"Imagine" или "Все что нам нужно, это любовь.."Часть 2

      Париж, ноябрь 2017       Зрительские трибуны были заполнены народом почти под завязку. Билеты полностью раскупили за месяц, а мест все равно не хватало. Стефан в волнении выглядывал из-за кулис, наблюдая, как публика приветствует только что вышедших на лед Максима и Таню. Шоу «Ice Legeng» было уже больше трех лет, оно с успехом гастролировало по Европе, собирая полные залы, а Ламбьель все никак не мог привыкнуть к тому, что этот проект – его собственная заслуга. В этом была его особенность как бизнесмена, с одной стороны, вызывающая симпатию у единомышленников, с другой – осложняющая жизнь ему лично. Он никогда не стремился присвоить себе даже заслуженные лавры, предпочитая говорить о работе в таких выражениях, как «наши идеи», «наши партнеры», «наши планы на будущее». И вот результат: его слова возымели эффект, и ЕГО школа в Шампери – уже не только ЕГО. Но разве можно считать «своим» шоу, где, оправдывая свое название, собираются настоящие легенды, спортсмены с грандиозным прошлым, люди достойные восхищения сами по себе? Когда Стефан только начинал этот бизнес, идеи названия звучали разные, такие как «Продюсерская компания Стефана Ламбьеля», «Стефан Ламбьель и друзья», но он моментально отвергал их, заявляя, что его имени никогда не будет в названии, по крайней мере, в его официальной части. Он, как коллекционер, собирал бриллианты таланта по всему миру, приглашая к себе тех, кого считал настоящими звездами, а не тех, кому международная ассоциация союза конькобежцев присваивала первые места в рейтингах. Сегодня парижская арена собрала самых дорогих его сердцу друзей.       – Я волнуюсь.       Стефан нашарил в темноте руку Джонни и крепко сжал. Ладонь была холодной, даже не смотря на перчатки. Частое и шумное дыхание заставило Ламбьеля повернуться и посмотреть в бледное, освещенное белым светом прожектора, лицо друга. О том, что Джонни Вейер будет выступать сегодня с сольным номером, не было объявлено в официальной программе шоу. Этот выход должен был стать сюрпризом и первым шагом к возвращению фигуриста на лед для сотен людей, которые уже не ждали, что он вернется.       – Все будет нормально. Ты здесь в своей стихии, Джо. Парочка таких выходов – и все вернется: и уверенность, и драйв...       – Я два года не выступал перед публикой...       – Ты что, боишься, что они забыли тебя? – Стефан обнял его одной рукой за плечо и ободряюще потряс. – Не раньше, чем лет через двадцать...       До конца номера Транькова и Волосожар оставалось меньше минуты. Взгляд Джонни был прикован ко льду, где лучшая ледовая пара взрывала аплодисментами трибуны, по-прежнему демонстрируя мастерство победителей. Стефан коснулся губами его щеки, закрывая глаза, и прошептал:       – Ты даже не представляешь, как я счастлив, что ты здесь! Джонни... не надо бояться...       Финальные аккорды музыки, поклоны, и бесконечные овации... Макс и Таня, раскрасневшиеся, тяжело дыша, нырнули за кулисы.       – Твой выход. Удачи! – Траньков хлопнул Джонни по плечу так, что тот слегка пошатнулся.       Черный бархатный костюм, инкрустированный россыпью красных кристаллов на груди и с прозрачной вставкой на спине, подчеркивал обозначавшуюся худобу. Чтобы снова вернуть себе подходящую для выступлений форму, ему пришлось сесть на жесткую диету и сбросить около семи килограмм. Стефану не особенно нравилась эта затея, но Джонни заявил, что не может появиться на льду таким толстым. Он словно пытался воссоздать образ самого себя в лучшие годы юности, в пору выступлений по любителям, а Ламбьель пытался объяснить ему, что тот Джонни Вейр, каким он был в двадцать пять лет, не может вернуться из прошлого и заставить его помолодеть, и что нужно использовать свои новые сильные стороны.       Им оказалось трудно работать над номером. Перенесенная операция накладывала запрет на тяжелые физические нагрузки, в том числе прыжки. После того, как Джонни упал с одного из прыжков на репетиции, здорово ударившись спиной об лед, Стефан захотел совсем исключить их из программы, однако натолкнулся на сопротивление. Они чуть не поссорились, но с горем пополам пришли к компромиссу: тройной тулуп и сальхов. Не более одного раза.       – Я не хочу выйти на лед после такого перерыва и опозориться, – просто сказал ему Джонни. – Мне кажется, что я все забыл...       – Ничего ты не забыл. Не думай о технике... думай о красоте. Ради неё я создал это шоу.       