Не в себе!

Если директор Стюарт думал, что заставить своих учеников украшать спортивный зал для выпускного будет хорошей идеей, он жестоко ошибался. К разочарованию всего старшего поколения школы Маунтейн Лейк, поколение подростковое позиционировало себя исключительно как помешанных на видеоиграх или никелодеоновских сериалах амёбных существ и, кажется, менять свой образ жизни не собиралось. Но на то мистер Стюарт и был директором, что, в опасении призрачного наказания, никто его решения не оспорил. Именно поэтому, через два дня после повторяющихся угроз вездесущей завучихи, в зале шаталось добрых двадцать пять человек. Однако, несмотря на завывания учителя физкультуры о том, что труд сплотит молодёжь, спустя полтора часа всё оставалось в практически прежнем состоянии, потому что среди этих двадцати пяти человек действительно заняты делом были от силы пятнадцать. Но и их нельзя было назвать тружениками — они лишь лениво перетаскивали картонные декорации на колёсиках, раскрашенные двумя сёстрами, которые постоянно жаловались на голод, хотя их уже никто и не слушал. Пара человек, правда, были реально рады выполнять работу, восстанавливая баланс энтузиазма в группе. Санни Линч в их числе, разумеется, не было. — Ты так и будешь держать свою королевскую задницу прямо тут? Или тебе нужно специальное приглашение? — прошипели ей в самое ухо. На щеке Хоуп красовалось тёмное пятно, доставшееся ей, видимо, в борьбе с заляпанным полом. Уж кто и заслужил понижения жалования, так это уборщик, но, так как он пришёл в ряды работников школы прямо с улицы, после душещипательного выпуска одной из учениц о бездомных людях штата, и коллективная жалость персонала к нему ещё не прошла, ему ничего такого не грозило. — Рада, что ты наконец признала моё королевское звание, — Элисон улыбнулась в ответ одной из своих коварных улыбочек и даже не тронулась со своего забронированного места на банкетке. Можно было даже демонстративно посмотреть в своё карманное зеркальце: за две недели она уже достаточно привыкла к новой внешности и новой косметике, которая ей досталась. Если бы прямо у её ног не материализовалось пластмассовое ведро с мутной водой и потускневшей голубой тряпочкой, не навевающей ничего, кроме отчаяния, — И что это должно означать? — То, что монархии пора познать суровые реалии этого мира, — проворчала Моррисон, чуть опасливо оглядываясь по сторонам. Только накануне Ханна и Хлоя с присущей им неожиданностью подловили её в одном из коридоров школы. Точнее, они просто прилипли к ней с мириадой вопросов, что таились в их маленьких головушках: как это так вышло, что Санни ни с того, ни с сего начала ходить в библиотеку? Не собирается ли она повысить уровень своего ай-кью и оставить сосестёр с их семьюдесятью восемью на двоих? К тому же, какая-то птичка пропела Ханне, что туда же наведывалась Хоуп Моррисон, и, разумеется, такие невероятные совпадения посеяли всё в тех же многострадальных головушках девушек самые вопиющие подозрения. — Все мы знаем, что она неудачница, но она опасна! — изрекла блондинка, совершенно уверенная в исключительности своих слов, пока Хоуп сдерживалась, чтобы не ударить её по лицу. — Кто знает, что за игру она затеяла? Сначала притворится твоей подругой, войдёт в твой круг, а затем — бац! — и тут она подняла руку в страшном жесте, таком же смешном, как и она сама, — И всё, и тебе не видать короны! — И как она, по-вашему, это, — Хоуп постаралась повторить её движение а-ля «нож в спину», — сделает? — Не знаю. — совершенно спокойно ответила блондинка, и, судя по всему, её правда не интересовали такие аспекты её теории. — Но как-нибудь сделает. Злость на эту оставшуюся анонимом «птичку» — а она была и её было достаточно, чтобы представить всех подружек Линч в качестве ходячих мишеней — сменилась настороженностью: им придётся лучше прятаться. И всё это при том, что на Моррисон накатило такое желание поговорить с Санни! Просто невероятно. Ей хотелось обсудить с той любую мелочь, рассказать что-нибудь о себе и узнать что-нибудь о ней. В общем, злость на «птичку» сменилась злостью на душегубную сваху поневоле Седрика. Элисон, вероятно, собиралась стоять на своём, но как только на горизонте появилась мисс Глетчер, размахивающая отчётами и посылающая визгливые замечания направо и налево, королева мгновенно превратилась в великую труженицу. Гирлянды уже были повешены, часть вычурных розовых декораций расставлена по местам, а синий блестящий дождик более-менее успешно прикрывал волейбольную сетку, когда в двери спортивного зала наконец пропихнули гвоздь программы. Точнее, два гвоздя программы. Две пары крепких парней, огибая