au-collection

      Воздух становится свинцовым в ту секунду, когда раздается уверенный, громкий и беспокойный стук в дверь, и Эмма, дернувшись от неожиданно прерванной тишины, ворчит себе под нос и все же решается впустить настойчивого гостя. Она уже знает, кого встретит на пороге; знает, что столкнется нос к носу с той, чей взгляд заставлял пьянеть, чьи губы Свон ощущает по ночам на своей горячей, чуть влажной коже, в чьи идеально уложенные волосы так хочется запустить пальцы, оттянув и причинив тем самым боль, а позже залечить раны и боевые шрамы терпкими поцелуями с гремучей смесью вина и корицы. И она толкает дверь вперед, надеясь, что не заденет Реджину.       И выдыхает.       На лице Миллс четко заметно недовольство, смешанное со столовой ложкой ярости и щепоткой раздражения, и женщина даже не пытается скрыть истинные эмоции за маской дружелюбия. Она взбешенно вглядывается в аккуратные черты лица блондинки и отмечает кое-что, что заставляет ее сменить гнев на милость и не вырвать сердце у Спасительницы. В льдисто-голубых глазах — усталых, понимающих и оценивающих, насколько собеседница злится, — Реджина видит острое желание свести предстоящую ссору на «нет». И отчего-то у нее это получается. Брюнетка чуть отступает, встряхивает головой и морщится, вспоминая о чем-то.       — Он что-нибудь говорил? — Голос хриплый, словно простуженный. Если бы на месте Свон оказалась ее чересчур заботливая мать и по совместительству падчерица Реджины, Королеву бы уже всей семьей укутали в десяток одеял и напоили бы какой-нибудь фейской ерундой от простуды.       — Он не хотел никого видеть, — выкрутилась Эмма, помедлив и скользнув сочувствующим взглядом по красивому лицу женщины напротив. Опять же, если бы в комнате присутствовала Белоснежка, на весь Сторибрук бы уже объявили карантин.       — Кажется, я не об этом спросила, — холодно отчеканила Миллс, и в ее глазах будто заплясали черти. И в этом недобром, хищном взгляде Спасительнице удалось разобрать то самое чувство, которое так яростно скрывала Королева. Боль.       — Он сказал, что ты пыталась убить Лероя, — пробормотала Эмма и хотела было протянуть к брюнетке руки, чтобы поддержать ту надежными объятиями, но Реджина вдруг испуганно отшатнулась и все же вышла за порог.       Гостиную в квартире Прекрасных освещала лишь полная луна, что статно возвышалась на чернильно-чёрном небосводе, усыпанном миллионами звезд. Они искрятся, мигают, подают надежду на то, что могут вот-вот сорваться с места и разрезать небо, падая и исполняя заветное желание успевшего отследить это грандиозное перемещение. Но никому в этой комнате не хотелось любоваться видом за окном, ведь то, что нужно было, они замечали без лишних ожидания. Эмма распознавала в беспокойном, строгом, угнетенном виде Королевы мучительные страдания, что все ближе подбирались к сердцу кровожадной змеей. И ей правда хотелось пробить грудную клетку Реджины, чтобы освободить ее от чертовой удавки. Миллс, в свою очередь, чувствовала смятение Спасительницы, знала, что та хочет помочь, но не понимает, что должна делать. И ей приходится самой рассеивать созданное напряжение, что повисло в воздухе и горячило женские тела еще сильней.       — Я бы не убила его, Эмма, — чуть слышно произнесла бывшая Злая Королева. Ее голос предательски дрогнул; она обхватила себя руками в защитном жесте, словно боялась, что блондинка начнет ее упрекать. — Лерой сам напросился, ты же его знаешь. Он все пытается вывести меня на чистую воду, как он говорит, подкалывает, дразнит, и мне даже реагировать запрещено. Я лишь хотела припугнуть, напомнить, что я могу постоять за себя… Я бы не вырвала сердце… А Генри, он не должен был…       Напряжение чуть спало, потому что Миллс больше не могла сдерживать свои чувства за плотной оболочкой безразличия и ненависти ко всему движущемуся. Свон отчетливо заметила слезы в горчично-карих, словно кофе с утра, глазах прежде, чем приемная мать Генри успела отвернуться и смахнуть накатившую слабость. Она не была мэром, Королевой и садисткой, вырывающей сердца направо и налево. Спасительница видел в ней отчаявшуюся и отчаянную женщину, которая боролась за свой счастливый конец в одиночку, из последних сил, выдыхаясь и уступая. Неужели ее можно винить за недержание эмоций в определенный момент, когда вся жизнь катится к черту? Нет.       Брюнетка не смотрела на Эмму, избегая ее взгляда, боясь узнать, что та думает о ней в эту самую секунду. За последние несколько часов Реджина повидала достаточно осуждающих людей и услышала тысячу не самых лестных отзывов о себе, но она держалась ради тех, кто ей не безразличен, ради тех, кто поможет ей отстоять место под солнцем. И навестить Прекрасных она решила не только из-за Генри, стремительно покинувшего бабушкино кафе и громко разбрасывающегося словами о том, что она не изменилась; ей хотелось увидеть Эмму, потому что, так или иначе, ей было важно мнение Спасительницы на свой счет.       Удивительно, но Свон не подвела. Она, переминаясь с ноги на ногу и сочувственно вздыхая, вдруг снова повторила попытку дотронуться до Реджины. Ее длинные пальцы коснулись бархатной кожи подбородка, приподнимая его таким образом, чтобы женщины наконец могли видеть глаза друг друга. И вот все вокруг перестало существовать, когда сероватая голубизна морского дна встретилась с остывающей раскаленной лавой. В эту секунду блондинка позволила себе нарушить молчание.       — Я знаю. Знаю. Иди сюда.       И распахнула объятия, доказывая Реджине, что та не превратится в пепел, если согласится на дружеское проявление чувств. Вот только чувства у мисс Свон были не совсем дружеские, но ведь это не так важно, верно?       — Я об этом пожалею, да? — горько усмехнулась Миллс, делая осторожный шаг навстречу блондинке, которая, не теряя времени, прижалась к безучастному, но податливому телу. Ей было все равно, что подумает Королева или родители, которые решат пораньше вернуться домой с прогулки, как отреагирует на сие видение внезапно проснувшийся Генри. Она успокаивала свое бешено стучащееся сердце, к сожалению, не замечая громкого стука в ответ.