Wiatr we wlosach

Безлунная и беззвёздная ночь не обещала снов. Соловьи пристыжённо умолкли, цикады стрекотали во много раз тише. И никто не ворочался, не порывался ежеминутно обнимать. Наверное, я соскучился по таким спокойным и тихим моментам. Быть может, я хочу вернуть то время, когда всякий раз засыпал в одиночестве. И ничего, что всё детство мне не снились ни цветные, ни чёрно-белые сновидения. *** Я стою у дома с провалившейся крышей и потрескавшимися стенами. Слепые глазницы давно разбитых окон затянуты паутиной. Под ногами — кости, много костей, покрытых засохшей кровью, будто ржавчиной. Обгоревший фасад соседнего дома, осколки чего-то крайне опасного… Делаю шаг, порождая гулкое эхо. В воздух взлетают мириады пылинок. И вдруг замечаю то, от чего сжимается сердце — на ветру трепещут грязные лохмотья. Они полусгнившие и покрыты слоем крови и пыли, но всё ещё видно — когда-то это было бело-красное знамя. Его, наше… Нереальная реальность бьёт ножом в грудь. Не может быть, этого просто не может быть! В тишине слышу, как оглушительно стучит собственное сердце. И тут же срываюсь с места, бегу, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на хруст костей под ногами. Бегу, не разбирая дороги и петляя между пустыми разрушенными домами. Уворачиваюсь, чтобы сухие безжизненные ветви деревьев не выкололи глаза. Хотя… Так было бы лучше, так бы я ничего не увидел. Бегу, с подозрением прислушиваясь к плеску, и наконец замечаю алые брызги. Поскальзываюсь, вкладываю неимоверные усилия в попытку удержать равновесие, а под руку так кстати подворачивается невысокое мёртвое деревце. Понимаю, что нужно выбираться из этой огромной лужи крови, но теперь уж спотыкаюсь о чей-то старый череп, тут же разваливающийся на куски. Инстинктивно выставляю вперёд руки и зажмуриваюсь… Здесь почему-то глубоко — руки утонули почти до самих плеч. Кончики волос касаются поверхности кровавого водоёма. И мне, наверное, уже не встать. Даже не потому, что нет опоры, нет… Просто алая вязкая жидкость вдруг становится более прозрачной, и я вижу его. Неестественно белая кожа, закрытые глаза и тусклые волосы. Правая щека раскроена так, что видно кость. Белая кость под белой кожей… Руки скрещены на груди, в которую по самую рукоять воткнут нож. Он одет в рваную форму, свою любимую, всех оттенков зелёного. А пальцы левой руки сжимают обрывок флага. От увиденного у меня перехватывает дыхание, а вода снова становится густой кровью, скрывая Польшу. Наверное, уже навсегда. Или я должен лечь здесь же? Рядом, вскрыв себе горло тем же заржавевшим кинжалом… Начинаю судорожно шарить руками, но всё никак не могу нащупать тело. И вдруг вижу, как сквозь алое пробивается слабый зелёный свет. Точно такой же, как его глаза. Кажется, волосы, пусть и достаточно длинные, всё же становятся дыбом. И я наконец кричу. Захлёбываясь воплем ужаса, непонятным образом оказываюсь на ногах и бегу прочь. Всё так же хрустят кости, за спиной что-то шуршит и щёлкает, а я бегу, крича так, что вскоре начинаю хрипеть… *** — Лит, что случилось? И я резко открываю глаза, чтобы увидеть Феликса, склонившегося надо мной. Он немного измазан в муке, но так приятно пахнет свежей выпечкой… И никакой крови, никаких раскроенных щёк, никакого кинжала. Глаза по-прежнему живые, взирающие на меня с беспокойством. — Я… Действительно охрип. Значит, и кричал наяву. А всё остальное, пожалуй, было сном. Да, это был всего лишь кошмар, пусть и невероятно реалистичный. — Мне приснилось, что ты умер. Польша рассмеялся, так же легко и заливисто, как обычно. Погладил меня по голове, коснулся губами лба, чтобы определить, не температурю ли я случайно. — Я всегда буду жить, не бойся. И ты вместе со мной. И в этот момент он кажется таким серьёзным и непривычным, таким…взрослым. А я чувствую себя ужасно слабым и беззащитным, тянусь к нему. Обнимаю, прижавшись как можно крепче, зарываюсь носом в пшеничные волосы, пахнущие летом и барвинком. Пусть рушится мир, лишь бы он был рядом. Я ведь слишком привык к нему. Привык настолько, что не могу спокойно спать. Наверное, я всё же люблю его, только боюсь в этом признаться. Ему и себе самому.