Глава 32
2 января 2016 г. в 17:00
Джонни сидел на широком подоконнике и смотрел в распахнутое окно на каток, где Стефан проводил мастер-класс. До конца занятия оставалось минут десять, но, конечно, они задержатся, потому что Ламбьель никогда не расставался со своими воспитанниками вовремя. Джонни любил детей, но сам все-таки не умел давать им столько внимания и любви, чтобы превратить это в дело всей жизни. Ему было даже немного завидно, что он лишен педагогического таланта и никогда бы не смог стать по-настоящему хорошим тренером и наставником. Губы невольно тронула улыбка. Помимо Стефа на катке были еще два тренера, но вся малышня, как и всегда, группировалась вокруг Ламбьеля, который легко кружил по катку, увлекая за собой учеников, словно играя с каждым из них в увлекательную игру. Наблюдать это со стороны было почти так же удивительно, как и принимать непосредственное участие. Джонни подумал, что для этих детей, попавших в такие заботливые руки, фигурное катание никогда не станет тяжелым испытанием на прочность, и они всегда будут нести в себе частичку этой любви, дарованной их учителем.
Стеф звал его сегодня принять участие в занятиях, но Джонни отказался. У него были другие задачи. Вчера на собрании администрации Анна-Софи сообщила, что окончательно утверждена кандидатура нового управляющего школой, который будет исполнять обязанности Стефа во время его отсутствия в Шампери. И Ламбьелю пришлось дать свое согласие, хотя он категорически не желал видеть плюсов в этой ситуации, твердя, как заклинание, один и тот же аргумент: это МОЯ школа, МОЯ!
«Никто не может делать несколько дел одновременно хорошо. Даже ты, − Джонни говорил это и не верил сам себе. Он пробыл в Шампери всего три дня, но то, что он увидел за это время, заставляло оставаться на стороне друга, не взирая на внешние обстоятельства и внутренний здравый смысл.
В нем боролись естественное чувство профессионального соперничества и то, что было только между ними двумя – любовь и дружба. Он миллион раз видел Стефана на катке − в шоу, на соревнованиях − он видел его, кажется, во всех ипостасях, кроме той, что выглянула как второе солнце на небе. Дар учителя. Все эти дети, их родители, другие учителя, тренеры и хореографы, вся команда школы − они были для него не просто средством достижения собственных целей, не теми, кто работал на него, не просто теми, кого он учил. Они были его семьей. Семьей, за которую он нес ответственность, о которой желал заботиться, как заботятся о своих близких. Как мог он смириться с тем, что в его семье появится кто-то, кто будет обязан... что? Любить их так же, как он? Каким бы профессионалом не был тот парень в деле управления, он никогда не будет понимать атмосферы свободного полета любви и фантазии, которая лежала в основе самой мечты Ламбьеля о собственной школе. Мечты, которую он воплотил.
Джонни прислонился к оконной раме, глядя вниз, на каток, словно с высоты собственного уязвленного самолюбия. Стефан воплотил свою мечту, а он нет. А какой была его мечта? Джонни силился вспомнить, чего он желал так же страстно, но в голову лезла одна ерунда. Да, он хотел иметь свое собственное шоу, но все это было так абстрактно... так... не конкретно. Если подумать, он всегда хотел слишком многого. И распылялся на кратковременные идеи, обещавшие славу и деньги здесь и сейчас. А теперь он смотрел на Стефана, смотрел − как будто заново видел себя. Боже, на какую ерунду он тратил свою жизнь, свою молодость? Что останется после него? Горстка блесток?
"Ты лучше меня и как фигурист, и как человек," − заявил он вчера Ламбьелю, когда они вечером пили кофе с мороженым на открытой террасе, которую пристроили к зданию школы в этом году, превратив в кафе. Оттуда открывался фантастический вид на запорошенную снегом вершину Дент-дю-Миди. Кристально-чистое небо на закате приобретало ультрамариновый цвет, глубокое и безмятежное. Говорят, синий – цвет философов. Вот и он чувствовал себя немного философом, стараясь прогнать из головы отголоски других воспоминаний, связанных с этими пейзажами.
"Еще какую глупость скажешь? – тот только посмеялся. − Хотя твоя физическая форма отставляет желать лучшего... Но ты еще можешь все исправить!"
Вейр даже не и подумал обидеться. С затаенным страхом Джонни чувствовал непривычную тяжесть, выходя на лед. Нет, он не потерял своих навыков, но все, что раньше делалось практически с лету, давалось теперь намного тяжелее. Встав на весы, он обнаружил, что за год не прибавил лишних килограммов, но тело уже не слушалось его так же легко, как раньше. Он давно не тренировался, хотя стал физически даже выносливее. И едва в обморок не упал, когда, примерив один из костюмов для выступлений Ламбьеля, обнаружил, что ткань на верхней части туловища едва ли не трещит по швам.
Как будто вся тяжесть испытаний последних лет каменным осадком залегла в его теле. А тело Стефана осталось тем же – легким, подвижным, гибким, словно готовым в любой момент совершить прыжок и воспарить. Джонни никогда не задумывался над тем, кто из них сильнее. Теперь же он смотрел на Ламбьеля и удивлялся, как не замечал этой силы. А ведь он бы не смог уже вспомнить, с чего вообще началась их дружба, как не мог теперь вспомнить, в какой момент изменились его собственные чувства к швейцарцу. Это был Стефан, такой же, каким он знал его, и в то же время самый потрясающий, невероятный человек на всем белом свете. Джонни чувствовал в себе желание и силы позаботиться о нем, не забегая вперед в собственных мечтах. Если подумать, все прежние отношения складывались по одному и тому же сценарию: он влюблялся, а его пытались подавить, он дарил свою любовь, а за нее либо пытались заплатить, либо начинали требовать в грубой форме. Сейчас все по-другому. Они не связаны никакими рамками и обязательствами. А Ламбьель вообще никогда не станет рабом любви. Ему не нужен один конкретный человек, чтобы испытывать ее. Он любит весь мир. В этом его счастье и великая трагедия для тех, кто полюбит его.
− Джонни, ты не представляешь! − с порога воскликнул сияющий Стефан. − Один мальчик из группы − его зовут Филипп − просто поразил меня сегодня! Я хочу, чтобы ты посмотрел его. Он, как и ты, вращается против часовой стрелки! − Ламбьель замер посреди кабинета, огляделся, и с недоумением посмотрел на Джонни. − Ты что, убрался здесь?
