Стоит на Плешивой горе замок безлюдный...

      Подвалы замка оказались в точности таковы, каковыми, собственно, и полагается быть порядочным подземельям древней, заброшенной и проклятой крепости: тёмными, грязными и полузатопленными.       Подошвы сапог легко проламывали тонкий и хрупкий, как яичная скорлупа, ледок, сковавший поверхность залившей пол воды. Ведьмак продвигался вперёд осторожно, не спеша, часто останавливаясь — не столько для того, чтобы прислушаться и осмотреться, сколько из-за крайне непостоянной глубины подо льдом, возле стены доходившей лишь по щиколотки, а в многочисленных ямах, практически не различимых под полупрозрачными ледяными пузырями, — по колено.       Расталкивая льдины и прощупывая перед собою путь гибкой, но достаточно прочной жердью, получившейся из длинной прямой ветки орешника, срубленной на кладбище возле первого найденного им спуска под землю, Геральт перебирался с одного сухого, выступающего над водой бугра на другой, аккуратно преодолевая заводи между ними и пока ещё успешно избегая особенно глубоких выбоин. Но даже на «мелководье» сапоги уже успели промокнуть: стоило спуститься с лестницы, как обжигающе-холодная влага быстро и почти беспрепятственно преодолела шнуровку, насквозь пропитала мгновенно набухшие брючины и теперь вкрадчиво, словно ядовитая змея, по меховой подкладке голенища, по серому льну портянок, по самим ведьмачьим голеням и ступням пробиралась, постепенно нагреваясь, вниз, к войлочным стелькам.       Впрочем, хлюпанье в обуви — неудобство привычное, в его практике намного более частое, нежели обратные случаи: хищники и всевозможные реликты периода Сопряжения Сфер, за редким исключением, предпочитали устраивать свои логова в развалинах и катакомбах, в пещерах, вымытых в вулканических туфах, в затхлых глубинах древних некрополей и скальных гробниц, а потому владельцам ухоженных, сухих и чистых подполий нечасто приходилось обращаться за помощью к ведьмаку.       Куда как большей неприятностью, чем мокрые сапоги, — чистая и сухая замена которых, к тому же, ожидала возвращения Геральта наверху, — представлялась возможность в самый неподходящий момент подскользнуться, наступив на крупную льдину или притаившуюся на дне бутыль с вином, а то и споткнуться о скрывающийся под водной гладью разнообразнейший хлам: мельничные жернова, слетевшие с рассохшейся бочки ржавые обручи, обломки стеллажей, лишившуюся ножек гнилую столешницу…       Но наиболее опасен был издаваемый лопающимся льдом шум.       Сухой треск ледяной корки среди звенящей, вязкой вековой тишины, в которой даже звук падения единственной капли воды с арочных сводов показался бы оглушительным, в восприятии чувствительных ушей охотника на чудовищ гулким эхом разносился под арками низких сводов, стократно отражаясь от приземистых колонн и загодя предупреждая тех, кто таился во мгле, о появлении в их вотчине незваного гостя.       А во тьме определённо кто-то скрывался: медальон то метался пойманной в силки птицей, то затихал и едва подёргивался на груди, подтверждая и без того очевидное — во мраке просторного зала ведьмака поджидала опасность.       Да он и сам видел их — смутные тени, странные плоские и одновременно округлые силуэты, почти неподвижно замершие поодаль, между опорами, как можно дальше от дрожащего, неверного света единственного факела, оставшегося возле спуска.       Именно, что почти неподвижно: для нечеловечески острого ведьмачьего зрения, дополнительно усиленного зельями, даже самые малозаметные движения были достаточно различимы.       Вдобавок, одна из таинственных фигур, находившаяся впереди — в противоположном, дальнем углу зала, была видна куда лучше других, поскольку будто и не замечала, что стоит на самом краю потока холодного лунного света, сияющим столпом льющегося сверху, сквозь довольно крупный пролом в перекрытии. Впрочем, возможно, неведомому существу нравился этот свет, или же оно просто не считало нужным скрываться.       Именно этот неизвестный обитатель подземелья и стал первой целью Геральта.       Когда он прошёл почти половину расстояния, его появление, наконец, заметили… или только сейчас посчитали нужным отреагировать.       Встрепенувшись, будто просыпаясь от долгого сна, неизвестный враг — а никем иным существо, облюбовавшее подобное местечко, быть просто не могло — огляделся, сфокусировался на приближающейся фигуре ведьмака и неспешно, будто прогуливаясь, побрёл навстречу, с первым же шагом войдя в мертвенно-бледные лучи слишком долго задержавшейся в зените луны.       