ребят с прожекторами, внесли внутрь два больших плетёных кресла с высокими спинками. У Линч открылось второе дыхание. — Это они! — пропищала она прямо над ушами тех самых парней, и голос её гулом отбился от стен спортивного зала. Мисс Глетчер флегматично кивнула, на секунду оставляя свой образ грозной воительницы. Видимо, всё же не ожидала такого проявления эмоций от той, кто только что так усердно имитировал бурную трудовую деятельность. — Это троны, на которых будут сидеть король и королева выпускного бала. О, мисс Линч, вот и вы, — добавила она, когда Хоуп не удержалась и тоже подошла ближе, — Вам двоим я и поручаю эту задачу. Джейн Блэр, как знаете, хоть и является принцессой, в отличие от вас не уделяет должного внимания подготовке к вечеру, а мальчики ничего не сделают хорошо, так что, девочки, это дело достаётся вам двоим. Поставьте их там, где посчитаете нужным, — поручила она и уже через секунду ринулась выяснять что-то насчёт внешнего вида одной из учениц, совершенно забыв об их существовании. Санни не стала долго ждать. Хоуп не успела и глазом моргнуть, как эта дама полностью взяла инициативу на себя — чуть не за шкирку схватив бедных парней, она гордо продефилировала к сцене. Кряхтя, но держа язык за зубами, те молча поплелись следом, чтобы уже через секунду чудом не повалиться вместе с тронами — Элисон остановилась так же внезапно, как и пошла. — Я хочу, чтобы они стояли вот здесь! — объявила она, тыкая каким-то образом наманикюренным в полевых условиях пальцем прямо перед собой, но прежде, чем работники приступили хоть к чему-то, оборвалась: — А, нет, стойте! Тут свет упадёт на спину и будет ужасная тень… Нет, нет, так точно не пойдёт. Я не хочу, чтобы вместе с троном от меня упала тень какого-то чудовища, нет… Тогда лучше поставить их прямо под прожекторы, чтобы, знаете, у нас была такая аура из света, да? — она небрежно, нетерпеливо обрисовала руками «ауру» вокруг своей фигуры и обернулась, словно спрашивая совета, которого она, конечно же, не спрашивала, — Да, давайте туда. Живо, живо! Минута унылых кряхтений и поправлений — качки и спортсмены класса не тратили своё драгоценное время на такие вещи, как таскание мебели по спортзалу, — и вся участь досталась лишь мелким дрищам, мускулы которых были где-то там же, где и их чувство юмора — и кресла оказались на нужном месте. Ну, то есть как на нужном… — Чёрт, нет, всё не то! — пискнула Линч, стоило ножкам стульев тяжело коснуться паркета, — Быстро поднимайте всё и тащите подальше! Ужасное место, я даже не хочу садиться и пробовать… — Как будто тебя просили… — Кыш! Так, мальчики, двигаемся левее и чуть назад, тогда будет очень круто, мои блёстки на платье будут переливаться в синем цвете… — Твои блёстки?.. — А, нет, стоп, стоп! Я сказала, СТОП! — было ответом для Хоуп. Линч оставила руки в огромных браслетах на боках и наклонилась чуть вперёд, видимо, чтобы её приказы быстрее доходили до рабочей силы. — Неужели не понятно, что если мы поставим трон там, то свет будет прямо передо мной! Боже, это просто кошмар! — Да ты же этого хотела! — озвучил глас народа в один из работников, который держал ножку кресла и который тут же пожалел о своей способности говорить. — Нет, а самим подумать! — она снова звякнула своими браслетами и принялась наворачивать круг, так что Моррисон осталось только удивляться, как даже для уборки в спортивный зал она умудрилась обуть чёртовы каблуки. — А самим подумать, своими головами! Любому же ясно, что это тупое место для трона, нет, надо было потащить! Я даже молчу о том, как тупо посадить королеву бала в тень, просто подумайте, как я буду выглядеть! Моё платье, оно недостойно такого обращения, и моя кожа! Она же просто… — и тут понадобилась секундная пауза на то, чтобы взглянуть на свои руки и заодно вспомнить, в чьём теле она находится, — То есть, она уже… Но я просто превращусь в одно чёрное пятно, в смысле, в ещё большее… Хоуп уже было решила, что к Линч, в конце концов, вернулся её больной, но всё ещё иногда функционирующий рассудок, и, разумеется, ошиблась: Санни овладела не растерянность, как могло показаться, а лишь большая злость. А это, в свою очередь, злило Хоуп. — Окей, ты кончила причитать? — выпалила она. Кто бы мог подумать, что её собственный голос будет так раздражать! — Я вот, например, всё ещё интересуюсь, почему в этом вопросе ты рассматриваешь только свою безупречную кандидатуру! Или тебе стоит напомнить, что я тоже существую и имею неплохие шансы надрать тебе зад? — Линч повернулась, и Хоуп открылся замечательный вид на её собственное лицо со сморщенным носом и прищуренными глазами. Моррисон не смогла