потому уже придумал сотни различных комплементов, которые мог бы сегодня применить по отношению к Лили. Начало темнеть, когда Хамфри устал томиться долгими ожиданиями, и чуть было не вышел раньше времени. Но вдруг в его мечтательную голову пришла мысль, от которой он просто едва не лишился чувств: он сию же секунду должен придумать, как жить дальше: с одной стороны он лишь вчера желал оставить этот край навсегда, а с другой стороны, он на подсознании понимал, что вновь привязал себя к нему, сам того не ожидая. Ах, вновь проблемы, которые нужно решать, и чем скорее, тем лучше. Стоило выбрать, либо Лили, либо Свобода, ибо не может же он скрываться всю жизнь в расщелине, или ходить, прячась от взгляда Кейт, и не желая видеть Уинстона, с которым он вряд ли желал теперь жить имея что-то общее. А еще, ему показалось, что его возненавидел весь Мир, ибо даже Лили, встала проблемой на его пути. Ах, Хамфри, выбирай: Свобода или та великолепная самочка с роскошным белым хвостом. Нет. Он должен сегодня же рассказать всё Лили, пока ни она ни он не так сильно привязались друг к другу, в чём он однако, с приближением свидания, начал сомневаться всё сильнее и сильнее. Он не желал причинять ей боль, но в то же время, он просто не мог не покинуть заповедник... Решай. В любом случае, как он считал, придётся чем-то пожертвовать, и Хамфри падал духом, когда представлял, что пожертвует свободой, и ужасался, когда представлял, что это будет Лили. Она ни в чём не виновата. Она вновь падёт жертвой любви, и это действительно мучительно для Хамфри, который будет всю жизнь терзаться, что так неблагородно поступил с ней, и для неё самой, которая отныне потеряет веру в чистую, искреннюю любовь раз и навсегда. Дождавшись, когда полягут туманы, скопившись на дне низменностей и расщелин, Хамфри, не теряя ни минуты, направился к назначенному месту. Высоко в небе светила Луна, озаряя окрестности своим серебряным светом. Хамфри добрался до утёса и стал с нетерпением вглядываться в залитое лунным сиянием пространство в надежде увидеть Лили. Время шло. Хамфри терпеливо ждал, предчувствуя, однако, что сегодня он просто ДОЛЖЕН рассказать Лили о том, что, увы, им не суждено быть вместе, ибо он более не может здесь жить. Но как сказать это мягко настолько, дабы Лили не получила серьёзную душевную травму на всю жизнь, он пока не знал, будучи уверенным лишь в одном: чем быстрее он сообщит ей о своём уходе, тем менее безболезненным покажется их разлука. Хамфри решил твёрдо: сегодня он распишет ей всё, как есть, ничего не утаив. - Привет, Хамфри,- раздался нежный голос Лили, позади него. Хамфри обернулся. Прекрасная белоснежная волчица стояла в нескольких шагах от него, и вновь Хамфри имел удовольствие взглянуть в бездонную глубину её прекрасных фиалковых глаз, что излучали такие чистые, светлые чувства, что Хамфри просто не смог вымолвить не слова о скорой разлуке, не желая видеть, как на них появятся слёзы, однако прекрасно осознавая, что отсрочка этого разговора с каждой минутой, проведённой ими вместе, будет всё более сказываться на восприятии тяжкой мысли, да пагубности последствий, вытекающих из осознания столь печальной развязки. -Привет!- ответил он, и почувствовал, как при одном только облике Лили, все иные проблемы отошли на второй план,- Как дела твои?- продолжал он, пребывая в приподнятом настроении. -Ах, Хамфри!- ответила Лили, подсев к нему.- Сколько я боли душевной натерпелась, и вчера и сегодня... - Душенька, Неужто стряслось что?- с сочувствием поинтересовался Хамфри, желая помочь Лили своей поддержкой и пониманием. -Ах, друг мой любезный,- воскликнула Лили, трепеща всем телом в порыве эмоций.- Вчера вернулась в пещеру нашу, а там только Кейт. Гарта она попросила оставить её на ночь одну, а Гарта заставлять в принципе не надо было. Он сам не имел желания находится здесь. Родители переселились в другую пещеру, подальше, что в миле от прежней. Помнишь? У того склона, покрытого сочной зелёной травой, основание которого уходит в большое, но неглубокое озеро... -Да...