− Конечно! − тот протянул ему немного помятый лист бумаги. − Ты не этот список искал сегодня?
Стефан выхватил листок, пробежался по нему глазами и заулыбался.
− О, да... А где он был?
− На подоконнике.
− Возможно, голубь брал его почитать и вернул на место... − рассмеялся мужчина, разматывая шоколадного цвета кашемировый шарф и отшвыривая его в сторону. Джонни тяжело вздохнул.
− Кто-то поставил на него цветочный горшок.
− Спасибо, что навел здесь порядок, но в этом не было необходимости... Я теперь ничего не найду. Да и ладно... сейчас только пять часов. Едем ужинать! Я попросил Ани заказать нам столик в новом ресторане Гревье... Ты даже не представляешь, как там красиво! Они повесили фонарики... разноцветные...
Джонни был вынужден прервать поток этих восторгов:
− Ресторан? Тебе разве не надо готовиться к завтрашней конференции?
− С этими японцами? − Стефан скорчил недовольную рожицу. − Опять? Джонни... Это не имеет смысла. Всё равно ничего не получится. И ведь она будет завтра днем. А утром ты уезжаешь... Я подумал, что будет лучше, если мы проведем этот вечер вместе... хотя бы что-то хорошее, что я могу гарантировать.
Ламбьель подошел к нему и, обняв за талию, уткнулся носом в плечо. Джонни закрыл глаза, вдыхая аромат парфюма, который знал уже много лет, и который теперь звучал для него совершенно по-новому. Вчера они развлекались, выкладывая по очереди в инстаграмм фотографии. Согласно собственной официальной версии, Джонни сейчас должен был находиться в Йоркшире. К счастью, у него было достаточно фотографий из разных мест, чтобы при случае поделиться ими с поклонниками. Никто не знал, что он в Швейцарии, даже родители. Это восхитительное, давно забытое чувство тайны, которое так возбуждает... Раньше оно тяготило его, но теперь он чувствовал себя более защищенным.
− Я не хочу в ресторан. Послушай, завтра ты пожалеешь, что не смог подготовиться к этой встрече. А я меньше всего на свете хочу мешать твоей работе.
− Нашей работе, − поправил его Стефан. − Мы ведь теперь в одной команде, Джо... Но если не хочешь в ресторан... У меня есть другая идея. Поужинаем прямо здесь! Не отходя от рабочего места. Такой вариант тебя устроит?
Джонни закусил губу, стараясь сдержать счастливую улыбку.
− И мы обсудим...
− Все, что ты захочешь! − Ламбьель схватил трубку и быстро заговорил с Ани, прося ее сделать заказ с доставкой.
− Через пару часов здесь никого не останется. Сегодня воскресенье... мы можем вообще никуда не уезжать, − в темных глазах швейцарца отражались матовые искорки. − Я хочу тебе кое-что показать. Ты когда-нибудь устраивал ночное свидание на катке? Представляешь... несколько сотен квадратных метров в нашем полном распоряжении...
Небо над Шампери постепенно темнело, пряча в своих объятиях вершины гор, очертания улиц и маленьких домов деревушки. Джонни наблюдал в окно, как постепенно пустеет стоянка машин возле здания, зажигаются фонари, и только каток выделяется ярко-желтым освещенным пятном в темноте, одинокий, всегда зовущий. Стефан отпустил Ани, которая последняя покидала офис, украдкой улыбаясь и бросая в их сторону заинтересованные взгляды. Джонни не скрывал своего присутствия от коллег Стефана, но для них его визит носил исключительно формальный характер, и он всячески подчеркивал свою просьбу не распространяться о его приезде. Ему приходилось то и дело одергивать друга, который норовил то приобнять его в неподходящий момент, то поцеловать, то прижаться − по мнению Джонни, они больше не могли себе позволить таких вольностей. А вообще, он предполагал, что работать вдвоем им будет довольно трудно, ведь о работе в его присутствии Ламбьель думал меньше всего. Когда Джонни пытался говорить с ним на деловые темы, выяснить какие-то детали, тот всегда ограничивался абстрактными ответами, отмахиваясь и говоря, что они "еще успеют это обсудить". Стефана любили коллеги и подчиненные, потому что работать с ним было легко и интересно, да и, как демократичный руководитель, он больше просил, чем требовал. Но Джонни на собственном горьком опыте знал, чем заканчиваются истории, в которых люди, работающие на тебя, становятся твоими друзьями. Стефану не было равных, когда дело касалось генерирования идей и концепций, он отдавал правильные поручения, но совершенно не был в состоянии отследить правильность их выполнения. Хватало одного только беглого взгляда на его собственный кабинет, где на столе валялась куча разноцветных стикеров, бумажек, визиток, папок и органайзеров, о содержимом которых Стефан имел весьма слабое представление. Почти в самом центре стоял стеллаж с книгами, какие-то коробки со спортивными наградами и инвентарем, а в углу валялся чехол с коньками и стояли прислоненные к стене лыжи, которые все время падали, когда открывалась дверь. И дело было не в том, что он был неаккуратен по натуре, просто вся эта бумажная и административная волокита не представляла для Ламбьеля интереса. Он полностью доверял своей команде бухгалтеров, администраторов, секретарей и менеджеров, которые должны были заниматься всем этим, но, как казалось Джонни, делали это не слишком добросовестно.
Обо всем об этом ему хотелось поговорить со Стефаном, но тот все время увертывался от таких разговоров под предлогом того, что нельзя жить только работой.
Привезли их заказ: две бутылки шампанского, закуски с сыром и морепродуктами и рыбу в белом соусе. Стефан вышел проверить, не потревожит ли кто-то их уединение, а Джонни отодвинул стол, подвинул диван, освобождая пространство, расстелил на полу плед, положил подушки и зажег свечи. Несколько секунд он смотрел на сей романтический натюрморт, словно не веря, что все происходит наяву. Завтра в это же время он будет в другой стране, и они не увидятся еще три месяца. Эти короткие встречи, словно пробные кадры раскрашенной пленки в черно-белом кино. Господи, когда он успел так влюбиться? И в самого неподходящего человека... Это так в его стиле...