Теперь, когда несуразная фигура оказалась полностью освещена, Геральт смог разглядеть её совершенно отчётливо: к нему приближался скелет.       Самый обыкновенный человеческий костяк, совершенно лишённый плоти, некогда принадлежавший, судя по коренастому сложению, крепкому и рослому мужчине, и разодетый поверх желтоватых костей в скудные, оборванные, совершенно ветхие лохмотья, по которым невозможно было определить, кем мертвец был при жизни. Впрочем, надо полагать, служил-то он солдатом местного гарнизона, как и практически все остальные жертвы проклятия, повстречавшиеся ведьмаку в стенах крепостицы.       Кости покойного, давно утратившие и мышцы, и сухожилия, держались между собой исключительно на честном слове… и на магии проклятия.       С собой он тащил колесо от телеги.       Вернее сказать, покойник надел его на себя, ещё точнее — сильно изогнувшись, пролез тощими рёбрами грудной клетки и тазобедренным суставом между редкими деревянными спицами, для надёжности примотав себя в районе поясничного отдела позвоночника к массивной дубовой ступице широким и длинным, на манер каэдвенского кушака, поясом-полотнищем.       Вместе с колесом скелет казался гораздо массивнее, нежели был на самом деле, а из-за того, что ко внутренней стороне обода крепились стальные скобы, острыми, словно кабаньи клыки, концами загнутые наружу, выглядел даже довольно опасным… для какого-нибудь очень уж нерасторопного и неповоротливого противника, вроде тех копейщиков наверху.       Однако, несмотря на нелепое вооружение мертвеца, оживлённого магией проклятия, — а колесо, хоть и походило в большей степени на некое пыточное приспособление, полюбившееся бывшей жертве и зачем-то прихваченное ею с собой, совершенно определённо являлось именно оружием, — ведьмак чувствовал какой-то подвох и оставался настороже.       Он остановился на широком островке, отбросил в сторону шест из орешника. Рукоять меча сама скользнула в руку — клинок с шипением выскочил из ножен, описал короткий полукруг и замер, уставившись острием на противника, выжидая, оставляя за ним право атаковать первым.       И тот не заставил себя долго ждать.       Когда мертвецу оставалось пройти с полтора десятка шагов, он, неожиданно подпрыгнув и обхватив колёсные спицы руками и ногами, пригнул голову и ловко, будто так всю жизнь и передвигался, поехал на ведьмака, вернее — помчался, подпрыгивая на кочках и плеская водой, словно колесо кареты, со всей скорости въехавшее в дорожную лужу. Шипы на ободе взламывали хрупкий лёд, пронзая и раскидывая в стороны мелкие осколки.       Ведьмак шагнул влево, сместившись чуть ближе к стене, но колесо отреагировало мгновенно — так же немного довернув, оно поправило курс, по-прежнему мчась прямо на него.       Не задумываясь о том, каким образом неистово вертящемуся волчком вместе со своим необычным транспортом скелету вообще удалось в таком состоянии не только заметить движение намеченной цели, но и своевременно отреагировать, Геральт хладнокровно дождался, пока возомнивший себя то ли колесничим, то ли балаганным скоморохом противник не оказался в нескольких метрах от него, и, за миг до столкновения, кувырком ушёл вправо.       На этот раз мертвецу не хватило то ли времени, то ли маневренности развернуться вслед за жертвой, и произошло то, на что и рассчитывал ведьмак: со скрежетом и немелодичным визгом дисковой пилы на лесопилке, которой вместо податливого сырого дерева подсунули крупный валун, колесо въехало в стену и несколько мгновений ещё продолжало крутиться на месте, высекая искры из кладки, однако быстро снизило обороты и опрокинулось на бок.       Скелет неловко завозился, лихорадочно пытаясь подняться.       Такого шанса Геральт ему, конечно, предоставлять не собрался. Подскочив к поверженному врагу, он одной ногой наступил на лежащий обод, а другую, изловчившись, обрушил на яростно оскалившийся, клацающий нижней челюстью череп.       Под сапогом хрустнуло…       …и только что неистово дёргавшийся мертвец попросту рассыпался. Покатились во все стороны более ничем не удерживаемые сухие кости.       Радоваться победе было некогда: тени вокруг заволновались, со всех сторон раздались шелестящие шаги, треск ломающегося ледяного покрова, плеск воды…       Их было четверо — таких же, как и тот, что первым напал на ведьмака.       