сдержать ухмылки. — Добрый вечер, если ты не забыла, мы немного не в том положении, чтобы быть на сто процентов уверенными, кому из нас достанется победа! Хоуп надеялась, что смогла хоть немного выразить в словах свои мысли. На самом деле, она могла бы встать на место Линч… разве что используя всю ту терпимость к ней, что ей так радушно подарил Седрик… всё было запутано. Их места в этой жизни, их шансы на что-либо. Если они не успеют вернуть всё на свои места до выпускного, то кто, по сути, победит? Впрочем, её слова собеседницу ни капли не успокоили. Она лишь фыркнула в ответ, и Хоуп пришлось приложить ещё большие усилия, чтобы не потерять самообладание. — Иди ты к чёрту, а! — Да что опять случилось? — Да твой тупой цвет кожи случился, я даже не знаю, как ставить этот чёртов свет! Пара человек в зале заинтересованно обернулись. Тут же остановить Хоуп было бы невозможно, даже если бы она этого захотела. — Минуточку?! — Я не это имела в виду! А она почти… А она почти поверила в то, что у них наконец-то хоть что-то наладилось. Хоть и таким идиотским образом, но получилось выровнять отношения и не грызться между собой по любому поводу. Что получится забыть старые обиды и хотя бы попробовать по-настоящему сплотиться, если уж не получится стать друзьями… И такой финт ушами! Если даже под действием этих дурацких побочных эффектов она смогла сказать такое, чего же предстояло ждать потом? — Всратая расисткая сучка, что ты тогда имела в виду?! — крикнула она, подходя ближе к оцепеневшей противнице. И без того писклявый голосок Линч, которым её наградила природа, стал ещё противнее, отпрыгнув звучным эхом от стен. Хотелось кое-кого хорошенько толкнуть и сказать ещё парочку ласковых слов, и Хоуп всё труднее было находить поводы сдерживаться. Она была человеком неагрессивным — вспыльчивым, да, но не агрессивным — и в драки раньше лезла только пару раз в младшей школе, а увеличивать эту статистику особо как не собиралась. Но выдерживать замечания по поводу своих национальных признаков, как долбанный праведник, и подставлять вторую щёку она не собиралась. Не в этот раз. — Не называй меня расисткой! Ты что, назвала меня расисткой? — Завались сейчас же, пока я размазала тебя по стенке! Поверь мне, я могу! Тебе не говорили, какие мы, латиноамериканцы, темпераментные?! Ходячий адреналин! И именно потому, что Хоуп не любила насилие, её кулак так и не очутился на плече этой сучки, и её руки не вцепились ей в волосы и в лицо. Им обеим хватало слов и этого забавного выражения страха на — ха! побелевшем! — лице Элисон, которое доставляло ощущение хоть и шаткого, но триумфа. Наконец-то эта девица открыла глаза настолько, что смогла увидеть, как много проблем приносит окружающим, наконец-то ей показали её место. Правда, ещё это пугало. Хоуп была неагрессивной, она не любила насилие, не принимала его, по крайней мере, в физической форме. Она могла наорать, могла засыпать угрозами, но она не собиралась никого бить, даже если очень хотела. И дело было не в бегающих по тут же собравшейся толпе зевак глазам Элисон, и не в том, что в глубине души ей не хотелось на неё орать — надо было врезать Седрику — а потому что ей не хотелось быть такой. Только животные позволяли себе распускать руки. Только самые конченные поднимали руки, и Хоуп не могла быть одной из таких. Ей нужно научиться контролировать себя. Её кулаки бессильно сжимались и разжимались, в ушах шумели вперемешку гудящая кровь и идиотская поп-жвачка, доносившаяся из радио, и только сейчас Хоуп заметила, как часто и громко она дышала. А ещё — мысль пришла внезапно и камнем свалилась на плечи — она очень устала. Подумать только — пара громких фраз, и её тело уже всё тряслось от злости. Она опустилась на банкетку, пытаясь справиться с головной болью и ощущением, будто кости стали в несколько раз слабее, пару раз хрустнула пальцами, глядя на потускневшие за день от школьной пыли кроссовки. Снова встала, чтобы севшим голосом разогнать толпу идиотов, которым было больше нечем заняться, как лупиться на очередные разборки двух королев школы, и ушла снова бороться с грязью на паркете, оставляя и троны, и Элисон. Майло материализовался на горизонте тогда, когда Санни отбивалась от кучки одноклассников, то ли в шутку, то ли всерьёз болтающих о чилийце на кассе супермаркета, который однажды зажал им пенни со сдачи, и о том, как это делало всех южноамериканцев поголовно грязными нелегалами. Хоуп унеслась в угол зала буквально только что, и Линч явно выглядела не лучшим образом — как-то неуверенно и будто бы потерянно. Флетчера просветили насчёт Седрика и его главной роли в этом явлении, но он считал, что