В распахнутое окно задувал прохладный ветер. Конец октября, а все еще было тепло и пахло палой листвой. Небольшое пространство кабинета, освещенное слабым пламенем свечей, словно создавало заколдованный круг, за пределы которого они оба боялись выйти, чтобы не потерять волшебство момента абсолютного идеального счастья. От выпитого шампанского немного кружилась голова. Вся еда, которую заказали, была такой вкусной, что желудок едва ли не мурлыкал в благодарность за такую заботу. Джонни подумал, что всегда, приезжая в Швейцарию и видясь со Стефаном, хоть это и случалось нечасто, он разом начинал ощущать себя гурманом в самых разных областях: еде, музыке, пейзаже... Все становилось гармоничным, и сам он стремился к бесконечному удовольствию, наслаждаясь самыми простыми вещами.
− Хотел сказать тебе... про японцев... − пробормотал Джонни, поглаживая Ламбьеля, который лежал, устроившись головой у него на коленях, по волосам. − Зачем вы спаиваете их на этих фуршетах? Они ведь не русские. Толку не будет.
− Знаешь... Я не верил, что азиаты так много пьют, но, оказывается, это чистая правда. Они пьют и съедают все, что есть... Говорят тебе много хороших слов... А потом просто уходят обратно на восток и заключают контракт с твоими конкурентами... − Стефан распахнул глаза и приподнялся. − Что я делаю не так?
− Милый, ты... Ты для них... − Джонни усмехнулся, − это слишком.
− В смысле?
− Для них бизнес с тобой и дружба с тобой − это разные вещи. Выбери, что тебе важнее. Никаких фамильярностей. Держи дистанцию. Будь гостеприимен, но не более того.
− Пошли.
− Куда? − удивился Джонни.
− Пошли. На каток! − Ламбьель встал. − Ты прождал меня несколько часов сегодня. Я должен это компенсировать.
Джонни хотел сказать, что в этом нет необходимости, но неожиданно покорно поднялся и, прихватив по просьбе Стефана вторую бутылку шампанского, вышел следом за ним.
Это было удивительно. Свет в просторных коридорах был погашен, они, держась за стену, брели почти в полной темноте, освещая дорогу экранами мобильных телефонов, тихо хихикая. Спустившись на лифте на нижний этаж, они прошли мимо стойки охраны, где Стефан улыбнулся и махнул рукой секьюрити. Тот ответил не менее приветливой улыбкой и, нажав какую-то кнопку, открыл автоматические ворота. Перед ними открылась белая сверкающая гладь.
− Переобувайся, я сейчас... − Ламбьель исчез в темноте.
Через несколько минут включились разноцветные лучи прожекторов, и на льду заиграла радуга красок. Джонни закрыл глаза и, расставив руки, свободно заскользил по мерцающей поверхности. Стеф появился с другого конца, смеясь и размахивая бутылкой шампанского, отхлебывая прямо из горлышка. Он умудрился шлепнуться уже через секунду, и Джонни хохотал как ненормальный, пока не завалился на лед следом. Они дурачились, обгоняли друг друга, рассекая пространство катка на полной скорости и наслаждаясь тишиной. Только лед и хлёсткий звук царапающего его лезвия. Проехав пару кругов держась за руки, они остановились возле бортика. Джонни аккуратно поставил бутылку и растер замерзшие ладони.
− Помнишь Москву и Королей льда в 2010?
− Конечно. Ты меня тогда в первый раз послал, и мы крупно поссорились.
Джонни покачал головой, глядя перед собой. Границы катка и трибуны терялись в кромешной темноте, лучи прожекторов до них не доходили. Они снова были в пятне света.
− Нет, это было позже. На Новый год.
− А... Ну да... На тот Новый год еще кое-что было... − тихо пробормотал Стефан, и Джонни понял, что он имеет в виду Плющенко. Забавно, сейчас ему самому трудно было поверить в то, что между ними было. Практически нереально. Неужели швейцарец до сих пор это вспоминает?
− Я сегодня ударился локтем и упал, − неожиданно заявил Стефан. − То есть сначала упал, а потом ударился.
− Больно?
− Да. Я не боюсь падать при детях. Падение − это тоже часть мастерства. Помнишь, как нас учили падать? − он вдруг засмеялся и, опустившись на лед, покатился, собирая черным свитером иней со льда.
Он ведь никогда не боялся любви. Почему теперь боится? Джонни смотрел, как дурачится Ламбьель, зная прекрасно, что в любой момент тот может встать и снова начать делать что-то невероятное, заставить сердце биться в груди от восторга, а глаза наполняться слезами... Может быть, это с его собственными глазами было что-то не так, раз он не замечал всего этого раньше? Не замечал, какой он... красивый, талантливый, добрый, милый... Сколько в нем благородства, терпения, силы... Ну все, он точно спятил. Господи, это же Стеф, а не кто-то там...
− Вставай, холодно. Ты простудишься, − Джонни попытался его поднять, но тот продолжал хохотать, брыкаясь и норовя опрокинуть его самого на лед.
− Слушай, если ты будешь себя так вести каждый раз, когда я приезжаю, то я приезжать больше не буду! − предупредил он.
− Охренеть, Джо... Ты прямо как моя мама... Иди сюда! Ложись!
Джонни аккуратно опустился на лед, ложась параллельно, голова к голове, и некоторое время они лежали молча, глядя в усыпанное звездами ночное небо. Изо рта вырывались клубочки пара. Стефан зашевелился и произнес тихо, спокойно, без тени волнения:
− Я люблю тебя, Джонни.
Рука в ладони дернулась, а потом сжала крепче. Ответные слова застряли в горле, вставая комом слез.
"Боже... И я люблю тебя, милый... И я люблю... но не могу сказать этого тебе."
Почему? Он и сам не знал, но казалось, стоит ему произнести эти слова, произойдет что-то непоправимое, как от заклинания, и их пятно света погаснет, оставив в полной, кромешной темноте. И тогда он сойдет с ума. Он умрет...
Вместо ответа Джонни приподнялся и, облокотившись на лед, наклонился и поцеловал Стефана в губы долгим, сладким поцелуем. Теплые ладони обняли за талию, забираясь под водолазку, заставляя тело содрогнуться от желания.
− Холодно здесь... − пробормотал Джонни, утыкаясь лицом ему в шею, стараясь прижаться крепче. − Вставай.
− Под нами лед горит... Он растает... И мы будем лежать в гигантской луже...
− Прекрати! − Джонни с хохотом откатился в сторону, пытаясь подняться на ноги. Это ему удалось не с первой попытки. В процессе он успел стащить с друга шарф и, спотыкаясь, пошел в сторону.
− Все, я ухожу! Ты как малый ребенок, ей-Богу. Неудивительно, что дети так тебя любят.