Наверное, когда-то под крепостью хранились в разобранном виде боевые колесницы — оружие столь же древнее, сколь архаичное и общепризнанно неэффективное. Но, очевидно, бывшие владельцы и колесниц, и замка не стали ломать себе головы с поиском поводов для окончательного списания устаревшей и не оправдавшей себя техники, а отправили её, не мудрствуя лукаво, с глаз долой на хранение — гнить в подземельях горного форта, там, где она уж точно никому бы не пригодилась: попробуй-ка использовать такие экипажи, скажем, в боях за перевал!       Однако вот покойникам шипастые колёса чем-то приглянулись. Или, возможно, для них просто не нашлось в достаточном количестве нормального оружия?       Двое вышли из теней спереди, и двое — из-за опор позади; они, похоже, считали, что засада удалась, и ловушка захлопнулась.       В таком количестве враги становились действительно опасны… но, к счастью, им не хватало слаженности. К тому же, ведьмак уже понял, чем их встретить, ведь достаточно было заставить противника упасть: опрокинутый «наездник» временно переставал представлять из себя опасность.       Скелет, ехавший первым, наехал, видимо, под водой на кочку, послужившую трамплином: его колесо внезапно высоко подпрыгнуло, вильнуло и, закрутившись на месте, как запущенная по столешнице медная монета, с громким всплеском и множеством брызг повалилось в студёную воду.       Второй, несшийся следом и вынужденный объезжать барахтавшегося прямо перед ним неудачника, чтобы самому не упасть поверх, вынужден был снизить скорость и встать на ноги.       Третий, выскочивший из-за колонны слева, отлетел на десяток шагов и опрокинулся, когда в него врезалась волна воздуха, созданная Знаком. Как и ожидалось, Аард оказался весьма эффективен против лёгких, но не особо вёртких существ.       А вот четвёртый почти успел, почти сумел зацепить Геральта острыми крючьями, усеявшими обод… Ведьмак ушёл от столкновения ловким пируэтом и коротко, почти без замаха, рубанул снизу вверх, параллельно боковой поверхности колеса. Большой силы удара и не потребовалось — покойник сделал всё за него: вращаясь вместе с ободом, костяная шея мертвеца сама с разгона налетела на острую сталь, коротко щёлкнула позвонками, разлетаясь осколками, и мгновенно утратившие связь кости безжизненной грудой мусора осыпались наземь.       Покончив со скелетами, — однажды упав, поднимались они непозволительно медленно и были практически беззащитны, — ведьмак осмотрелся. Его внимание привлёк механизм, расположенный там, где стоял раньше первый «колесничий».       Механизм представлял собой закреплённые на фигурном станке три крупные латунные шестерни, каждая из которых размерами и пропорциями напоминала небольшой барабан, и единственный рычаг с четырьмя рукоятями, расположенными крестообразно, который, видимо, полагалось повернуть, чтобы устройство сработало. От меньших шестерней вверх, вдоль углубления в колонне, к которой примыкало приспособление, шла цепь с массивными стальными звеньями.       Геральт задумался.       С одной стороны, поворачивать рычаги всяческих подозрительных механизмов в подобных этому местах — скверная идея, ведь не исключено, что те лишь приведут в действие какую-нибудь хитроумную ловушку…       С другой, ему нужно было открыть дорогу, ведущую на нижнюю часть моста, а перед ним оказался единственный механизм во всём замке, хоть сколько-нибудь похожий на подъёмный.       Представив расположение различных построек в замке, ведьмак предположил, что над ним находится та самая статуя женщины с ребёнком. Возможно, рычаг всего лишь поворачивает изваяние? Или отодвигает. Но зачем? Что скрывается под монументом?       «А, была не была!»       Решившись, ведьмак провернул рычаг. Это оказалось неожиданно просто — будто проклятие, педантично поддерживая должное освещение в крепости, позаботилось и о том, чтобы шестерни вращались так легко, словно их еженедельно, строго по регламенту, умащивали свиным салом.       Когда рукояти сделали оборот, сверху, над сводами подземелья, что-то заскрежетало, тяжело завозилось, зазвенело металлически. Колонна дёрнулась, содрогнулась, из пролома в потолке посыпался снег и донеслось хриплое карканье перепуганных ворон.       И всё.       Наверное, можно было выбираться на поверхность, да надеяться, что запертые ворота у основания бергфрида наконец открылись. Однако прежде стоило тщательно обыскать подземелье, ничего не упустив, поскольку спускаться сюда второй раз Геральту не хотелось, а опыт и чутьё подсказывали ему, что подземная часть горной крепости едва ли ограничивается одним, пусть и просторным помещением, в котором некогда хранились припасы.       Для начала ведьмак вернулся ко входу в подвал, достал из ржавого крепления факел, и уже с ним внимательно осмотрел стены.       