тут имело место и что-то более сильное, чем какая-то неправдоподобная магия еле сводящих концы с концами шарлатанов с окраин города. — Ты как? — сказал он так деликатно, как вообще можно узнавать о самочувствии обидчика, а не обиженного. Тем не менее, Элисон, наверное, не могла бы сказать, что это было абсолютно неожиданно с его стороны. С тех самых пор, как «очкастый Флетчер» стал Сообщником номер один этого мелкомасштабного клуба мистически-проблемных подростков и тем избранным, что знал о смене тел, ему открылись совершенно новые возможности. Вместе они составляли «golden trio», как если бы она отразилась в кривом, изогнутом зеркале. Латиноамериканская зазорная девчушка, не лезущая за словом в карман, типичная блондинистая дурочка с длиной юбки на грани дозволенного, и он, псевдособранный псевдобританец, вечно таскающий книжки и поправляющий очки — мелкий, тихий, странный и, тем не менее, занимающий важное место в этой комической троице. Он ходил вместе с ними в библиотеку, он с радостью помогал Хоуп помогать Санни, он подсказывал места, где можно найти новую информацию, он делал комплименты Элисон тогда, когда Моррисон придумывала лишь саркастические комментарии. Он давал Элисон болтать столько, сколько ей хотелось. Он был таким джентльменом, каким не становился даже ради своей мамы. Оставалось только открахмаливать воротнички вместо галстуков-бабочек, но он сомневался, что она оценит такие старания. Это было сложно — Майло почти что собственными ушами слышал звук, с каким разбивались его прежние жизненные устои. Вот уж не поверишь, пока не увидишь! Флетчер всё ещё иногда — в перерывах между открыванием дверей перед дамами и штудированием чужих учебников — начинал думать, что всё это большая шутка, и скоро прямо перед его носом выкинут огромную ленту «РОЗЫГРЫШ», а со всех сторон полетят конфетти. Его голова, его мир и увлечения всегда принадлежали науке, а она была бессильна в объяснении феноменов: произошедшего между Санни и Хоуп и происходящего в Майло прямо сейчас. Элисон, разумеется, была самой красивой девушкой в школе. В этом сомневалась разве что её половина, иначе никакой борьбы между фан-клубами Линч и Моррисон не было. Но конкретно для Майло она была самой красивой. Однако, смотря правде в глаза, чем ещё она отличалась? Она не блистала своим умом, не выбивала добротой, даже не раздражала сарказмом — кроме её красоты, в ней мало чего можно было найти. Тогда ещё острее вставал вопрос: чего он так к ней привязался? Он водился лишь с клубом тех невесёлых и ненаходчивых, зато умных ребят, составляющих схемы чуть ли не с пелёнок и штудирующих библиотеки так же, как он. Мама, сидя за завтраком, осторожно, словно такие вопросы были недостаточно интеллигентными, спрашивала, не нравится ли ему кто-нибудь из школы, и он, нервно поправляя бабочку, с робкой усмешкой отвечал, что у него нет на это времени. Ему казалось, что только ум и может его привлечь в ком бы то ни было, а последнее время он только и делал, что пялился на плавные локоны волос Элисон и неловко, совершенно неумело пытался подавать знаки внимания. — Нет, ты слышал её? — возмутилась Линч, увидев во Флетчере своего идеального слушателя и союзника. — Она назвала меня расисткой! Я всего лишь сказала, что… Эээ, ну да, ничего хорошего я не сказала. И вот она стояла, чуть потрёпанная, во всех смыслах этого слова, и на лице её читалось (если Майло умел читать по лицам) некое замешательство и капелька сожаления. Разумеется, как и до всех остальных, до его ушей дошли реплики случившегося инцидента, и, какие бы чувства он не испытывал к Элисон, недолго надо было думать, кто начал всё это дело. За пару дней более-менее тесного «сотрудничества» выяснилось, что разозлить Хоуп Моррисон легче, чем раз плюнуть, и в этом виде спорта Элисон была вне конкуренции. Но их споры обычно заканчивались так же быстро, как и начинались. Сейчас же тема была затронута серьёзная, и Майло был искренне рад, что никто не спрашивает его мнения, во всяком случае, напрямую. В ответ Флетчер лишь неуклюже приобнял девушку за плечи, а через секунду её голова каким-то образом оказалась на его плече, а вьющиеся волосы лезли в рот и щекотали щёку. Она что-то пробормотала, но ему не дано было услышать. Это было до жути неестественно, и наверняка она сама это видела, но, к великому его счастью, решила промолчать. Однако в спортзале они были не одни, а репутация у Майло в школе была, как ни крути, не фешенебельная, в то время как Элисон — ему приходилось периодически напоминать себе и об этом — была в теле Моррисон, не менее большой фигуры в школе, у которой, к тому же, был молодой