Подвал

– Пятнадцатое июля, **** года, пациент Ф**** Саммерс, депрессивное расстройство, запись начинается. – Обязательно было проговаривать это? – Так делается на каждом приеме. Потом эта запись будет отдана вам. – Все равно неприятно это слышать. – Что именно? – Имя. – Оно вам не нравится? – Оно дурацкое. – Хотите поговорить об этом? – Я хочу отделаться от этого и уйти домой. – Нам придется долго говорить, Саммерс. Я буду тогда называть вас по фамилии, не против? – Нет. По стене прошла едва заметная дрожь – мимо дома проехал грузовик, что на секунду отвлекло от звучащего в ушах диалога. Я считал, что там будет что-то вроде допроса, но все оказалось еще интереснее. – Как вы считаете, что могло быть причиной вашего состояния? – Меня к вам направили оттуда. Вы не можете не знать. – Нам будет легче, если вы сами расскажете то, что чувствуете. Официальные данные не всегда правдивы. – Будет легче нам или вам? – Простите?.. – Вам платят за то, чтобы убалтывать меня и отвлекать от… – Пожалуйста, сядьте на место. – … – Вы агрессивны больше, чем обычно. – Откуда вам знать, какой я обычно? – Ваши родители и сестра описали обычное поведение. Вы были хорошим, но грубоватым человеком. Однако после того дня… – Это был странный день. – Если хотите, можете выпить воды. Итак, что вы можете рассказать о том дне? – Я не хочу о нем говорить. – Рано или поздно придется, а здесь вас никто не услышит. – То есть вы не человек? – Это моя работа, и я связана законом неразглашения. – Почему бы вам не заняться своей работой и перестать лезть по первому гавку моих родителей? Я ухожу. – Постойте. – Я сказал, что я ухожу. Как-то непривычно слышать такой знакомый голос с совершенно другими интонациями. Семнадцатилетний сталкер обладал довольно скверным характером, глумливо-мрачным голосом – или же это следствие упомянутой «депрессии»? Последняя фраза прозвучала сдавленным рычанием загнанного в угол зверька, а от звона разбившегося стекла я вздрогнул, будто это произошло в паре метров от меня. Бросил стакан? Как-то… истерично. Это совсем не тот сталкер, которого я знаю. Немного проматываю и, видимо, попадаю на следующий день. – Вчера вы ударили сестру. Это правда? – Я не хотел. Просто сорвался. – Из-за чего? – Она сказала, что я виноват. Что я плохой человек. Видимо, это так. – Если бы вас там не было, преступники не были бы пойманы. Вы опознали их и помогли свершиться правосудию. Что же вас беспокоит? – Я не смог помешать. – Это инстинкт самосохранения. Вы сами могли быть убиты. – Я мог напугать или типа того. Но уже неважно, не хочу про это говорить. – Вам станет легче. Неразборчивое бурчание и пауза. – Как долго вы следите за людьми? – Давно. – Насколько давно? – Это так важно? – Возможно, это поможет нам разобраться. – Вам, а не нам. Ну… Я помню, как мне подарили бинокль на десятилетие. Я просто смотрел на все подряд, но на людей смотреть оказалось забавнее всего. – Продолжайте. – Ну, понимаете, когда они думают, что их никто не видит, то ведут себя… естественнее. Помню, какая-то расфуфыренная дамочка тайком ковыряла в носу. А наш учитель пинал банки по асфальту, как ребенок. Соседские дети, которых считали идеалом послушности, резали лягушек и скармливали кошке. – И это все вас привлекало? – Мне нравилось знать и видеть то, что не видят другие. В этом есть какое-то свое удовольствие. Меня так никто и не заметил. – А потом? – Потом я решил, что еще веселее наблюдать за одним человеком. Узнать его полностью, не распыляя сил на многих... Это казалось игрой. – И чем это закончилось? – Сами знаете. – Я знаю совсем немного. – И действительно хотите услышать? – Да. – Ну… Джослин. Ее так звали. Она была одноклассницей Рив, и я решил, что за ней легче всего наблюдать. – Какой она была? – Обычной внешне. Знаете, типичная такая школьница. Бегала за парнями, неплохо училась. – Но это все было только внешне, не так ли? – Да. – Что же вы увидели? – Ну, ничего необычного, в принципе. Она часто сбегала из дома по ночам, гуляла в не очень хороших компаниях. Была не таким уж хорошим ребенком, какой считали ее взрослые. Мне стоило больших усилий скрываться в «злачных» местах по ночам. – Похоже, вам весело об этом вспоминать. – Очень весело. И в ту ночь она пошла в совсем уж стремное местечко. Как я понял, ее туда пригласили на свидание. – Вы и подслушивали разговоры? – Нет, но часто заглядывал к ней домой. Возле окна удобно растет дерево. Так вот, я шел следом, а потом она столкнулась с какой-то компанией. Я решил, что это ее друзья. Спрятался за фанерными листами возле стены. Оттуда я мог все видеть, меня же заметить было трудно. Однако это не были ее друзья. Ну и дальше вы знаете. – Вы так и не сказали, что чувствовали в тот момент. – Когда ее избили, потом по очереди оттрахали и под конец проломили череп битой? Не выдерживаю и ставлю на паузу, уж слишком жизнерадостные интонации появились на последних словах, вызывая мурашки по коже. В голове будто кипяток пролился, какие-то мысли спутались, какие-то прояснились, но я чувствую только одну эмоцию – гнев. Значит, в сталкерской голове прочно закрепилась какая-то левая девка, которую он видит на моем месте? Какая нелепость, какое унижение. Это хуже любой измены, потому что он явно с самого начала не воспринимал меня как человека. Просто замена в девчоночьей юбке. Может быть, его и спасать теперь не надо? Я же ему не