Кладка из грубо обтёсанного камня казалась монолитной, но, спустя десяток минут, ему улыбнулась удача. Если можно назвать удачей явно более светлый, нежели остальные, участок стены, возле которого амулет буквально подпрыгнул на груди.       Иллюзия? Ведьмак прикоснулся к камню, но тот и не думал развеиваться.       Если и так, то куда более качественная, чем та, что маскировала разруху на Танедде. Ближе к тому, чем хвастал Стрегобор в своей башне на рыночной площади Блавикена. Мираж, но мираж плотный, осязаемый, столь качественный, что близок уже не к банальному обману зрения, а к магии творения, высшему достижению чародеев.       Геральт начертал Знак — с потолка обрушилось целое облако красно-бурой пыли, однако предполагаемая иллюзия даже не шелохнулась.       Здесь поработал мастер.       Вздохнув, ведьмак с досады пнул подозрительную стену ногой.       Каменная кладка неспешно растворилась в воздухе.       Геральт выругался.       Тоннели лабиринта, выдолбленного в толще скалы, были слишком узкими, чтобы идущему в них удалось уклониться, повстречай он на пути ещё хотя бы один скелет с шипастым колесом, а потому Геральт шёл, вычерчивая перед собой Знак Аард.       Направо. Ещё раз направо. И ещё.       Ведьмак уткнулся в тупик.       Впрочем, не он первый, разве что для его предшественника глухой закоулок стал могилой: почти полностью погрузившись в прозрачную воду, перед Геральтом спиной вверх лежал труп, облачённый в дорогой, богато декорированный серебром и лазурью доспех, сбившийся набок шитый золотом тёмно-бордовый плащ и шлем с жалкими остатками высокого алого гребня. На продолговатом треугольном щите, одной из вершин прислонённом к стене, виднелся едва заметный под слоем грязи герб в виде зелёной башни с сидящим на её вершине драконом, а на поясе покойного офицера, рядом с кинжалом, висела, будто приглашая забрать себя, связка ржавых ключей.       За исключением ключей, один из которых, скорее всего, должен был подойти к запертой пристройке во дворе крепости, её подземелья откровенно разочаровали.       Лабиринт был невелик, практически пуст и бесполезен: в нём не нашлось ничего, что хоть мало-мальски подходило бы на роль источника проклятия. Только обломки разнообразной рухляди, которую явно не выбросили вовремя только из сентиментальности, немудрёные предметы солдатского обихода и скверно замаскированные иллюзорные стены, а за ними — уже привычные скелеты, вооружившиеся колёсами, и их немногочисленные жертвы — судя по характеру ран, будто нанесённых пилой на лесопилке.       Ах да, был там и ещё один занятный покойник…       Убив двух скелетов, защищавших лестничный марш, ведьмак поднялся по высоким, небрежно вырубленным ступеням, на время покинув тем самым подвал и оказавшись в крохотной клетушке с единственным оконцем на высоте человеческого роста, без дверей и крыши, обломки которой громоздились на засыпанном снегом полу. Здесь-то и стоял раздувшийся, как мех с вином, уродец с факелом в руках, как две капли воды схожий с такими же, ранее встреченными — и убитыми в казармах огненными магами. Разве что этот оказался на удивление миролюбивым: в отличие от собратьев, он не стал атаковать чужака, едва того завидев, и Геральт на какой-то миг даже успел было понадеяться, что ему наконец-то повезло встретить единственное во всём замке мирное существо, сумевшее сохранить разум и, быть может, способное пролить свет на то, что же произошло когда-то в форте на горном перевале…       Не исключено, что так оно и было, вот только, увы, налитый кровью пузырь на ножках совершенно не стремился общаться с незваным гостем. Обхватив себя руками, словно страдая то ли от боли физической, то ли от печальных воспоминаний, сгорбленная фигура пироманта едва заметно раскачивалась в углу каморки, напротив спуска под землю, однако на вошедшего увечный маг не реагировал и напрочь игнорировал все попытки с ним заговорить. У ног волшебника лежал старый, обтрёпанный по краям свиток с непонятными письменами на неизвестном языке, расплывшимися чернильными пятнами там, где на них попала вода. Ветхая рукопись заинтересовала ведьмака достаточно, чтобы забрать её с собой — в немалой степени из расчёта на то, что подобная наглость заставит колдуна очнуться.       Не заставила.       Пожав плечами, Геральт покинул комнатушку. Он не видел ни малейшего смысла в том, чтобы убить изуродованного чародея: во-первых, был практически уверен, что убийство не рассеяло бы проклятие; во-вторых, горящий перед крепостью костёр всё равно оживил бы его спустя какое-то время.