человек. Молодой человек, который двигался прямо в их сторону. Майло Ник никогда не нравился — ещё одна вещь, которую Майло в себе перестал понимать — он ни разу в жизни с ним особо не сталкивался, но, от одного упоминания о Долтмане, его почему-то коробило. Считать себя ревнивым человеком Флетчер бы никогда не решился — почти глупая влюблённость Линч в этот ходячий секс была понятна, хоть и не без усилий, а его самого с ней ничего, кроме его идиотских попыток ухаживаний, по сути, не связывало. Но, тем не менее, что-то внутри Майло пыталось злиться и сопротивляться каждый раз, когда она таяла при виде его имени на дисплее своего телефона. А оно мелькало часто. Долтман трезвонил раз пять в день, если Элисон была не с ним, выяснял, где она, и что она, ведь что ещё делать Санни, как не тусоваться в его компании? Та стушёвывалась и отшучивалась, нервно наматывая и без того вьющиеся волосы вокруг пальца, а тот неубедительно делал вид, что не замечает этого. Когда ей пришлось отказаться от сходки с его группой вечером в гаражах одного из участников, он вроде как в шутку сравнил её со своей бывшей, а потом наступили две тяжкие минуты, в течение которых эта самая бывшая была беспощадно облита грязью от своего экс-бойфренда. Моррисон этого, к счастью, не услышала — она в это время копалась на книжных полках городской библиотеки, куда они и двинулись вместо сессии гаражного рока. Зато услышал он, и его мнение о Долтмане лучше не стало. Итак, Ник двигался в их сторону, и вид у него был не лучший, даже не считая грязных пятен непонятного происхождения на руках и безнадежно помятой футболки. Голова Элисон всё ещё покоилась на плече Майло, и девушка была в прелестном неведении о приближении своего возлюбленного. Зато сам Майло уже догадывался, зачем тот идёт к ним, хотя и был бы рад построить из себя дурачка ещё пару везучих мгновений. — П-привет, Ник! — он выдавил из себя самую идиотскую улыбку, на которую был способен и чуть дернул плечо, чтобы Элисон слезла с него и не усугубляла ситуацию. Та тут же вскочила и выдала в сторону Долтмана идентичную фразу. — О, привет, Ник! Не знала, что ты тоже здесь! Я думала, ты сегодня опять репетируешь со своей группой… Но Нику, казалось, было глубоко плевать, что она там вообще думала. Воинственный взгляд его сощуренных глаз был направлен исключительно на втянувшего голову в плечи Флетчера. Тот не знал, куда себя деть. Он не умел участвовать в разборках, только не с главными фигурами школы и не на глазах у десятка своих сверстников, готовых лишь поржать в ходе событий, но только не помочь. Он решал конфликты исключительно дипломатическим путём, но с людьми по типу Долтмана такие штуки не прокатывали. — Отошёл от моей девчонки, сопляк, — угрожающе проревел он, кивая в сторону девушки. Нет, Майло мог его понять (если бы очень постарался), но то, как он тряхнул своей головой! Словно Элисон — или Хоуп — да кто угодно — его собственность, скотина во дворе, которой он может распоряжаться простым кивком. И сам жест, такой привлекающий к себе внимание, чтобы все увидели, какой он крутой и страшный, что лучше не вставать у него на пути, а вместе с тем и полюбовались его шевелюрой. Всё это вызывало отвращение. — Она не твоя собственность, — усиленно выжал из себя Майло и пожалел об этом в ту же самую секунду. По залу прошлись несколько усмешек одноклассников, уже знающих наперёд, чем всё это закончится. И он тоже подозревал. Но нельзя было допустить, чтобы они все ещё раз убедились в том, что он слабак, особенно Элисон, которая уже с боязнью сжала его руку, поэтому он, с трудом проглотив комок в горле, чуть натянуто выпрямил плечи и приподнял голову, мысленно останавливая себя, чтобы не поправить очки. — Хочешь поумничать, да? — издёвка вышла из уст Ника легко, словно он заранее знал, что произнесёт её. — Нашёлся такой умный, решил зубы мне заговаривать? Думаешь, я не вижу, как ты уже неделю подкатываешь к моей девчонке? — Я всё же думаю, что глаза тебе проверить стоит, — отчеканил Майло в ответ, сам от себя не ожидая таких слов. — Э! Э, засранец, ты за словами-то следи! — и вот уже руки Долтмана элегантно приземлились на плечи Флетчера и оттолкнули его, да так, что Элисон осталась где-то в стороне, а того колыхнуло, и он неуклюже и совершенно немужественно растопырил свои тощие руки, чтобы удержаться и не упасть. В конце концов, в худшем случае его ещё успеют повалить. — Хочешь втянуть меня в драку? — ему пришлось повысить голос, чтобы выглядеть хоть на капельку увереннее. — Как бы не так! — рассмеялись ему в лицо. — Дрищ ты. Не посмеешь. Зассышь, ботаник. И вокруг послышались новые волны смеха. Все эти