Rozen Maiden Vergessene Zeiten

      Через полчаса они уже сидели в гостиной и пили чай, а дети, решив, что мастеру можно доверять, рассказывали ему свою историю. Ганс внимательно слушал, пытаясь уловить в их взглядах и голосах то, что, как ему казалось, было чем-то важным для него.       — Я — Шошана Штерман, а это — моя сестра-близняшка…       — Шуламит Штерман же.       — Мы раньше жили в Потсдаме, но у нас отобрали дом и выгнали… Мы хотели честно уехать, но нам не давали, в итоге мы переоделись и поехали как обычные люди…       — Маму арестовали ещё в Вурцене же… Нам удалось сбежать, и теперь мы направляемся в Прагу же, там живёт наш дядя… Кое-как добираемся же, но денег не хватает, да ещё мы не привыкли к такой самостоятельности же…       Те самые страшные новые законы, которые принимали где-то в Берлине, оказывается, уже действовали. И дети, похоже, были первыми пострадавшими от такого положения дел. Видя их бедственное положение, Розен проникся к ним добротой, несмотря на то, что эти новые законы прямо предписывали презирать их.       — Ребят, давайте я попрошу своего друга, я думаю, он будет не прочь, раз такое дело, докинуть вас куда-нибудь до Альтенберга, а там и до границы недалеко…       — Господин, вы так добры же!       — Ой, быть может, право, не стоит… Вы, правда, так добры… И так заплатили нам так много, а ещё…       — Ну, будем считать, что это тоже в благодарность за такую великолепную рабо…       Внезапно послышался резкий и настойчивый стук в дверь. Мастер замолчал на полуслове, а дети испуганно переглянулись.       На этот раз, кажется, это не предвещало ничего хорошего.       — Так, ребята, на всякий случай спрячьтесь, а я пойду посмотрю, кто там.       Стук повторился.       — Иду-иду!       За дверью стоял мужчина в форме.       — Добрый вечер, герр Розен.       — Добрый. Что вам от меня нужно?       — До нас дошли сведения, что вы укрываете преступников.       — Что? В жизни такого не делал!       — У нас есть показания свидетелей, — он отошел и показал на перепуганную даму, стоящую поодаль. — Фрау Андерс, правда, что вы видели, как двое детей входили в этот дом?       — Ну… да… кажется… Но я…       — Достаточно. Герр Розен, не возражаете, если мы осмотрим дом?       Розену показалось, что его сердце пропустило удар.       — Знаете… да, утром вроде, или днём, ко мне тут заходила парочка детей, но они уже давно… — он вздохнул и резко и отчётливо, чтобы было слышно во всём доме, произнёс: — Сбежали.       Дети поняли намёк.       Пока Розен пытался ещё пару минут отвлекать полицейского разговором, они неслышно отворили окно в сад и нырнули в вечерние сумерки.       Полицейский, конечно, осмотрел всё — гостиную, мастерскую, кухню, спальню, повертел в руках «спящую» Канарию, задумчиво осмотрел полки с инструментами или частями кукол (будто бы на них мог укрыться ребёнок!), даже хотел заглянуть в раскалённую печь для обжига, но в конце концов всё-таки понял, что там уж точно никто не может прятаться. Через полчаса он покинул дом — к счастью, ни с чем.       Розен знал, что у детей мало шансов добраться не то, что до границы, а даже до ближайшего Дрездена, если за ними уже идёт слежка. Но тем не менее, он твёрдо решил надеяться на чудо. Как в благодарность за сад, так и просто потому, что близняшки ему чем-то понравились. Две сестры, спокойная и рассудительная Шошана и вспыльчивая, но добрая Шуламит — были всего лишь простыми детьми, попавшими в жуткую жизненную ситуацию. И насколько же они разительно отличались от «непримиримых врагов нации», которыми их стали рисовать с недавних пор газеты!       Теперь, сидя в кресле, он вновь вспоминал их лица, их немножко беспечные, но осторожные улыбки, их повидавшую долгую дорогу одежду…       И наконец, до него дошло. Эта манера изъясняться и умение держать себя, капризность и непокорность, трудолюбие и ответственность, доброта и самоотверженность, будучи смешаны вместе, наконец сформировали у него в мыслях образ той, которую он так долго искал.       — Что бы с вами ни случилось, ребята, я постараюсь сделать так, чтобы у других «вас» в жизни не было таких невзгод… — сам себе шепнул мастер и взялся за инструменты.       Да, Розену пришлось долго объяснять Берте, какие именно новые платья он хочет, чтобы её мама сшила для новых задуманных им кукол; он долго думал, сделать ли вторую куклу мальчиком или девочкой; он не мог решить, какого цвета глаза им вставить: какие были у Шуламит и Шошаны — зелёные, или розово-красные, как те блики, которыми в них играло рассветное солнце в момент первой встречи детей с Розеном. Он долго обрисовывал скребком черты их лиц в отливочной форме — миллиметр за миллиметром стёсывая гипс, пока наконец не появлялся необходимый рельеф; он с нетерпением ждал, когда закончится обжиг, и из печи, где бок о бок лежали части будущих сестёр, появятся на свет их головы, руки, ноги… Он, усаживая готовых кукол на кресло в гостиной и поправляя им волосы и одежду, вглядывался в их лица, пытаясь понять: удалось?       И лишь когда, наконец, осколки броши Алисы — Мистические Розы, предназначенные сидящим перед склонившимся Розеном куклам, признав их, взлетели с ладони мастера и исчезли в груди каждой из сестёр, Розен позволил себе расчувствоваться.       — Звёздочки мои… — ласково произнёс он, беря их на руки.       Сёстры одновременно открыли свои разноцветные глаза и улыбнулись.       Две близняшки, две Звёздочки — Лазурная и Нефритовая, как их назвал Розен, сидели у него на руках и радовались этому единству — друг с другом и с Отцом. И пусть каждая из них была лишь частью, половиной той, к которой стремился Розен, в нынешний момент это никого из них не заботило.       «Подружатся ли они с Канарией? Поладят ли друг с другом? Будут ли они такими же, как Шуламит и Шошана? Будут ли помогать друг другу или сразу же поссорятся? И — надолго ли они вместе? Что за жизнь их ожидает?...» — роились беспокойные мысли в голове Розена, и только звонкий голосок той, кого мастер — или уже Отец? — назвал Лазурной, внезапно разрезал идиллическую тишину:       — Как мило здесь же!       «Удалось!» — понял Розен.