***

      Эксперименты показали, что своего рода спусковым крючком воскрешения нежити являлся либо собственно костёр, либо, возможно, пронзающий его центр закопчённый дочерна меч с диковинным, завитым спиралью клинком.       Как бы там ни было, стоило сесть у огня, как на короткий, едва заметный миг накатывало необъяснимое чувство дезориентации, схожее с тем, какое хоть раз испытывал, наверное, всякий, проваливаясь в сон и ощущая, как теряется контроль над телом, как медленно, будто уплывая куда-то вдаль, гаснет сознание.       Пляшущее над золой пламя выплёвывало рой ярко-оранжевых искр… и защитники замка оживали, теряя при этом память о том, что происходило с ними прежде — иначе не вели бы себя вновь всё так же беспечно.       Невольными подопытными стали трое оборванцев у самого входа в замок.       Нежить чудесным образом воскресала, сколь бы тяжёлыми ни были полученные ею при последней смерти увечья.       Он разрубал их на кусочки. Скидывал в пропасть. Уносил к костру и даже за подвесной мост. Привязывал к стволам деревьев. Даже насаживал на колья!       Всё было бесполезно: как только ведьмак садился к костру, мертвецы восстанавливались и вновь переносились туда, где он повстречал их впервые.       Зато, когда Геральт, собрав сухие ветки, ветхое полотнище стяга и несколько трухлявых поленьев, зажёг их при помощи Знака Игни, ровным счётом ничего не произошло: мертвецы и не думали оживать.       А разожжённый огонь почти сразу потух.       Проклят костёр, или, хуже того, пламя в целом? Горело же оно тут столетиями — на факелах, в кострище у ворот, в каменных чашах жаровен у моста и на крыльце главной башни, не нуждаясь ни в дровах, ни в светильном масле…       Однако достаточно ли будет потушить костёр и все остальные источники света, чтобы избавиться от проклятия и оживляемых ими покойников? Или же сломать обгоревший меч, если дело всё-таки в нём.       Почему-то ведьмак в этом сомневался. Он подозревал, что бывшие солдаты гарнизона всё равно оживут, даже без костра, разве что их возвращение, в таком случае, займёт больше времени.       Да и чересчур уж на поверхности лежала идея с проклятым огнём. Замок пал явно не сразу, живые долго боролись с постоянно воскресающими покойниками, уж кто-нибудь-то из множества защитников перевала наверняка заметил загадочную связь пламени и мертвецов, и попробовал затушить его.       Во всяком случае, стоило сперва осмотреть оставшиеся неисследованными части форта, прежде чем предпринимать более кардинальные шаги.       И первой целью стали подземелья.

***

      Выбравшись из подвала и переобувшись, он вновь осмотрел раскинувшееся перед ним кладбище.       Статуя матери с ребёнком действительно развернулась на постаменте, не потревожив занявших круговую оборону копейщиков, и теперь была обращена лицом к донжону, в глубине которого — Геральт видел даже отсюда — открылись ворота на мост.       Здесь, во дворе, оставалось лишь проверить флигель.       Один из ключей на связке действительно подошёл к дверному замку, и ведьмак, поднявшись по широкой лестнице из трёх довольно длинных маршей, оказался на втором этаже здания. Дальше путь расходился, образуя развилку: прямо перед ведьмаком тянулась полуразрушенная галерея, ведущая к спуску в складское, судя по множеству пустых бочек и их обломков, помещение. Ни потолка, ни крыши у галереи и самого флигеля не осталось; даже стены строения сохранились только частично: кроме дальнего торца просторного зала, весь остальной второй этаж пристройки представлял собой невысокую, сплошь змеящуюся ветвистыми трещинами кладку, на высоте пояса прерываемую пунктиром оставшихся от многочисленных окон широких подоконников, над которыми крепостными зубцами возвышались жалкие, рассыпающиеся огрызки простенков.       С правой стороны открывался отличный вид на внутренний двор, монумент и пехотинцев, а ещё справа находилась дверь, довольно небрежно заколоченная досками, за которой виднелся мостик, соединяющий галерею с казармами, на верхних ярусах которых ведьмак уже побывал.       Слева начиналась узкая лесенка, лишённая даже намёка на ограждения, ведущая на вершину башни, из которой он только что вышел. С венчающей её площадки, из-за высокого парапета, доносилось самозабвенное воркование парочки полуптиц, явно весьма увлечённых друг другом.       Иными словами, Геральту предстояло выбрать, куда пойти первым делом.       Однако выбрать ведьмак не успел: к нему, лихо размахивая чадящим факелом, бежал по галерее пиромант, похожий на насосавшегося крови клеща.       