грязные в прямом и переносном смыслах лица, жадно таращащиеся на него в ожидании ответной реакции, готовые проглотить всё, что будет приправлено драмой, мнимой крутостью и ноткой запаха крови. Они все ютились в нетерпении, словно голодные зрители на гладиаторских боях, на арену которых его случайно закинули, чтобы посмотреть, на сколько секунд его хватит. Это не должно было его злить. Он привык к чему-то такому, хотя, конечно, не в таких отчаянных обстоятельствах. Майло хотел бы найти преимущества в том, чтобы быть таким слабым и немощным мальчуганом, не умеющим нормально контактировать вербально и на действиях. Его ум почти нигде не находил применения и признания — учителям было влом и лень тратить время на споры с выскочкой, одноклассникам он нужен был только во время контрольных работ, когда никто, кроме него, не мог внятно написать ответов. Друзей в научном мире не водилось, только комические, притянутые за уши коллеги, не умеющие говорить ни о чём другом, кроме своей научной деятельности, а всё другое считавшие уделом тупых и ограниченных, не понимавшие, какими ограниченными являлись они сами. В итоге, оставался Майло со своей странной и глупой красной бабочкой и вечно выпадающими из слабых рук книгами, которыми было не с кем поделиться. Поэтому для него было так важно стать частью чего-то большего, чем просто он и его неуклюжесть — парень чувствовал себя с своей тарелке большую часть времени, если был с Хоуп и Элисон. Он мог вкатывать научные шуточки, которые они не понимали, но искренне пытались, они помогали ему испытывать то, чего он никогда не испытывал раньше — начиная от вкуса кока-колы, которую он до этого пил лишь однажды и заканчивая лёгкой, почти невесомой влюблённостью — и у них была одна общая, важная цель. Майло чувствовал себя важным. Но вот сейчас над ним снова смеялись, а он снова злился. Стоило ли это мимолётное, хоть и долгожданное чувство собственной значимости ещё больших, чем обычно, унижений? Ник был разозлён, но всё ещё могло обойтись без последствий. Майло не хотел казаться слабым, но ещё больше ему не хотелось потерять своё мизерное, едва заметное достоинство. — Давай я просто уйду. — сказал он наконец, снова ощущая противный комок в горле, и отошёл ещё на пару шагов назад. — Я уйду, и мы не станем продолжать эту бессмысленную ссору. И он уже заторопился, так же неуклюже, как и всегда, к выходу из зала, когда его развернули, и крепкий кулак оказался прямо на его челюсти. Майло отшатнулся, поражённо хватаясь за лицо. Слава богу, он хотя бы сжал зубы, иначе наверняка было бы ещё хуже. Водя глазами, парень пытался отыскать взглядом обидчика прежде, чем получит второй удар. Тот оказался в шаге от него, с диким бешенством на лице на лице покачиваясь на ногах, явно готовый к продолжению. Едва Майло поднял лицо, как в него понесся ещё один удар. Только в последний момент он успел притянуть руку к лицу, и она защитила его от надвигающегося кулака. За ним последовал ещё один, и Майло из последних сил постарался блокировать его, закрываясь руками от беспощадного противника. — Что, только и умеешь, что защищаться, неудачник? — орал на него Ник, хватая за плечи. Это был его шанс. Долтман отвлёкся на разговоры и стоял рядом, а значит, можно было поменять ситуацию. Попытавшись выбрать нужный момент, Флетчер направил свой кулак, не зная толком, куда хочет попасть. Попал он, судя по всему, куда надо — Долтман рвано выдохнул и отпрянул. Тогда Майло начал махать кулаками, беспорядочно и неумело, надеясь задеть хоть что-нибудь. Махал кулаками и тыкал локтями, а ничего зажмуренными глазами он не видел. Все чувства притупились, руки, никогда до этого не участвовавшие в драках, саднили и болели. Крики одноклассников превратились в белый шум, глаза разлепить он не смел, как бы не попасть кулаками в своё же лицо. Как он понял, пару раз его удар всё же попал по цели, но этого было мало. Бой был, очевидно, неравный: Ник был крепок и слажен, Майло же мог только мечтать об этом. И помощи ждать неоткуда. Внезапно по всему телу прошлась парализующая боль. Кажется, он шла от лица. Майло попытался разлепить глаза, чтобы понять, что случилось, но правым глазам увидел лишь смазанную, разбитую картинку. Что-то точно было не так. Он беспомощно поднял руки, чтобы нащупать очки, чтобы нащупать глаз, и в этот момент его ударили ещё раз. На этот раз удар был сильнее и точно попал в точку — по колену. Удержаться было невозможно. Майло с тяжёлым звуком повалился на пол, не находя в себе силы думать о чём-то другом, кроме своей боли. Глаз болел — кажется, там шла кровь, что-то всё-таки случилось с челюстью, пальцы — особенно