- Мечтательно, со вздохом, прервал Хамфри. Там, где мы резвились все вместе, ты, я, Кейт, не зная ни забот, ни тягот жизненных. Так посмотришь на жизнь, время летит так быстро, как ничто на свете. Вот недавно черпали наслаждение детства, предаваясь забавам и играя ради игры. Теперь влюбляемся, страдаем... Потом понимаем, с высока своих лет, о всём этом тщете. А там и звать уж будут тебя из мира этого, в могилу тёмную. Ах, зачем. Зачем мы на свет рождены, будем думать мы на старости лет, смотря на мир с холодным вниманием, откинув страсть, которая угаснет в нас навсегда, желая вновь вернуться в детство, что лишено сих раздумий печальных, да наполненно лишь простотой, ребяческой наивностью и безграничной радостью... Ах, золотое было время... -Хамфри...- с трудом выговорила Лили, едва сдерживая набежавшие слёзы, скорее всего сдерживая только ради Хамфри, чтобы он не терзался вновь, едва увидев, как плачет его волчица,- к чему это? К чему воспоминания? Не трави души нашей... Прошу тебя... -Прости...- Извинился Хамфри, чувствуя, как ему становится совестно за такой поток мыслей, что опять он не смог усмирить. - Да ничего, ничего...- пролепетала Лили, и положив свою лапу поверх лапы Хамфри, продолжала: -Так вот, родители там поселились.- продолжила она в волнении, дрожа всем своим телом,- А пришла я вчера к Кейт, далеко за полночь. Я то не думала, что она одна в пещере. Зашла -всё тихо, видимо спит. Я легла неподалёку, а у самой душа не на месте: то свадьбу припомню, то встречу нашу, то ещё что. Всякие думы лезли тяжкие, тёмные. Лежу, да вдруг сквозь тишину, слышу: плачет бедняжка, тихо тихо, чтобы никто не знал, что и Альфы плачут, так жалко её, да не решилась пожалеть. Не хочет она, этого. Не любит жалости к себе. А я лежу, и всё слушаю, сердечку-то больно стало, за Кейт, а она хнычет, знаешь, так горько, что я и не сдержалась: тоже слеза побежала по щеке. Смотрю на неё, шелохнуться боюсь, а она, бедненькая, в самый тёмный угол, как сиротка, забилась да хвостом своим пышным слезы утирает. Всё остановится не в силах: мокрый хвост, а поделать ничего не может. Кажется уже и слёзы кончились, плакать более не может, а стоны так из груди её так и исходят. Такие обжигающие душу, протяжные... Будто к самому Господу взывает, чтобы облегчил страдания её. Жалко так. Слушаешь и душа разрывается. То громче, то тише... А потом прекратились. Уснула... Но сон беспокойным был: я не сплю, слышу, что-то шепчет. Я подошла к ней, а она на меня не смотрит, всё что-то говорит, а глаза вникуда глядят. Знаешь, так страшно. Она, бедняжечка, просит позвать кого-то. Потом просит воды, а потом опять в плач. Бессознательный, неясный... Потом кличет, да всё одно на устах. Шепчет, а я и разобрать не могу. Хочу успокоить, а на слова не реагирует. Все только в бреду... А потом припадок случился: совсем тяжело стало ей. Бессвязно шепчет... потом в рыдания... Потом опять бьётся, словно в лихорадке. Вся в жару... Глянула на меня, так я обомлела: Глаза пусты, бессознательны, и какие-то смотрят, будто сквозь тебя, но так пристально, так неестественно, что мне жутко стало, чуть чувств не лишилась. Хотела была бежать из пещеры, на помощь звать, а помочь-то некому. Куда бежать? Понятия не имею. Сама в страхе бьюсь, кругом темно- темно. Лишь странные очертания пещеры, да атмосфера. Мрачная, угнетающая. Мне аж не по-себе. Да её стоны... во тьме отдаются эхом... Будто отовсюду, страшные стоны. Это душа рыдает... А глаза! Господи! Я таки боялась взглянуть в них... и дрожь пробегает по телу, лишь воспомню их... Темно было, а они блестят... и сквозь тебя смотрят... Потом опять уснула. Шепчет что-то, да всплакнет иногда. А я до рассвета просидела, ни жива не мертва. Страху натерпелась... Состарилась сразу так на несколько лет за одну ночь, а с восходом, так побежала в пещеру, что в миле от этой, звать на помощь. Добежала и упала без чувств... А уж к полудню сознание прояснилось. Встала. Смотрю: Кейт у входа сидит. Меня увидела, подошла, приласкала. Потом родителей позвала. Они были неподалёку. Говорит с ними, со мной говорит. Очнулась от вчерашнего. А за разговорами смеяться и шутить пытается, да шутки у неё... плакать