Шаг вперёд, полупируэт, удар, отскок — и существо, выронив своё импровизированное оружие, брызгая на снег сгустками гноя и чёрной кровью, упало на колени.       Не обращая внимания на двух его товарищей, попытавшихся сполна отплатить за смерть сородича, закидав снизу, из облюбованного ими склада, чужака огненными шарами, что безвредно разбивались о перекрытия и стены, наличие которых колдуны в своих планах не учитывали, ведьмак добил раненого чародея.       А затем выбил Знаком доски из заколоченного дверного проёма. Но, пройдя по мосткам между башенками — сперва каменному, потом деревянному, а затем снова каменному, он упёрся в провал, возле которого лежал очередной труп.       — Значит, здесь тупик, — констатировал очевидное Геральт, нисколько, впрочем, не огорчившись. Его заинтересовало оружие покойного: длинный прямой меч, с изящным, тонким и лёгким клинком, чёрной, хорошо сбалансированной рукоятью и развитой крестовой гардой, хорошо защищающей запястье.       «Весемир, наверное, сказал бы, что меч-то скорее парадный, принадлежал дворянину или даже какому князю, поскольку не для доброй рубки, а только для выпадов и годится. Но вот в честном поединке он себя покажет…»       — Красивая вещица! — зачем оставлять в развалинах крепости хорошее оружие? Стрела, прилетев откуда-то сверху, ударилась о кладку в полуметре от ведьмака, стоило тому наклониться, чтобы поднять рапиру.       Взглянув вверх, на полуразрушенную крышу, ведьмак встретился взглядом с оборванцем, вооружённым коротким луком. Обтянувшая лысый череп высохшая кожа искривила лицо упыря в неприятной ухмылке, придавая ему нахально-глумливое выражение.       Ведьмак посмотрел на лучника.       Лучник посмотрел на ведьмака.       Заскрипела натягиваемая тетива.       — Да чтоб тебя! — выругался Геральт, подняв меч и убравшись за стену. Этого стрелка он прекрасно помнил: тот, будучи своеобразной приманкой в засаде, устроенной несколькими мертвецами, совсем недавно обстреливал его с балкона казармы.       Радовал тот факт, что башенки, удерживавшие мостики, надёжно закрывали ведьмака от стрел.       Сидевший на корточках и сгорбившийся, будто в ожидании удара, каменный кузнец отнюдь не казался творением скульптора, пусть даже талантливого или вовсе гениального: для изваяния кряжистая фигура выглядела излишне натуралистично.       Излишне подробно были проработаны малейшие детали: каждая ресница над сощуренными глазами, каждый волосок буйной, собранной в хвост шевелюры, окладистой бороды и кустистых бровей, глубокие морщины на лбу, вздувшиеся вены и самые мелкие, едва заметные жилки на могучих руках и шее, грубая ткань фартука и рукавиц — все это выглядело так, будто перед ведьмаком не мраморная статуя, а жертва василиска. Причём, само собой, василиска из легенд, а не хищной некрупной рептилии, обладающей сильнейшим из известных нейротоксинов, что иногда устраивала свои охотничьи угодья в подобных руинах.       Геральт, протянув руку, прикоснулся к слегка волнистой гриве кузнеца, но как бы аккуратен он ни был, а волосы статуи мгновенно осыпались пылью под пальцами — очень уж тонкими и хрупкими они были для такого материала, как камень.       Вокруг окаменевшего ремесленника в живописном беспорядке лежали его занесённые снегом инструменты — молот и наковальня, щипцы и клещи, такие же каменные, как и он сам, а в руках…       В сложенных лодочкой ладонях мастер бережно удерживал странную глиняную чашу с толстыми стенками, формой напоминавшую усечённую пирамиду, внутри которой, постреливая чёрными искрами, плясал крохотный угольно-чёрный язычок пламени.       «Разве пламя бывает чёрным?»       Да вот бывало, как выяснилось.       И вот оно уже совсем не казалось безобидным, в отличие от голубых огоньков на телах павших. От него разило опасностью.       Могло ли оно быть причиной проклятия? Или, к примеру, превратить человека в статую?       Увы, ответ на этот вопрос мог бы дать, наверное, кто-то из Посвящённых, но таковых поблизости не оказалось. Могла бы помочь и Фрингилья, но она осталась при дворе… Поколебавшись, Геральт решил забрать чашу в Боклер, и там показать чародейке. Хотя, пожалуй, стоило бы, на всякий случай, оставить потенциально опасный предмет где-нибудь за городскими стенами. От греха…       Однако сперва следовало отнести чашу к костру: как он успел заметить, собранные предметы, в отличие от местных обитателей, живых и не очень, на свои места не возвращались, сколько ни садись к огню.       Но, прежде чем возвращаться с внушающей подозрения находкой ко входу в крепость, Геральт планировал подняться на башню, разобравшись с гнездившимися там полуптицами, и сходить на нижнюю часть моста.       