большой — болели, нога онемела. Встать точно не получится. Ещё секунда, и эта боль показалась ничтожной по сравнению с навалившимся на него телом. Спина оказалась прижата к жёсткому полу, а на рёбра лёг неподъёмный вес противника. — Ты не победишь, ублюдок! — орали ему в ухо. Невероятно, как у Ника хватало сил открывать рот. Майло пытался отбиться, ударять локтями в ответ, надеясь попасть в ребро или живот. Вместо этого же он дал Долтману возможно схватить свои руки и зажать их коленями. Не вырваться. Внезапно стало тошно — Ник прижал свободную руку к его горлу. Из его горла вырвался беспомощных, жалкий хрип — он раззадорил того ещё больше. С громким, победоносным смехом Долтман нажимал на его гортань всё сильнее. В голове гремели аккорды грязного гаражного рока, который, вероятно, мог играть Долтман со своей командой вчера. Он смешивался с пронзительными, но далёкими криками со стороны. Они звучали не так насмешливо, как остальные, но Флетчеру было уже всё равно. Умереть в школьной драке казалось нереальным исходом, но что он может сделать? Так и умрёт жалким неудачником, который даже не может побороться за девушку. Крики приближались и становились громче, пока не разразились головной болью прямо над его ухом. Ему понадобилась драгоценная секунда, чтобы узнать голос Хоуп — значит, это была Элисон. Вес на его теле покачнулся, затем снова надавил с новой силой, а скоро с хватка на горле ослабла. Майло жадно вдохнул в себя воздух, борясь с противным звуком в голове, отдающим в виски. Он приоткрыл левый глаз и увидел, как несколько человек оттаскивают с него сопротивляющегося Долтмана. Тот пытался напоследок ударить похлеще, целясь в голову, а Майло было нечем закрыться. Кулак мазнул по щеке, но не так сильно, как боялся парень. Кажется, его всё же смогли оттянуть, он не мог сказать. Глаза не видели, а руки онемели насколько, что ничего не чувствовали. Разве что рёбра уже не так болели. — Ты слабак, никчёмный слабак! Я бы тебя так прикончил! Неудачник! Майло попробовал подняться — безрезультатно. Оставалось только растерянно мотать головой и шевелить кистями, надеясь почувствовать хоть что-нибудь. Воздух всё ещё трудно поступал в лёгкие, и он хватал его так глубоко, как мог. И тут парня снова схватили за плечи. Он лишь охнул, неспособный ни на что другое, ни на какое отражение ударов. Однако, кажется, в этот раз его не собирались бить. Они — кажется, это были они — подняли его затёкшее тело с пола и понесли-потащили-отвели куда-то в сторону, где Майло смог сесть. — Очки… — пролепетал он отнявшимся языком. — Они здесь. Слетели, — как бы извиняющимся тоном произнесла Элисон. — Они немного… Они немного не в форме. — Он слепо пошарил перед собой руками, пока ему не вложили в руку то, что осталось от его очков. Даже ничего не видя, он мог почувствовать пронизанные морщинками трещин стёкла. Усталый вздох вырвался из него. — Я позвала медсестру, погоди секунду. И когда она ушла, а у него не хватило духу попросить её остаться, не оставалось больше ничего, кроме как тяжело вздохнуть, задумчиво вертя стекляшку в руках, пока не подлетела полноватая медсестра (большое белое пятно) с каплями и стерильной повязкой. И даже тогда у Майло не получилось отделаться от чувства унижения, которое он мог почувствовать, даже не видя лиц возвращающихся к своим делам удивлённых или радостно возбуждённых подростков. Мисс Харрис уже накладывала что-то на глаз Майло, а одноклассники не закончили обсуждать произошедшее, когда Элисон подошла к развалившемуся на скамье Долтману. Ему, в отличие от своего так называемого оппонента, медицинская помощь оказалась не нужна, и он сидел, глядя на свои раскрасневшиеся от прилившей крови кулаки, не очень эффективно пытался скрыть довольную усмешку самопровозглашённого победителя. — Ты совсем рехнулся?! — выпалила Элисон, не решаясь подойти ближе, хотя руки и чесались дать кое-кому пощёчину. — Хочешь заставить меня чувствовать себя виноватым за то, что я показал этому подонку его место? — ухмыльнулся Ник, вскидывая голову. Больше он не выглядел привлекательно: его некогда казавшиеся Элисон прекрасными и милыми черты превратились в жестокие, двуличные, черты волка в шкуре волка, который наконец явил свою истинную натуру. — Мне его не жалко! Он заслужил! Нехер приближаться к моей девушке и делать вид, что у него есть хреново право на это! — Нехер бить других людей и делать вид, что у тебя есть хреново право на это! — Он заслужил! — повторил Долтман, как маленький ребёнок, будто ничем больше он своё зверство оправдать не мог. — Надо отвечать за свои поступки, как настоящий мужик, а не как какая-нибудь сопливая