− Окей! − Стефан легко встал, и, обогнав его на полной скорости, схватил бутылку шампанского с бортика. − Чао, амиго. Тебе меня не догнать!
− Я и не пытаюсь... − пробурчал Джонни себе под нос, провожая швейцарца печальным взглядом.
Москва,2007
Джонни был невероятен. Хотя и не совсем такой, каким Саша его себе представляла. Расслабившись в кругу друзей, он сделался совершенно не похожим на манерную, эксцентричную и язвительную диву, образ который с таким упорством представлялся в прессе. Джонни был невероятен в своей обыкновенности − пожалуй, это подходило к нему лучше всего. В интервью Вейр часто держался и вел себя дерзко, если не сказать вызывающе, и Саша никак не ожидала, что в реальности он окажется таким милым, воспитанным и даже немного застенчивым парнем. Ни капли той звездности, которую она ожидала увидеть. Казалось, он надевал фальшивое лицо, стоило камерам направить на него свои объективы, и исполнял хорошо заученную роль, в которой теперь отпала необходимость. И в отличие от Успенского, который был явно раздосадован их с Ромой появлением, Джонни проявлял к ней искренний интерес.
− Напомни... Ммм... Как твое имя? − валял он дурака, пока они шли пешком по Тверской. − Саша? Александра? Это же мое любимое имя!
Рука, обтянутая тонкой замшей перчатки, то и дело касалась ее плеча и приобнимала за талию. В жизни Вейр оказался намного выше нее, и Саша едва доставала парню до плеча. Они болтали. О всякой ерунде: о погоде, о России, о любимой еде, музыке... и впервые ей попался такой внимательной собеседник. Обычно мы ждем всего лишь своей очереди заговорить, но Джонни слушал ее с таким неподдельным интересом, что слова брались из ниоткуда. Саша говорила на английском, а он пытался отвечать ей по-русски, коверкая окончания слов, делая ошибки и ни капельки этого не стесняясь.
Они со Стефаном шли по обе стороны от нее, Ламбьель галантно взял девушку под руку, насчёт чего Джонни сострил, чтобы тот не строил из себя кавалера, а честно признался, что просто боится упасть.
На дороге и правда была гололедица, и вся компания то и дело скользила по асфальту, смеясь и хватаясь друг за друга. Прохожие с интересом смотрели в их сторону, многие улыбались. На полпути выяснилось, что Саша Успенский забыл дорогу до клуба, и последние минут двадцать они шли не в ту сторону. К тому же обнаружилось, что Стефан отстал от них, случайно попав в толпу каких-то китайских туристов, и им пришлось бежать назад и искать швейцарца, громко выкрикивая его имя на трех языках.
− Не хочу в клуб, − заявил Джонни Успенскому. − Что я, в Америке их не видел? Давай просто погуляем по Москве...
Он посмотрел на Зарецкую и улыбнулся. Девушка, естественно, не горела желанием идти в гей-бар, и то, что Джонни не хотел этого тоже, наполнило ее жгучей радостью. Что бы там ни говорили, но она не видела в Джонни Вейре ничего убедительно гейского, и чем дальше, тем больше убеждалась, что все это часть хорошо поставленного шоу.
− Не хочешь? Черт, ну что же ты сразу не сказал! − недовольно воскликнул Успенский. − Джонни, я думал, мы договорились...
Вид у него был дико расстроенный. Все явно шло не по запланированному сценарию. Джонни подошел к фигуристу и похлопал его по плечу.
− Какой клуб, Саша? Ты посмотри на Стефа! Если он выпьет где-то еще, нам придется тащить его на себе.
Успенский быстро огляделся и, подойдя ближе, что-то зашептал ему на ухо. Саша отвернулась, делая вид, что не заинтересована их разговором.
− Что? Ахахахахаха... − Джонни запрокинул голову и расхохотался. − Ну и что?
− Мне нравится Москва... − Саша вздрогнула, почувствовав, что подбородок Стефана оперся на её плечо. От Ламбьеля вкусно пахло вином и еще почему-то медом. − Но здесь мало людей говорят по-английски. У тебя красивые сапоги.
Девушка улыбнулась. Стефан был одет совсем не по погоде, как ей показалось, − в джинсы, белую рубашку и тонкую куртку. Вокруг шеи был обмотан красный шарф, который элегантно развевался на ветру. Он − чемпион Европы, призер Олимпиады... и стоит так близко, рукой подать!
Джонни отошел от Успенского и подошел к Транькову. Он говорил по-английски очень четко, и она смогла расслышать:
− Ты мой телохранитель. Не подпускай его ко мне.
− Мне не нравится Саша... − продолжал бормотать Стефан, обращаясь, по идее, к ней, но возможно, просто рассуждая вслух. − Он... Как это говорят... Мажор.
С неба снова повалил снег. Джонни стащил свою шапку и нахлобучил ее на Стефана. В расстегнутой дубленке, румяный от мороза и выпивки, он был олицетворением ее мечты: красивый, веселый, успешный, уверенный в себе. Почти нереальный на фоне кремлевских стен, загадочный американец с его странной любовью к России. Саша поймала себя на том, что смотрит на него слишком очевидно обожающе, и быстро отвернулась. Они стояли недалеко от Красной площади, решая, куда все-таки лучше пойти, и Зарецкая молилась только о том, чтобы этот вечер, эта ночь продлилась еще хоть немного, чтобы можно было видеть Джонни, идти с ним рядом, говорить... И мечтать, мечтать, мечтать...
Максим вспомнил, что неподалеку есть круглосуточный караоке-бар, и Стефан сразу же оживился.
Успенский исчез ненадолго, а потом неожиданно вернулся, держа под мышкой бутылку водки "Золотое кольцо". Траньков, увидев его, шуточно нахмурился и покачал головой:
− Саня, Саня... Держи себя в руках!
Теперь было уже очевидно, что между Успенским и Джонни что-то происходит. Александр выглядел уже не просто расстроенным или озадаченным, а почти злым. Он открутил крышку и отхлебнул прямо из горла.
− Давайте занесем Стефа в отель и пойдем гулять дальше! − предложил Джонни, тут же получив ощутимый пинок от Ламбьеля.
По дороге до бара все как-то сами собой распались на пары. Макс шел рядом со Стефаном, а Саша с Джонни следом, соприкасаясь плечами и стараясь шагать в унисон. Последним, немного отставая от них, брел отвергнутый на сегодняшний вечер Саша Успенский. Зарецкая хотела спросить Джонни, в чем дело, и почему парень выглядит таким оскорбленным, но боялась, что ему не понравится ее вопрос.