На смотровой площадке, кроме вьющих гнездо гарпий, набросившихся на ведьмака со всем праведным гневом семейной пары, защищающей своё жилище, и четвёртого пироманта, при жизни числившегося явно не среди слабых, судя по внушительному диаметру изрыгаемых им огненных сфер, обнаружился и проход в донжон, каковым ведьмак и воспользовался, чтобы избежать необходимости возвращаться уже пройденной дорогой и идти к мосту понизу, мимо воскресшего взвода копейщиков. Тут же, в проходе, валялся окоченевший труп, разодетый в настолько дорогой и добротный длиннополый наряд из чёрной кожи, что ведьмак даже заподозрил в нём настоящего владельца найденного ранее меча.       Поразмыслив, Геральт стянул с него сапоги, а заодно и серебряную фибулу с плаща. Высокие голенища с позолоченными застёжками были чудо как хороши, и на ногах сидели как родные…       Разумеется, мост охранялся. Глупо было бы ожидать иного в этом кишащем нежитью замке.       Вот только охранялся он из рук вон плохо.       Первым защитником оказался лучник, маячивший посреди мостовой и заметивший незваного гостя издали. И конечно же, справа от стрелка — в нише, устроенной в опоре — скрывался его приятель, ожидавший, когда противник, не догадавшийся посмотреть по сторонам, примчится разбираться с его другом, подставив при том спину под удар.       Ведьмак на такой немудрёный обман не купился.       Он шёл без особой спешки, уклоняясь от стрел или просто отбивая их мечом: тетива и без того примитивного лука явно отсырела, а потому и точность стрельбы, и скорость полёта неказистых прутиков с самыми примитивными наконечниками оставляла желать лучшего.       Хорошую стрелу Мильва покупала за полкроны, а эти не стоили бы и медного полугроша за десяток.       Поравнявшись с затаившимся в укрытии покойником, Геральт рубанул наотмашь, вбок, повыше бедра, вывернулся, крутанул выронившего тесак врага, подставив того под стрелу, рассёк впалый живот, напирая на клинок, ногой отбросил изрубленное тело и, уклонившись от следующего выстрела, шагнул ещё ближе к лучнику. Тот бросился бежать, но ведьмак, в два прыжка настигнув его, смахнул голову с плеч…       …и тут же отпрыгнул в сторону, уходя от очередной стрелы: его заметил второй стрелок.       Покойные защитники замка подходили к устройству ловушек на удивление однообразно: вот и сейчас перед охотником на чудовищ стоял ещё один лучник, игравший роль сыра в мышеловке, а его соратники висели за перилами — как и в каждой западне, что встретились Геральту на перевале.       Ведьмак сложил пальцы и, нацелившись, стрельнул Знаком, сбивая в пропасть под мостом и затаившихся упырей, и широкие каменные перила, за которые те держались.       Он едва успел, маневрируя, дабы не упрощать задачу последнему стрелку, сбить ещё и вторую парочку голодранцев, висевших по другую сторону мостовой, а затем заняться и надоедливым лучником, как позади того раздался металлический грохот, словно на мост упало что-то железное и тяжёлое.       Так оно, пожалуй, и было.       Рыцарь, спрыгнувший перед ведьмаком, был воистину огромен и, пожалуй, вполне мог посоперничать в росте и телосложении с каким-нибудь троллем. Его и без того закованную в чёрные латы и чёрный же шлем со стальным фигурным гребнем фигуру дополнительно защищал ростовой щит, походивший на створку, вырванную из крепостных ворот; могучую шею воина закрывал высокий стальной воротник, а тяжёлый двуручный меч он играючи удерживал одной рукой.       Наверное, когда-то он был главным местным военачальником.       Прикрывшись щитом, рыцарь размеренно и неотвратимо, как злой рок, зашагал к незваному гостю, и вдруг, приблизившись, резко ускорился, отведя в сторону щит и занося для удара меч.       От удара вздрогнул весь мост, полетели в стороны искры и осколки булыжника…       Но ведьмака на том месте уже не было.       Воспользовавшись тем, что поле зрения верзилы во время замаха было несколько ограничено его же собственным щитом, ведьмак перекатился вправо, едва ли не под ноги детине, и ловко взобрался на ограждение. Пробежав по нему за спину исполина, пока тот, раздосадованный неожиданной и обидной неудачей, наносил один размашистый, перекрывающий всю ширину мостовой удар за другим, будто подозревая, что дерзкий чужак вдруг стал невидимым, но всё ещё находится перед ним, ведьмак уколол здоровяку в сочленение доспехов на ноге, повредив сухожилие.       