более хочется. Весёлой нам в угоду казаться пытается, а сама, чуть отойдёт подальше вглубь пещеры, так вновь улыбка исчезает... И так весь день. То вздыхает, то плачет. К вечеру слегла. Слаба, говорит, двигаться не может. Мы весь вечер подле неё провели, а она совсем духом пала: принесли ей поесть, и есть не хочет. Только в свод пещеры смотрит и шепчет что-то. А после вновь погрузилась в сон. Родители тоже заснули. Я лишь не сплю... Всё терзаюсь. Едва ли дождалась, лишь одной мыслью о тебе и успокаиваясь. Вышла из пещеры. А кругом всё темно... Я помчалась сюда, всё в тревоге бежала. Страшно было, только отчего- незнаю. Скорее всего обстановка мрачная взяла, да Кейт... Бедная. Лежит... не шевельнётся... Далее Лили продолжать не смогла, лишь зашлась рыданиями, уткнувшись мордочкой в грудь Хамфри, и вновь передалась судорожному плачу. Хамфри совсем не имел понятия, как утешить несчастную Лили, когда чувствовал, что сам вот-вот, да пустит слезу вместе с ней. Только держит крепче её лапку, да другой по шерсти Лили гладит, говоря утешительные слова, правда уже не воспомня их. Говорит, утешает, а перед глазами возникает мрачная пещера, и Кейт, бледная, бессознательная... А потом вновь гладит Лили, приговаривая, что всё обойдётся, что Кейт сильна, что всё будет лучше, да сам-то в свои слова не верит, и совестно, что обманывает Лили так бесчувственно, и противно, что себя пытается обмануть. Лишь одному Богу известно, сколько они так просидели: он, сдерживая слёзы, пытаясь отогнать печальные образы, возникающие в его воображении вновь и вновь, поглаживая Лили, по её шерсти, а она, безутешно рыдая, уткнувшись мордочкой в его грудь, не в силах ничего с собой поделать. Но, как известно, всё рано или поздно кончается. Наконец, этот порыв печали и безнадёжности пошёл на спад, и Лили, чуть отодвинув мордочку от шерсти Хамфри, что была абсолютна мокрая от её слёз, подняла свои глаза вверх, и Хамфри, скорее интуитивно уловив её взгляд, опустил свой так, что он и она смотрели друг на друга, не обмолвясь ни словом, продолжая их немой диалог. Спустя некоторое время Лили склонила свою голову набок и в знак благодарности, или же выражения неравнодушных чувств, которые она питала к этому Омеге, начала тереться, об его грудь, оставляя на ней белые клочки своей шерсти. Хамфри был этим довольно серьёзно тронут, хотя, как и в прошлый раз отнекиваться не стал. Напротив, выпрямившись всем телом, он выпятил свою грудь, напрягаясь каждым мускулом, отчего стал похож на Хамфри, который на полном серьёзе изображает Гарта. Нет, это был не порыв тщеславия, и не гордыня. Омега, который всегда был уверен, что он останется таковым, вдруг почувствовал в себе нечто неописуемое, что произошло с ним в этот момент: буквально на мгновение, он представил себя сильным и гордым Альфой, наблюдая за тем, как эта маленькая белоснежная самочка с фиалковыми глазами, полная блаженства, трётся своей прекрасной мордашкой, на которой читалось явное удовлетворение, об его шерсть. Хамфри же, вкушая это неповторимое чувство, прижался к ней настолько, насколько, считал он, позволено в данной ситуации, не сколько романтической, а скорее сочувственной, хотя вскоре эту грань стало уже практически невозможно различить. А после, Омега, в котором на миг проснулся Альфа, стал гладить свою Лили, медленно проводя от её шеи, вдоль по спине, обводя своей лапой, идеальные черты её тела, вплоть до самого кончика её великолепного хвоста, чувствуя удовлетворение, однако с каждым разом желая проводить по телу этой маленькой самочки, что с таким трепетом тёрлась о его грудь, вновь и вновь, кажется с ещё большей страстью, питая наслаждение от каждого прикосновения к её прекрасной шерсти, но не был способный загасить свои чувства, которые как огонь разгорались с новой силой. Так прошло длительное время, пока Лили, не легла перед Хамфри, всё еще глядя в его небесно-голубые глаза, из-под своей длинной чёлки, которая, неизвестно почему, вдруг так понравилась Хамфри. - Прости, Хамфри, я вчера не спала всю ночь, я так устала, что просто не в силах стоять на лапах более,- произнесла