девчонка. Хотел смыться, умник! Он даже постоять за себя не может, слабак! Этого дрища надо было ещё… — Значит, слушай меня сейчас внимательно! — гаркнула Линч, чьи руки чесались всё сильнее. Ник хотел крикнуть что-то в ответ. — Я сказала, заткнись сейчас же! Ты сейчас повёл себя, как последний ублюдок, и даже не испытываешь стыда за это, поэтому дай мне поставить твои мозги на место! Мне плевать, что ты подумал, что ты решил и что ты в тот момент почувствовал! Будь ты триста раз обижен, не понят или взбешён, тебе никто, никто не давал тебе права ударять его! Никто!! — злоба вновь проскочила на его лице, но Элисон знала, что он на неё не кинется. Даже не потому, что она считалась его девушкой, а лишь потому что у него не осталось сил: он их всех истратил, пытаясь превратить Майло в кровавое месиво. — Я предупреждаю тебя в первый и последний раз: если ты ещё раз хоть пальцем тронешь одного из моих друзей, можешь не надеяться, что мы хоть ещё раз заговорим! И она ушла, не дожидаясь его ответа, в сторону только что отошедшей мисс Харрис и покинутого на скамейке Майло. — Ты как? — теперь настала её очередь спрашивать. Хотя вопрос был не из лучших, она и сама могла видеть, что он, в принципе, никак: его правый глаз был завязан белой марлей, а около рта он держал кулёк со льдом. Со второй руки свисали разбитые очки. Ответом был лишь короткий кивок — возможно, ему было больно разговаривать. — Мне… очень жаль, что так получилось. Вина правда давила. Линч не в первый раз приходилось быть предметом споров, в конце концов, к ней пытались подкатить многие мальчики в школе, но никогда это ещё не касалось её друзей, людей, которые нравились ей самой, и теперь она чувствовала себя корнем зла. — Ничего, — промямлил он. Элисон устало опустилась рядом с пострадавшим, изучая его лицо. Повязка закрыла его добрую половину, а вторая была красная и отёкшая. На шее краснели следы рук Ника, и Элисон разозлилась ещё сильнее. Она метнула взгляд в сторону идиота напротив, чтобы увидеть около него мисс Глетчер, которая была явно не в восторге от разговора. Сам Долтман тоже, видимо, был не рад. Он вскочил со своего места, маша руками и что-то крича, но ей уже было плевать. — Я рада, что ты… Ну, знаешь, не первый начал. — она несла чепуху, но это было лучше неловкого молчания. — Я правда испугалась за тебя, но почему-то побежала за мисс Харрис, а надо было сначала стащить его с тебя… Ступила, как всегда… — Молчание Майло давило, и девушка не знала, куда себя деть. Надо было что-то делать. — Идти сам можешь? Тебя есть кому довезти домой? — Майло нахмурился, видимо, не зная, что ответить, и Элисон восприняла это как «нет». — Ясно. Ты далеко живешь? Я могу заказать такси. — Он попытался выдавить что-то, похожее на «не надо», но вышло только мычание. — Надо. У тебя очки сломались, ты так успеешь себе и второй глаз расшибить, если сам попробуешь пойти. В итоге, Элисон раза с пятого разобрала домашний адрес Майло, чуть ли не читая по губам, заказала такси и вызвалась перед мисс Глетчер поехать с ним. Что-то не давало ей оставить парня одного, пока он действительно не расшибёт оставшийся глаз. А ещё, возможно, надо будет объяснить его родителям, как так случилось, что его лицо перестало походить на лицо человека, но нужные слова никак не находились. «Извините, миссис Флетчер, вашему сыну разбили лицо, потому что он ввязался в драку с идиотом, который приревновал к нему меня». На выходе Элисон встретила Хоуп, которая шла им навстречу с ведром, и внезапно ей стало ещё тоскливее. Сама Моррисон, к слову, выглядела ничуть не лучше. — Хоуп, я… Извини за всё, что я сегодня наговорила, я совсем не имела всего этого в виду… — Я знаю. — И ещё… Я не знаю, у меня просто вырвалось… — Элисон шумно выдохнула, совершенно и откровенно задолбавшаяся от всего произошедшего, но так и не переставшая чувствовать свою вину, что было для неё совершенно новым чувством, а потому очень сильным. — …я сказала Нику, что если он ещё раз наедет на кого-нибудь с кулаками, то… ну, тогда ты с ним расстанешься. Они остановились — Элисон глазела куда-то в сторону, Майло вцепился в её плечо, а Хоуп нахмурилась, раздумывая над тем, как ей реагировать. Замешательство её, правда, продлилось недолго. Словно решив что-то для себя или напомнив, она кивнула. — Да. Ладно. Нормально. — она вздохнула и слабо улыбнулась. — Ты молодец, я бы и чего похлеще пообещала. Засранец, ему бы по яйцам, чтобы не вёл себя, как животное. Они обменялись смущёнными улыбочками и договорились созвониться, а потом Элисон потащила слепыша Флетчера к стоянке, думая, насколько сильно рушились все её убеждения в последнее время.