Взревев от ярости, богатырь на удивление сноровисто развернулся и грохнул по полу щитом, поднимая облако снежной пыли. Останься на том месте Геральт, быть ему расплющенным в кровавый блин.       Однако, оборачиваясь, рыцарь невольно увлёк противника за собой, и тот вновь оказался позади, снова поразив незащищённый сгиб — но теперь второй ноги.       В трубном рёве великана на этот раз прозвучали нотки паники…       Упав на колени и привалившись спиной к потрескавшейся колонне, чтобы хотя бы так обезопасить оказавшийся слишком уязвимым тыл, бывший полководец зачем-то достал большую, под стать владельцу, гранёную флягу с ярко-оранжевым, едва ли не светящимся сквозь зеленоватое стекло содержимым. Откинув пробку, он поднёс её к посиневшим губам, и тут, наконец, увидел неуловимого, такого отвратительно-юркого врага прямо перед собой — но было поздно: ведьмак был слишком близко, и здоровяк попросту не успевал поднять меч, не успевал даже заехать щитом…       Краснолюдская сталь, войдя в проём воротника, с хрустом врубилась в шею, острие мерзко заскрежетало, заскрипело по позвонкам… и они не выдержали.       Голова повисла на лоскуте подгнившей кожи, щит и меч зазвенели по полу, огромное тело, опрокинувшись на спину, выгнулось дугой, пару раз конвульсивно дёрнулось… и растворилось в воздухе, прямо как тот огненный чародей в нелепом головном уборе, разве что поверженный верзила оставил после себя висеть в воздухе не кроваво-красный, а весёлый ярко-жёлтый огонёк, куда более яркий и крупный, чем те, что Геральт находил на трупах.       Мост, изрядно сузившись — внушительный участок обвалился на дно пропасти, заканчивался коротким подъёмом из дюжины ступеней, упираясь в высокую, ажурную башню со множеством колонн и арочных окон, то ли лишившихся стёкол, то ли никогда их и не имевших, — или, возможно, сие монументальное строение, чьё подножие терялось где-то далеко внизу, во мгле Дияволова ущелья, правильнее было бы называть ротондой?       Дверной проём, ведущий внутрь, застилала туманная пелена.       От неё веяло холодом, но влага даже не думала замерзать, развеяться по ветру или расползтись по мостовой — и причиной тому определённо была магия: медальон отреагировал на завесу, нехотя шевельнувшись на груди. Судя по вялой реакции, угрозы серая мгла, заменившая кому-то дверь, из себя не представляла.       Решив довериться подарку Фрингильи, ведьмак дотронулся к туману рукой, и кончики пальцев без сопротивления прошли сквозь преграду.       А следом шагнул и он.       В центре ротонды, обхватив колени руками, склонив голову набок и закрыв глаза, будто заснув навеки, сидела девушка. Снег белой пушистой шапкой лежал на её голове и плечах, небольшим сугробом — у ног, почти полностью скрывая под собой босые ступни.       Белая, как мрамор, кожа и отсутствие не только малейшего движения, но и дыхания, придавали ей сходство с изваяниями Шаэрраведда… Однако, судя по огромной тяжёлой косе с кривым, хищно зазубренным лезвием, лежавшей у ног девушки и похожей не на часть скульптурной композиции, а на оружие, причём отнюдь не парадное, и по лёгким, невесомым шерстяным прядям на длинных рукавах и юбке, едва заметно колышущимся под дуновениями ветра, природа незнакомки и её состояния была сродни не статуям, а скорее уж тому окаменевшему кузнецу на заднем дворе крепости.       — Кто же ты? И что с тобой произошло? — пробормотал ведьмак, подходя ближе.       Она не была человеком, об этом говорило многое: огромный рост — ведьмак едва доставал ей по колено, если бы она поднялась на ноги; покрывающие нежную кожу гладкие змеиные чешуйки, перламутровые и особенно заметные на изящной шее, тонких ключицах и высоком лбу, выше заменивших ей брови восьми изогнутых рожек, от широкой переносицы к вискам становившихся всё длиннее; серебристо-белый хвост, свернувшийся калачиком позади, но не собачий, беличий или, к примеру, лисий, а более похожий на таковой у какой-нибудь ящерицы — весьма толстый у основания и заметно сужающийся к концу, разве что вместо чешуи и шипов покрытый длинноволосым, густым, мягким и явно очень тёплым мехом.       Лицо девушки казалось совершенно безмятежным, как у спящего ребёнка.       Повинуясь мимолётному порыву, Геральт протянул руку вверх — даже сидя на корточках, она оставалась выше любого человека — и легко, самыми кончиками пальцев, коснулся щеки незнакомки…       … и наваждение рухнуло, осыпалось под мелодичный перезвон невесомых осколков.       С курносого, неуловимо детского лица на него удивлённо смотрели, сонно моргая, большие заспанные глаза с зеленовато-жёлтой радужкой и узким вертикальным зрачком.       Как у рептилий.       Как у ведьмаков.