она робким голосом Омеги. -Ничего, ничего,- ответил ей Хамфри, подсев у её лап, не переставая проводить по её волосам. А ещё, Хамфри об этом узнал совершенно случайно, ему очень понравилось как бы невзначай, поглаживая Лили по голове, почёсывать ей за ушком, отчего оно невольно подёргивалось, а на мордашке Лили, появлялось некоторое подобие улыбки, и она начинала тихо-тихо смеяться, ибо ей это, впрочем как и самому Хамфри, доставляло огромное удовольствие. Так прошло много времени. Наступила глубокая ночь. Звёзды блистали, украшая купол неба, а Луна озаряла эту сцену, что вызывала бурю сладостных эмоций, но в то же время действуя как-то умиротворяюще... Лили лишь чувствовала, как лапа Хамфри, нежно и мягко проходит по её голове... Кругом была тишина, и эта атмосфера навевала некоторое чувства удовлетворения, позволяя отстраниться от насущных проблем. Именно это и происходило с Лили: она начала постепенно погружаться в сон, будто бы забывая о всём, что так тревожило её сознание лишь несколько часов назад. Лили не противилась этому чувству. Необъяснимому, но столь приятному и блаженному, что сама не заметила, как вскоре заснула. Она спала крепким сном, лишённым сновидений, чему. скорее всего, была даже счастлива. Она лишь ощущала во сне, как по всему телу разливается расслабляющее чувство покоя, как душевного, так и физического. А после она проснулась. Оглянувшись, она поняла, что находится вовсе не в пещере, и первым её чувством, было чувство страха от-того, что она так далеко ушла от дома, предварительно не уведомив родителей, ибо она прекрасно понимала, что ни один здравомыслящий отец или мать не отпустят беззащитную Омегу одну, блуждать неизвестно куда в полночь. А эта Омега, сейчас лежала на выступе утёса, одновременно чувствуя и этот сладостный вкус Свободы, и это непостежимое, что называется благоразумие, которое шептало, что ей следует воротиться домой. Лили ненашутку забеспокоилась, и оглянулась. Хамфри сидел на утёсе, у самого края, взирая на необъятные земные просторы, столь прекрасные в объятиях ночи. Мысль о том, что она не одна, успокоила её, но всё же ей действительно пора была возвращаться домой. Привстав, а после бесшумно, словно призрак, подойдя к мечтающему Хамфри, она подсела рядом, прислонившись к нему. -Хамфри...- начала она неуверенно.- эта ночь была действительно незабываема и ты, Хамфри, был просто великолепен, но прости... Я должна уходить... -Так скоро?- обратился он к ней, сожалея об этом всем сердцем. -Да, мой милый друг, да. Время так быстро летит...,- она на мгновение запнулась,- и я была бы несказанно благодарна тебе, если бы ты, О мой Хамфри, проводил бы меня до пещеры. Всё-таки мне, Омеге, идти одной очень боязно... -Ох, Лили, какие извинения. Это я благодарен тебе, что проведу с тобой ещё хотя бы пол-часа. Я, право же, не знаю, что со мной творится, но ты Лили... Ты Великолепна. -Хамфри, шутишь- ответила Лили игриво, будто не воспринимая комплемент всерьёз.- Ну скажешь тоже..,- затем засмущавшись, потупила взгляд, и вновь прильнула мордочкой к Хамфри. -Идем, идем. Я тебя провожу,- осторожно поторопил он её.- скоро рассвет. Тебе надо быть дома до того, как родителям станет известно о твоём уходе. И они пошли, ни говоря ни слова, обмениваясь лишь взаимными взглядами. Разлучаться было труднее, чем вчера, а потому сцена затянулась долее. -Прощай, моя Лили!- простился Хамфри, когда они подошли на допустимое расстояние от пещеры, чтобы их никто не мог услышать. -Прощай, о Хамфри!- ответила ему Лили. -Я буду скучать по твоему неповторимому облику, по твоему нежному голосу, по твоим ясным глазам! - Я тоже буду скучать по тебе, Хамфри, и минуты разлуки с тобой, покажутся мне вечностью. Прощай! -Прощай! Но прежде обещай мне, что завтра тоже явишься на то же место. -О, Друг мой бесценный. Несомненно! Без тебя мне так будет тягостно... Прощай! -Прощай!- Вновь повторил Хамфри, не в силах расстаться с прекрасно белой Волчицей... Затем Хамфри повернулся и пошёл своей дорогой , но ещё не раз оглянувшись на Лили, которая также оглядывалась на него, пока Хамфри не скрылся из глаз.