− Знаешь, а ты в жизни совсем не такой, каким кажешься в интервью, − призналась девушка, ощутив желание сказать что-то откровенное.
− Это потому что я в России, − по-русски ответил тот. − Здесь чувствуешь себя, как дома.
− Как в Америке? − уточнила Зарецкая.
− Нееет... − протянул он и улыбнулся ей немного лукаво. − Здесь как дома. Как дома в Америке. С семьей. Очень простой.
− Ооо... − она внутренне возликовала. Значит, ее догадки верны. Он притворяется, играет на публику.
− У тебя есть парень?
Этот вопрос поставил ее в тупик, поскольку был совсем неожиданным. Джонни с любопытством смотрел на девушку в ожидании ответа. Разговор принимал совсем другой характер.
− Нет. Сейчас нету...
саша испугалась на секунду, что он сейчас скажет что-то типа "А у меня есть!" − но Джонни сменил тему и заговорил о том, что коллекционирует чебурашек.
− А Стеф коллекционирует божьих коровок.
− Божьих коровок? − удивилась она. − Зачем? Они же одинаковые все!
− Ну... − Джонни явно пытался подобрать русское слово, − он оригинал. Но не как я. Но мы друзья.
Их обогнал неожиданно вырвавшийся вперед Саша Успенский. Он намеренно, как ей показалось, задел девушку плечом, и Джонни был вынужден ее поддержать. Задержав объятия на секунду дольше положенного, он посмотрел Саше в глаза, быстро опустил ресницы и слегка улыбнулся. В этот момент она представила, что бросает все, уезжает в Америку, выходит за него замуж... От счастья закружилась голова.
− Эй, народ! Вы чо застряли там! − проорал Макс.
Джонни и Саша вздрогнули и поспешили вперед.
− Зачем ты это делаешь?
Джонни с удивлением посмотрел на Успенского. Саша подошел, когда он заказывал выпивку возле барной стойки.
− Ты понимаешь, про что я. Про Зарецкую. Зачем ты... это делаешь?
− А что я такого делаю? − Джонни заулыбался.
− Ты ей нравишься. Она явно думает, что она тебе тоже!
− Так и есть.
− Джонни! − парень был пьян и поэтому дерзок. Он схватил Вейра за плечо, и тот сразу же перестал улыбаться, сбрасывая чужую руку. − Она ведь всё равно узнает рано или поздно... это нехорошо.
− Что узнает?
Саша запнулся. Он явно боялся сказать это вслух. От выпивки его язык заплетался, и английские слова кашей застревали во рту.
− Что ты не по части девушек.
Джонни чуть приподнял брови.
− Саша, я таких заявлений не делал. А что касается тебя...
Парень немного отступил.
− ...если у тебя проблемы с тем, чтобы найти себе партнера, и ты ждешь моего приезда, чтобы выпустить пар... Прости... Я как раз не по этой части.
Он мог бы с таким же успехом выплеснуть содержимое своего стакана Успенскому в лицо. Саша закрыл глаза, нервно сглатывая, губы его задрожали. Он явно хотел сказать что-то еще, но не мог подобрать слов, поэтому просто развернулся и отошел.
Зарецкая сидела рядом с Ламбьелем и наблюдала разговор двух фигуристов со стороны. С Успенским все, в общем-то, было ясно. Надо же, он гей, оказывается, и неравнодушен к Джонни. Она не могла его осуждать. Как вообще можно быть к нему равнодушным? Ее переполняло сочувствие к парню, которого иностранец определенно только что снова отверг, и радость от того, что Джонни заинтересовался ею самой. Как он только что сбросил руку парня... Резко, уверенно, как бы давая понять, что не приемлет такого обращения.
− Можно задать тебе вопрос? − девушка дотронулась до руки Стефана.
− Если он не про Джонни, то задавай, − Ламбьель сидел, сонно подперев щеку рукой.
− А если про Джонни?
− Тогда лучше спроси об этом самого Джонни.
Неожиданно перед ней как из-под земли вырос Саша Успенский. Только что он стоял возле Джонни и вот теперь появился здесь. Лицо его было красным, и он выглядел очень пьяным.
− Эй... Иди, че скажу...
− Что? − не поняла девушка.
− Саня, не шали... − к ним подошел Траньков и под изумленные взгляды легко подхватил парня и поволок того в сторону.
− Вы куда?
− Выйдем освежиться... Пошли, Саня, не позорься...
− Что с ним сегодня? − обратился Ламбьель к вернувшемуся с выпивкой Джонни.
Тот пожал плечами:
− Выпил много водки.
Их разбудила мелодия мобильного телефона.
"Suger... Ooo... Honey, Honey..."
Джонни как раз снилось, что он очутился на необитаемом острове, и ему на голову свалился кокос. Сквозь пелену сна он слышал, как Стефан сонным голосом отвечает по телефону.
− О... Да? Зачем ты звонишь мне в такую рань? Как одиннадцать?
Остатки сна слетели мгновенно. Джонни резко сел на диване. Он опоздал на самолет! Совершенно обалдев от этого открытия, мужчина искал глазами часы, чтобы убедиться в том, что это действительно произошло. Стефан закончил разговор и с упреком посмотрел на него.
− Почему ты не поставил будильник? Ты опоздал на самолет, − вид у него был, впрочем, не сильно расстроенный.
− Потому что ты обещал меня разбудить! − матерясь и путаясь в одеяле, он стал выбираться из постели. Стефан, недолго мучаясь, приобрел для кабинета раскладной диван, объяснив это тем, что обустроить офис удобнее, чем искать в Шампери квартиру. Джонни не стал язвить по этому поводу, намекая, что купить и поставить двуспальный диван в офисе − такое могло прийти в голову только Ламбьелю.
− Не торопись... Твой самолет всё равно уже улетел... тебе его не догнать... − Стефан потянулся и откинулся на подушки, наблюдая, как Джонни натягивает штаны.
− Значит, мне надо как можно скорее заказать билет на следующий рейс.
− Не надо. Я тебя отвезу в аэропорт. Проблем не будет. Мы можем не торопиться... Спокойно позавтракать... прогуляться...
"Если он все делает с такой скоростью, то неудивительно, что ничего не успевает," − подумал Джонни.
− Кстати, а кто это звонил? − Джонни вспомнил о дурацкой мелодии звонка.
− Крис.