До слуха долетел голос ведущего, который эхом разносился по залу, представляя следующего участника. Лучи света скользили по бело-голубой поверхности льда, пока еще пустой. Джонни выглядел так, как будто вот-вот свалиться в обморок. Он до боли сжал руку Стефана и закрыл глаза. Только что прозвучавшее его имя на несколько секунд погрузило зал в тишину, которая взорвалась такими воплями, что Ламбьелю не оставалось ничего больше, как подтолкнуть Вейра к выходу.       – Вперед! Они тебя ждут!       Лицо Джонни приобрело сосредоточенное, невероятно серьезное выражение, какое всегда бывало у него только за несколько секунд до начала проката. Он сделал шаг вперед и, оттолкнувшись ногой, заскользил вперед, к центру света, встречаемый изумленными криками восторга.       – Хорошо я придумал, а, Макс? – Ламбьель совершенно по-детски улыбаясь, пихнул Транькова в бок. – Триумфальное возвращение Джонни Вейра!       – Настолько триумфальное, что ты даже нам ничего не рассказывал до последнего! – поддел его тот. Они с Таней стояли, обнявшись, как всегда после выступлений, и Стефан впервые подумал, что одиночник на льду – это не просто сольное выступление одного человека. Это самое настоящее одиночество внутри себя. По-своему грандиозная монополия успеха – она в то же время предполагает такую ответственность за самого себя, с которой не всегда удается справляться. Когда ты в паре, рядом всегда есть рука, которую можно сжать, почувствовав себя хотя бы немного защищенным. И сейчас, глядя на Таню и Макса, он всей душой рвался туда, на арену, к Джонни, желая точно так же держать его ладонь в своей, показав всему миру, что один плюс один в их случае будет не два, а одиннадцать.       Он простоял так весь прокат, стараясь одной силой мысли донести до Джонни свою поддержку, и сердце замерло в груди, когда тот совершил прыжок и благополучно приземлился на лед, выбивая сноп ледяных искр лезвием конька. Все получилось. Вейр смог... И Стефан знал, что тот сможет..       Стефан не сомневался, что Джонни справится с поставленными задачами чисто технически. Намного больше его волновал психологический настрой. Джонни начал тренировки еще в конце августа, но на публику не выходил действительно очень давно, и его физический уровень оставлял желать лучшего. Он почти до последнего сомневался, будет ли выступать в Париже и насколько готов к этому, но Ламбьель так уговаривал, что пришлось сдаться. Они наметили план, и Джонни каждый день отсылал ему видео с катка, где в одиночку отрабатывал уже забытые элементы. Перед пустыми трибунами у него это, как и раньше, получалось на отлично, но тот факт, что выступление должно было стать сюрпризом, нагнетал напряжение.       Вместе они готовились неделю, почти ежедневно. Ради этого Джонни приехал во Францию раньше, а Стефану пришлось менять весь график и планы, чтобы самому присутствовать на репетициях. Остальные участники приехали в Париж за два дня до шоу, в том числе и Жубер, который первым узнал, кто присоединился к их команде на этот раз. Для остальных же участников «Легенд на льду», появление Джонни стало настоящим сюрпризом. И почти все они считали своим долгом для начала броситься к Вейру с объятьями и радостными воплями, а потом накидывались на Стефана за то, что тот держал его возвращение в секрете.       – Решил забрать себе все лавры, да? – издевался Макс. – Джонни вернулся, и сразу к тебе в шоу... прямо с порога... Ну и пройдоха, ты, Ламбьель! Джонни, это страшный человек, ты знаешь?       Конечно, теперь на него рухнет лавина критики за эту мистификацию. Ну и пусть! Джонни вернулся не просто на лед. Он вернулся к нему. Это стоило того, чтобы ждать.       – Мне чертовски нравится наша сегодняшняя компания... – Макс оглядел развалившихся в гостиничном номере Ламбьеля фигуристов, которые собрались на импровизированный фуршет после первого шоу. Была идея пойти в ресторан, но ее отложили до последнего дня гастролей, чтобы, по словам Транькова «кутить так кутить». Им предстояло еще два выступления – завтра и послезавтра. А через два дня Стефан улетал в Японию, на пятый этап Гран-при, чтобы лично встретиться с Юзуру Ханю.       –Я предлагаю открыть шампанское и выпить за человека, который здесь всех так порадовал своим возвращением! – Каролина достала из заполненного льдом ведерка бутылку и протянула ее Вейру. – Джонни, открой сам в честь себя!       Их взгляды со Стефаном пересеклись. Слегка поведя бровью, Джонни откупорил шампанское с легким хлопком, и компания радостно загудела.       – А я предлагаю выпить за человека, без которого нас бы вообще здесь не было, и меня в том числе... – он повернулся к Ламбьелю и поднял вверх бутылку: – За наше сокровище!       