Wiatr we wlosach

Однажды долгим осенним вечером, когда я с удовольствием перечитывал шедевры литовских символистов, в комнату ворвался Феликс в бело-розовом передничке, так приятно пахнущий свежими булочками с маком. Я уже знал, что последует за этим вторжением: предложение вместе попить чаю, долгая беззаботная и ни к чему не обязывающая болтовня обо всём на свете, просмотр какого-нибудь фильма, мои попытки убрать крошки с дивана или ковра, ритуал под названием Великие Вечерние Обнимашки и точно такое же ритуальное сворачивание поляка клубочком около меня на незаправленной с утра кровати. Никто не жаловался на такой стандартный сценарий, ведь всё было так просто и привычно… Зачем что-то менять, когда и так хорошо? Как я и предполагал, Феликс, задорно улыбаясь, сверкая глазами и лихо насвистывая незатейливую мелодию, позвал меня к столу. Я нехотя отложил книгу, поправил на себе рубашку, собрал волосы в куцый хвостик и пошёл на кухню. Вернее, меня туда вёл именно Фелек, стальной хваткой вцепившись в запястье. Немного больно, но от него можно стерпеть что угодно в такие моменты. *** — Что будем смотреть сегодня? — Спросил я, пытаясь отыскать телевизионный пульт. — Ничего! — Весело воскликнул поляк и даже хлопнул разок в ладоши. — Это уже тотальная бытовуха, а мне нужны новые впечатления. И тебе не помешает. Говорят, прибалты медленно соображают. Ох, а кто бы сумел думать быстро, когда вот так огорошивают всякий раз? — Давай куда-нибудь поедем. Только ты и я. Это же так, типа, романтично… Я невольно умилился, глядя, как он мечтательно закатывает глаза. В итоге спустя два дня я совершенно не понимал, где мы оказались. Билеты мой шустрый Фелек купил самостоятельно, название города, в который шёл немного старенький поезд, прикрыл ладошкой, а по прибытии на вокзале не дал мне поднять голову, чтобы узнать, куда же он меня затащил. Тем не менее, здесь же околачивались бабушки с подсолнечными семечками и пирожками, что явно говорило об одном — уехали мы не слишком далеко. *** Ветер играл с желтеющими листьями, кружил их, швырял во все стороны, рвал с деревьев всё новые, заигрывал с завязанными на банты концами длинных шарфов, ерошил волосы. Прохладно. Совсем скоро это «прохладно» превратится в уверенное «холодно», и придёт зима. И все эти золотые листья будут погребены под слоем белого пушистого снега, чтобы навеки стать неприятно бурыми. Но ещё есть время, и они, ведомые ветром, танцуют в воздухе. А порой небольшие листики падают на голову Феликсу, и тогда он кажется мне вовсе сказочным. Сказочно милым. Кленовый лист, желтеющий от центральной жилки к краям, запутался в его пшенично-золотых волосах. И я в который раз замечаю, насколько по-осеннему выглядит мой добрый поляк. И ведёт себя порой так же. — Лит, я кушать хочу. — По-детски светло и искренне. Ну вот, я совершил оплошность. Гулял с ним повсюду, пил кофе в каждой понравившейся кафешке, покупал милые безделушки, стоило только ему признать их таковыми (то есть, милыми), заботливо поправлял шарф и спрашивал, не замёрз ли он. И совсем забыл о том, что надо бы поесть. Ну да ладно, не время бранить себя за это, ведь я должен что-то сделать. — Когда у нас поезд домой? — Спросил я, обнимая его одной рукой за талию, а другой роясь в карманах пальто. — Через два часа, — жалобно проскулил Лукашевич. — Ладно, сейчас придумаем что-нибудь. Ты не замёрз? — Кажется, нет. Разве что немножко. Совсем немножко, типа. Но ручкам не холодно. И он посмотрел на меня с такой нежностью и благодарностью, что я даже растерялся. Неужели так рад, что обзавёлся перчатками? Перчатки были тёплые, кожаные, в тон кораллово-алому шарфику и персиково-кремовому пальтишку. Такие приятные и нежные цвета, так идут ему… Ах, я снова не о том думаю. Да, перчатки были совершенно новыми, я подарил их радостно взвизгнувшему поляку сегодня днём. А то уж больно холодные у него всё время пальцы. Ноги сами привели нас на вокзал. Больше всё равно идти некуда: стемнело, да и денег не хватит на скромный перекус в одном из многочисленных кафе. Два часа можно как-нибудь переждать. Удивительно, но сварливые бабульки до сих пор были там. Каждая сидела под фонарём, и это было очень смешно. Вот фонарный столб. Под ним — бабушка с огромной клетчатой сумкой. Круг света, за ним полумрак. Через пару метров — следующий столб. И так долго-долго. Правда, под одиннадцатым лавочка пустовала. Бабушки сердито косились на нас, качали головами и переговаривались между собой. От дурманящих ароматов семечек и беляшей закружилась голова и засосало под ложечкой. Наконец мы остановились у одного столба. На лавочке сидела чрезвычайно доброжелательного вида старушка, а около неё лежали пирожки. Небольшие, кругленькие, приятно пахнущие. — С капустой и с мясом, если можно. — Пролепетал я. — Можно, милок! Чего ж нельзя-то, если хочется? Я пересыпал в сморщенную ладонь горсть монет, а Феликс взял в обе руки по "трофею". *** — Вкусно. Я звонко рассмеялся. Да, такое мог вытворить только мой Феликс: чуть надкусил пирожок, едва добравшись до начинки, а уже признал его вкуснятиной. Правда, когда ты голодный, вкус еды играет для тебя уже второстепенную роль. А на первый план выходит само её наличие. — Теперь я должен попробовать твой. — Зачем? — Искренне удивился я. — А вдруг та бабуська тотально коварная?! Мало ли, какого яду могла подсыпать! Я недоверчиво округлил глаза и протянул руку с закутанным в белую бумажную салфетку пирожком. И с изумлением наблюдал, как Польша, положив предварительно голову мне на плечо, уморительно зажмурился и откусил кусочек теста. Как ребёнок. Даже светится весь, как в детстве. И плевать, что на самом деле сейчас он светится из-за ближайшего фонаря. — Ну как? — Отчего-то полушёпотом спросил я. — Тотально вкусно, Лит, — улыбнулся он и вновь запустил зубы в жалкую пародию на кибинай. *** — Знаешь, а давай время от времени куда-то уезжать. Стиравший тыльной стороной ладони со щеки муку Польша подмигнул мне. — Понравилось? — Угу. Да и должен же ты, в конце концов, попробовать пирожки ещё на каком-нибудь вокзале! — Только если за них заплатишь ты, — лукаво промурлыкал Феликс. Я подошёл к нему вплотную и чмокнул в щечку, всё ещё белую от муки. Нет, он всё же до невозможности прелестный!..