− Мог бы и соврать... − почувствовав знакомый укол ревности, непроизвольно буркнул Вейр.
− Зачем? Мы общаемся. Ты его знаешь, он знает тебя.
− Погоди... − Джонни присел на диван. − Надеюсь, он не знает о нас? Ты ведь ему не рассказал?
Стефан задумался, чем поверг Джонни в искреннее возмущение.
− Нет, не сказал.
− А почему у тебя на телефоне стоит такая мелодия, когда он звонит? Не слишком дружеский текст песни.
− Она мне нравится, и я забываю ее поменять... − Стефан улыбнулся. − Ты ревнуешь меня к рингтону?
− Ничего подобного! − Джонни хотел продолжить одеваться, но Стефан ловко ухватил его за руку и с воплем:
− Кудааааа?! − потянул обратно в постель.
− А ты не боишься, что сюда кто-нибудь войдет?
− Никто сюда не войдет, сегодня... − Ламбьель запнулся, − понедельник...
− Одиннадцать утра. Слушай, Стеф, давай выясним: твоя японская делегация, случайно, не становилась свидетельницей подобных сцен в твоем кабинете? − Джонни улыбался.
− За кого ты меня принимаешь? − тот ущипнул его за бок.
− За человека, у которого в рабочем кабинете стоит двуспальный раскладной диван, а в тумбочке стола, под папкой с надписью "Инвентаризация" лежит упаковка презервативов.
− Да? − искреннее удивился Ламбьель. − Я их туда не клал.
− А куда клал?
Стефан засмеялся и, натянув плед, крепко прижал Джонни к себе, скользя руками по телу. От прикосновения теплых ладоней, таких уверенных, и вместе с тем таких ласковых, Джонни хотелось закрыть глаза и забыть про самолет, понедельник... про все, что ждало его за пределами этой комнаты. Так странно, что Стефан, часто ведущий себя как ребенок в его присутствии, имел над ним необъяснимую власть в постели. Ему никогда не нужно было объяснять что-то, не нужно было вообще говорить. Если бы Джонни верил в возможность чтения мыслей, он бы объяснил это именно так. Всегда тихо посмеиваясь про себя над славой друга, как первоклассного соблазнителя и любовника, он чувствовал, что сам стал заложником этой сумасшедшей чувственной энергетики, которая, кажется, струилась из кончиков пальцев Стефана, опутывая тело невидимыми нитями, заставляя забыться, раствориться, утонуть в удовольствии. С ним было легко. Каждый раз, возвращаясь обратно в Нью-Йорк, Джонни давал себе обещание, что тот раз был последний, что непроходимой глупостью будет продолжать спать со Стефом, тем более теперь, когда он живет с Максом. И каждый раз при встрече это происходило само собой. У них не было романа, но были свидания, их отношения трудно было назвать теперь дружбой, но слово "любовники" неприятно резало слух. Джонни был уверен, что для Стефа такое положение вещей может продолжаться бесконечно. Да, швейцарец говорит ему о любви. Но при этом, − Джонни практически не сомневался, − он был не единственный у Ламбьеля. Джонни понимал это по странным обрывкам коротких разговоров, мужским, явно не принадлежащим хозяину, вещам в квартире, случайно попадающимся под руку мелочам... а в этот раз и по почти незаметным уже следам царапин на теле. Он старался не забивать голову подобными мыслями − в конце концов, они ничего друг другу не должны. Но все-таки Вейра пугала эта неспособность взять под контроль свои чувства, сказать "Стоп!" им обоим и вернуть все к прежним отношениям.
− Нет, слушай, на это нет времени! − Джонни отпихнул Стефана от себя и снова стал одеваться. − Мне нужно уезжать...
Неожиданно раздался стук в дверь, заставивший сердце чуть ли не выпрыгнуть изо рта. Он моментально представил, как кто-то заходит и видит его возле разобранного дивана, полуголого... Господи, если у Стефа в кабинете есть место, где можно спать и трахаться, то почему нет ничего подходящего, где можно было бы спрятаться?
− Входи!
Джонни в шоке повернулся к Ламбьелю.
− Что ты сказал?
В комнату заглянула Ани. То ли самообладание у девушки было на высочайшем уровне, то ли она привыкла видеть подобные сцены, но уголки ее губ лишь едва заметно дрогнули в полуулыбке.
− Стеф, тебя к телефону. Это срочно.
− Кто?
Она закусила губу, и через мгновение Джонни стал свидетелем самого быстрого в мире процесса одевания. С другой стороны, теперь совершенно понятно, почему Ламбьель окружает себя друзьями и на работе.
− Я сейчас, − Стефан обогнул по-прежнему стоящего в одних джинсах Джонни и вышел, прикрыв за собой дверь кабинета. − Что случилось? Кто меня спрашивает?
− Стеф, это из банка, − Ани опустила глаза и лихорадочно облизнула губы. − Они звонили в пятницу, я сказала что ты будешь в понедельник.
− Скажи, что я буду в следующий понедельник...
− Подожди! − она удержала его за рукав. − Может быть, лучше поговорить с ними?
Ламбьель покосился в сторону кабинета.
− Я не могу сейчас. Узнай, что им надо, запиши и пришли мне на почту.
− Ты знаешь, что им надо, − она тяжело вздохнула и покачала головой.
К счастью, в этот раз у него была с собой только дорожная сумка с вещами, а не чемодан. Нелегко было отказаться от желания брать с собой много вещей, но из-за постоянных разъездов по Европе Джонни был вынужден пересмотреть свои привычки. Он собирался улетать из Шампери сегодня утром, поэтому забрал сумку из квартиры Стефана в Лозанне. И теперь спешно копался в сложенных вещах, доставая одежду, чтобы переодеться. Ламбьель снова зашел в кабинет и с улыбкой стоял у двери, сунув руки в карманы джинсов.
− Не хочешь принять душ?
− Душ?
− Конечно. Здесь на первом этаже есть душевые, и ванна... И можно позавтракать в столовой...
Неожиданно сработал принтер. Оба мужчины вздрогнули, на лице Ламбьеля отразилось сначала недоумение, а потом ужас... Из аппарата медленно выполз отпечатанный листок.
− Я возьму! − Стефан рванулся вперед. − Это мне!
Если бы он не бросился за этой бумажкой, как сумасшедший, Джонни бы и не подумал хватать ее первым. Но принтер стоял как раз за его спиной, и рука сама потянулась, вытаскивая лист, на котором была распечатана банковская выписка.