нужен, в таком случае он очень искусно врет. Желая ему доверять, я просто узнал кучу лишнего, бесит, это просто бесит, но бросать на полпути такие планы глупо, я уже настроился на то, чтобы избавиться от Селли. Раздраженно вытаскиваю кассету, рассматривая. Ни одной пометки о том, где это записывалось, нет, но заметно, что не прослушано и половины ленты. Что же дальше, интересно. Преодолевая внезапную неприязнь, проматываю куда-то на последнюю четверть и попадаю прямо на начало очередной записи. – Шестое августа. Первая встреча после перерыва в две недели. По информации от родственников наступило улучшение в поведении, прежних депрессивных симптомов не проявляется, однако пациент все еще не желает говорить с ними о возможной причине. – Вы все так же проговариваете все вслух? Как мило, он уже куда ближе к тому человеку, которого я знаю. Голос перестал быть грубым, малейшая издевка исчезла, парень явно улыбается. Странно, но я уже не чувствую волнения при его звуках, только злость. Я вытащу тебя оттуда хотя бы для того, чтобы вернуть все пережитое с процентами, гребаный лжец. – Как ваша жизнь сейчас? – Все прекрасно. Правда, пришлось бросить капоэйру. Голова последнее время часто кружится. – Вы ходили к врачу. – Неа. Неохота. Это всего лишь бессонница, ничего серьезного. – Возможно, вы захотите поговорить о Джослин? – Кто это? – Та девушка, которую убили у вас на глазах. – А, да. Я видел что-то подобное, просто не знал, как ее зовут. – А саму ее вы помните? – Откуда? Я видел ее от силы пару раз, вроде она училась в одном классе с Ривьен. Он начал притворяться еще лучше? Если он был таким тогда, то за столько лет ничуть не изменился, продолжая верить в собственное вранье и убеждать в этом других. Серьезно, я почти поверил, что ему есть до меня дело, а тут я просто под руку попался. Недавний с ним разговор уже трудно вспомнить, но даже там он наверняка врал. Хлопок двери. Я теряюсь, не сразу соображая – то ли это часть записи, то ли мое воображение решило подшутить, но ни то и ни другое, это вернулась Селли. Быстро выключаю плеер и сматываю наушник. Разумеется, сестра сюда не зайдет, но лучше перестраховаться и смыться пока что… да хоть к Ривьен. А, нет, уже поздно. Хотя когда раньше это мешало? Слушая, как где-то на первом этаже ходит Химик, я незаметно для себя задремал. * * * Нет зрелища лучше, чем безлюдные кварталы, полные построенных, но еще не проданных домиков. Иногда сюда приезжают потенциальные покупатели, но долго не задерживаются, обойдя пару зданий и полюбовавшись садиками. Владельцы тоже не появляются, охраны толковой нет, так что мы с Ривьен вполне успешно ходим между участками, обсуждая преимущества одних над другими. Здесь достаточно близко к дороге, зато здесь удобнее и просторней. В каком-то из зданий мы остановились, решив, что оно самое удобное. Ну а я решил, что ее можно немного разговорить. – Насчет того, что ты отдала мне вчера… – М? – она вскинула голову, отвлекаясь от каких-то проводов на полу. – Там, ближе к концу… Что это было? – Это и есть причина табу, – коротко ответила она. Внутри дом пуст, но уже выглядит уютным. Застеклено, кое-где даже подобия занавесок, но, разумеется, мы не будем использовать наземное пространство. Опускаемся в подвал, лестница непривычно узкая, дверь слегка скрипит – мысленно делаю заметку смазать петли. Неплохо, почти как подвал сталкера, только длиннее и уже. Хех, за такие меры Саммерсу придется отплатить еще больше. Я уверен в своих действиях, просто мотивы слегка поменялись, и решение «доверять или нет» откладывается на недалекое будущее. – Он действительно не помнил? – Я считаю, что да. За несколько дней он сильно изменился, – задумчиво протянула она. – Что значит «изменился»? – Как бы это объяснить… Он просто стал лучше, – Ривьен как-то неуверенно развела руками. – Перестал грубить, делать гадости. До этого он был довольно сложным человеком. А тут словно пересмотрел все и полностью изменился. Если это можно описать парой слов, то я бы сказала, что он подобрел. В детстве мы не особо ладили, но вскоре после этого еще и родители пропали, и он стал мне настоящим братом. Даже родители не могли бы заботиться обо мне лучше. Вот… как-то так. – У него была бессонница? – Он и сейчас ею иногда страдает. Я видела таблетки в аптечке, когда все осматривала. Довольно сильное снотворное. – Одолжишь? – эта новость оказывается внезапно полезной. Не придется тратить время на поиски транквилизаторов. Да и вообще то, что сказала Ривьен, уже не удивило, а скорее дополнило то, что я услышал в записи. Быть может, он и не притворяется, но что за чертовщина тогда творится в его голове? – Если надо, бери. Там дофига их. Возвращаемся домой? – Угу. Ах, да, забыл предупредить. У самого входа Ривьен оборачивается ко мне. – М? – Ты сделаешь еще одну взрывчатку. И на этот раз успешно. * * * – Вы так и не сказали, что чувствовали в тот момент. – Когда ее избили, потом по очереди оттрахали и под конец проломили череп битой? – Просто расскажите. – Я не могу. Это трудно. – Я постараюсь понять. – Вы? Понять? Ха-ха, да вас там не было. Вам не понять это чувство, когда не можешь двинуться, когда слышишь крики и эти страшные звуки, знаешь, что должен помочь, потому что иначе и быть не может, ощущаешь себя последним трусом и готов взвыть от ощущения своей беспомощности… Больше всего я хотел бы об этом забыть.