− Джонни, отдай!
Взгляд упал на лист бумаги. Он не сразу понял, что именно за документ держит в руках. Потом глаза прочитали напечатанные по-французски слова: "Кредит", "Сумма задолженности", "Срок действия договора".
− Что это? – Джонни показал ему на листок.
На лице Стефана отразилась искренняя досада. Он нахмурился и, подойдя, вырвал у него бумагу, скомкал и сунул в карман.
− Ты не должен был этого видеть. Иди в душ!
− Я не могу понять... − Джонни как будто не слышал его. − У тебя долг по кредиту на двести тысяч швейцарских франков?
Ламбьель явно подбирал слова, чтобы соврать убедительнее, но на выписке были его имя и фамилия. И сумма. Даже полный идиот догадался бы о том, что держит в руках. В этот момент в кабинет заглянула Ани, растерянно пролепетав:
− Стеф, я тут распечатывала то, что ты просил, и, кажется, случайно в настройках выбрала твой принтер...
− Да, мой. Так что я все уже получил! − он смерил девушку убийственным взглядом. − Теперь иди и пошли это моим родителям! Пусть все будут в курсе!
− Извини... − она быстро юркнула обратно за дверь.
− Как это вообще возможно? Как? Как ты умудрился потратить такую сумму? На что? − Джонни постепенно отходил от шока.
Ему хотелось бы, чтобы Стефан сейчас прервал его, сказал, что он не так все понял, что вышло недоразумение и что все эти счета не имеют к нему прямого отношения. Ведь он же гражданин Швейцарии. Разве у них бывают проблемы с деньгами, твою мать?
− Давай сядем... − Стефан устало опустился на диван и уставился в пол. − Понимаешь... последние два года были не из легких. И порой, чтобы получить спонсорское финансирование, приходится очень долго ждать. И не всегда все получается как надо... в некоторых случаях мне было проще заплатить самому, чем получать одобрение, проходить комиссии... Я знаю, что это не правильно, что так нельзя делать. Я знаю. Но иногда ожидание может стоить всего... Я устал каждый раз объяснять, на что и почему нужна такая сумма... Этот чертов кризис... падение евро... ну что мне надо было делать? Отказаться от всего?
− И ты... А ты думал, как будешь все это возвращать? – Джонни был в ужасе. − О чем ты вообще думал? Это бешеная сумма! У тебя такие проблемы, а ты переживал по поводу назначения нового управляющего? Да как ты... − его осенило: − Здесь кто-нибудь знает, что ты натворил?
− Давай! Назови это своим именем! Да, я банкрот! − Ламбьель неожиданно улыбнулся. Легко, немного смущенно, как будто не понимая... или не желая понимать... Будто речь шла о какой-то ерунде.
Джонни рухнул на первый попавшийся стул и выдохнул. У него даже голова закружилась. А ведь он мог и не узнать ничего, если бы не случайная оплошность Ани. Хотя, теперь было трудно сказать, насколько его радует такая осведомленность.
− Кто знает?
− Я...
− Уже неплохо, − съязвил Джонни.
− Ани, Морис, Сара, Крис... и служащие швейцарского банка.
− И они позволили тебе это сделать?
− Я сам принимаю решения, Джонни.
− Но как ты будешь... У меня слов нет!
− Успокойся! Все-таки я особый клиент. У меня хорошие партнерские отношения с банком... Они могут выдать мне любой кредит почти бессрочно...
Джонни смотрел на друга, и ему было очевидно: тот действительно не видит в случившимся никакой трагедии. Он больше озабочен не складывающимся контрактом с японцами и Юзуру Ханью и тем, что в его школе будет новый управляющий. Действительно, гигантский кредит в банке − такая мелочь жизни! Понадобится − можно еще взять, ведь он почетный клиент...
− Если хочешь знать, я все выплачиваю. Там была гораздо большая сумма.
− Ещё большая?
− Ты опоздаешь на вертолет... в смысле, на самолет... − Стефан отмахнулся. − Потом поговорим. Если ты не пойдешь в душ, то пойдем, я сразу тебя отвезу.
− Стеф, подожди... − Джонни постарался, чтобы его голос звучал убедительно и спокойно. − У меня есть вариант, как все это решить.
− Джо, я не возьму у тебя денег, чтобы оплатить свой кредит, − совершенно спокойно ответил тот.
− Почему? – мгновенно вспылил он. − Когда мне нужна была помощь, ты перевел мне деньги... тоже, кстати, немаленькую сумму и даже не сказал, что это ты! По-твоему, это нормально?
− Это другое. Другая ситуация. К тому же, ты уже все мне вернул, – Стефан подошел к нему и положил руки на плечи. − Я не хочу, чтобы ты выплачивал мои долги.
− Не будь кретином! − фыркнул Джонни, сбрасывая его руки. − У тебя нет таких денег, а у меня есть. Я могу помочь. На моем месте ты поступил бы точно так же.
− Ты вообще не должен был этого знать.
− Мы же в одной команде, разве нет? – Джонни попытался зайти с другой стороны. − Мы партнеры, значит, это и меня касается. Ты, выходит, даже говорить ничего не хотел... Это значит − ты не доверяешь мне? И о чем тогда вообще говорить! Ты меня не любишь!
Последнюю фразу он произнес в запале, но она все-таки была лишней. Стефан улыбнулся слишком снисходительно, чем снова вывел его из себя.
− Не старайся. Ничего у тебя не выйдет. Это слишком очевидная манипуляция. Нам пора ехать. Я тебя отвезу. И да, Джонни... я тебя люблю. Именно поэтому ничего не возьму.
Джонни взял свою дорожную сумку и молча вышел из кабинета. Все случившееся еще раз подтверждает, что Стефан ужасный, никудышный, никчемный бизнесмен! И что будет, если он не заплатит? Его посадят в тюрьму? Нет-нет, это исключено. Заставят продавать имущество? Ламбьель никогда не афишировал свое финансовое состояние, и Джонни о нем не задумывался, хотя здравый смысл подсказывал, что друг очень далеко не бедный человек. Он не покупал дорогих машин, шуб и бриллиантов, домов... Джонни вообще не знал, на что Стефан тратит свои сбережения. Если разобраться, он вообще мало что знал о жизни друга в последние годы. С одной стороны, случившееся не вызывает удивления, ибо Стефан всегда был импульсивен в принятии решений, но с другой, Джонни не помнил ситуации, когда бы тот оказался в столь хреновом положении.
Оказалось, им предстоит еще совместная поездка в машине. Стефан кинул его сумку на заднее сидение, надел солнцезащитные очки и уселся на место водителя. Джонни был так зол, что решил не разговаривать с ним всю дорогу. Но спустя минут пятнадцать напряженного молчания он не выдержал и вновь разразился гневной тирадой в адрес Ламбьеля. Его не столько выводило из себя то, что Стефан набрал кучу кредитов, сколько нежелание того принимать помощь.
− Ты сгущаешь краски, − спокойно ответил ему Стефан, небрежно держа руки на руле. − Нужно просто переждать кризис. Я до последнего надеялся на этот контракт с Юзуру... И знаешь, я не теряю надежды.
− Конечно! Вместо этого ты теряешь здравый смысл... Ты кретин! − пробормотал Джонни, отворачиваясь к окну.
− Мне так приятно, что ты переживаешь за меня...
− Ах, да заткнись ты уже, Ламбьель! − его отвлекла другая мысль: − А куда мы едем? Лозанна в другой стороне.
− В аэропорт, − Стефан свернул на очередном перекрестке. Они ехали минут двадцать, и все это время дорога представляла собой бесконечные виражи и развороты, уводящие все выше в сторону гор. За разговором Джонни не замечал, как быстро они едут и по какому маршруту.
− А такое впечатление, будто запутываем следы... У меня ощущение, что вот это дерево мы проезжаем уже третий раз! Стеф, мы что, едем по кругу?
Ламбьель неожиданно громко расхохотался, едва не стукаясь головой о руль.
− О, Джонни... Ты правда думаешь, что я специально кружу на одном месте в надежде, что ты не заметишь, потому что мне так не хочется тебя отпускать?
− Кажется, меня начинает укачивать... − после некоторого молчания заметил Вейр.
Ламбьель сунул руку куда-то под сиденье и, порывшись там, достал фляжку с изображенным на ней швейцарским флагом.
− На, выпей. Полегчает. Мы почти приехали.
− Ты серьезно предлагаешь мне выпить?!
− А что, я же за рулем, а не ты.
− Ты возишь с собой алкоголь в машине! − возмутился он. − Ты пьешь за рулем?
− Знаешь, Джо... − Стеф серьезно посмотрел на него, − меня, кажется, тоже начинает тошнить. От твоего занудства. Дождаться не могу, когда мы доедем до аэропорта, я засуну тебя в самолет и отправлю обратно в Англию.
Джонни фыркнул и отвернулся к окну.
Аэропорт, о котором говорил Стефан, по размеру представлял собой что-то вроде небольшой автобусной автостоянки, где вместо автобусов расположились небольшие частные самолеты. Стефан еще из машины позвонил кому-то и, быстро говоря по-французски, договорился о том, чтобы их ожидали. В Шампери не было своего аэропорта, но была зона для посадки частного воздушного транспорта.
− Я же сказал, что отправлю тебя домой, если понадобится, − не без самодовольства заявил друг.
− У тебя есть свой самолет? − Джонни подумал, что надо будет по возвращении в Америку подумать о подобном приобретении.
− Нет... Не совсем мой. Это служебный. Но я могу воспользоваться им в любое время.
− То есть, мы могли бы еще вчера слетать на ужин в Париж?
Ламбьель вздохнул:
− Мне не разрешают использовать его для личных целей... я уточнял...
Пока шла подготовка к взлету, а Стефан разговаривал с пилотом − красивым молодым парнем с волосами пшеничного цвета, − Джонни подошел к краю спуска и посмотрел на вершины гор, которые были покрыты снегом, словно застывшим плавленым белым золотом. Солнце ослепительно отражалось в ледяных кристаллах. Здесь, в Швейцарии, оно всегда как будто было более ярким. Джонни поймал себя на том, что крепко сжал губы и не моргает, пока пейзаж перед глазами не превратился в размытое бело-голубое пятно. Он не хотел уезжать. Кажется, впервые в жизни ему захотелось остаться где-то навсегда. А ведь он бывал в Швейцарии в прошлом... и во многих других, не менее прекрасных местах... Долгое время эта страна была для него местом, где зародилась его любовь с Джеффри. Удивительно... снег на вершинах под палящим солнцем не тает... Так и он думал, что эта любовь будет с ним вечно. Но она ушла. Теперь при мысли о Джеффри он не чувствовал такой щемящей тоски, будто сердце сжимают в грубый кулак. Осталась только печаль. И ностальгия. О любви, которой не суждено было сбыться. В этой стране, с пейзажем, похожим на подарочную открытку, он провел самые счастливые минуты в своей жизни.
Привыкший к естественной красоте этих мест, Стефан не замечал их прелести, и каково было думать, что есть на свете люди, для которых этот маленький уголок рая на планете так же привычен и обыден, как для большинства людей заполненный запахом бензина город с его свалками, пробками, грязными подъездами и бездомными в переулках. Стефан живет в другой реальности, и для него она совершенно естественна, а ему предстоит возвращаться в город, где небо никогда не бывает таким голубым, а солнце не греет так ласково, обжигая летом, и оставаясь холодным зимой.
− Ты бы мог приехать ко мне в Йоркшир, − прощаясь, Джонни погладил воротничок рубашки Ламбьеля. − Хотя бы на пару дней. У тебя есть свой самолет.
− Я не могу. Послезавтра я улетаю в Вену, а в конце недели должен быть в Цюрихе.
Джонни понимающе кивнул. Опять! Опять он ввязался в это. Отношения на расстоянии. Да еще на каком... Разделяющие когда-то его с Дрю километры теперь казались едва ли сантиметрами по сравнению с тем, что разделяет его и Стефана.
− Сообщи мне, когда доберешься... − Ламбьель поцеловал его в щеку.
Джонни улыбнулся, чмокнув того в ответ. Он был бы не против поцеловаться по-настоящему, но пилот слишком часто смотрел в их сторону. Пришлось ограничиться дружеским поцелуем.
Внутри самолет оказался более вместительным, чем казался снаружи. Прислонившись к окну иллюминатора, Джонни наблюдал, как Стефан машет ему рукой на прощание, постепенно отходя в сторону, и помахал в ответ.
Дождавшись, пока самолет наберёт высоту, он с некоторым облегчением откинул спинку удобного мягкого кресла. Нужно будет не забыть сразу по приезду созвониться с Брайном Орсером и заняться поездкой в Японию. Если гора не идет к Магомету, значит Магомет пойдет к горе.