Лицо Стефана невольно залила краска. Обычно он спокойно реагировал на комплименты, а тут покраснел и засмеялся, отмахиваясь рукой. Шампанское разлили по бокалам и чокнулись. Протягивая свой фужер к остальным, Макс умудрился пролить его содержимое на руку Стефану, звонко соприкоснувшись и звякнув хрусталем.       – Джонни, расскажи про Саманту! – обратился к нему Денис Тен.       – Стеф тут свистел, что видел вихревую воронку в паре метров от себя...       – Ну, не в паре метров, конечно, но шагах в десяти-пятнадцати от нас... – Джонни обвел взглядом собравшихся с известной долей иронии.       – Вот же дьявол... И вы это даже не засняли! – воскликнул Макс с досадой.       – Я думаю, Стеф и хотел сделать что-то подобное, когда остался на улице, в то время как мы прятались в доме... Правда, дорогой?       Слово "дорогой" он произнес с карикатурно-шутливой интонацией, но Стефан вздрогнул, и это было заметно. Джонни почувствовал досаду. Ламбьель сам уговорил его приехать сюда и выступать, но при этом, с тех пор, как об этом узнали остальные ребята, ведет себя как какой-то дикарь. Джонни не собирался афишировать их отношения, но его задевало такое отношение. Чтобы Стеф – и стеснялся проявлять чувства на публике? Да что с ним такое...?       Компания подобралась, между тем, такая, что он сразу ощутил себя как дома. Бриан, Каролина, Мики, Томаш, Максим и Таня, Денис Тен, Хавьер Фернандес – все они приветствовали его, как родного. И он доказал, что все еще может быть в этом строю... Правда, после сегодняшнего проката тело ломило так, будто его избили палками, настолько велико было напряжение. Где бы достать крупицу легкости самого Стефана, который летает по льду точно так же, как лет десять назад... будто время не властно над его телом...       А если бы не операция? Он бы оставался таким же? Джонни с затаенным страхом думал о том, что им предстоит еще два выступления, а он уже так устал... Господи, неужели это и есть старость?! Он по-прежнему был счастлив, выходя на лед, но впервые в жизни почувствовал свою физическую ограниченность. Наверное, что-то похожее испытал Эван, когда узнал, после операции, что больше никогда не сможет кататься и выступать на том уровне, к которому привык за многие годы. Что есть законы природы и физиологии тела, которые не в силах преодолеть даже его железная воля... Конечно, можно просто одеть коньки и погонять по арене, размахивая руками... Нет! Зачем он сравнивает себя с Эваном? Он еще может зажечь толпу. Джонни Вейер еще чего-то стоит на льду... Вот только, если бы Стефан не был так прекрасен в этом...       Он никогда не думал, что его может задеть факт, что Ламбьель в чем-то лучше его, но... все-таки задело. Как это непривычно – иметь отношения с человеком, который превосходит тебя в твоем любимом деле... У него никогда такого не было. Джонни Вейр был лучшим по определению рядом с тем, кого выбирал себе в спутники. Так было и с Дрю, и с Эваном, и с Джеффри даже немного... по крайней мере, в глазах окружающих он всегда выигрывал первенство и корону. А сейчас... Кажется, впервые в жизни он готов был признать, что не выдерживает конкуренцию. Здесь, в Париже, точно так же, как и в Швейцарии, Стефан был центром вселенной, вокруг которого вращались остальные планеты и звезды.       – Тебе не кажется странным, что Джонни принимает участие? – тихо обратился Траньков к жене, краем глаза наблюдая за Вейром, который оживленно болтал с Жубером.       – Странным? – Таня удивленно приподняла брови.       – Да. Он никогда не участвовал в проектах Стефа. У него всегда были какие-то другие дела и планы... Нет, ты не подумай... Я рад, что Джонни снова в строю... вместе с нами... Он мне нравится... Но где он, блять, был, когда Стеф начинал все? Возглавлял гей-парады? Что изменилось? С чего вдруг он вспомнил про Стефа, а? – Максим говорил спокойно, но в его голосе чувствовался неприкрытый сарказм.       – По-моему, это здорово, что они помирились... – Таня бросила быстрый взгляд в сторону. В какой-то момент Джонни обошел Жубера и, подойдя к Стефану, небрежным и мягким жестом забрал у него из руки стакан с выпивкой, что-то тихо сказав на ухо. Волосожар отвернулась и закусила губу.       – Если помирились – это хорошо... Тань, но ты вспомни, чем это все для Стефа закончилось в прошлый раз! Мы же его по кускам собирали! Я боюсь, как бы не повторилась та история... – продолжал бормотать Макс. Он не смотрел на Татьяну, а говорил куда-то в стол.       – Я не думаю, что будет как раньше, – она ободряюще сжала руку Транькова. – Джонни, мне кажется, очень изменился. Ему многое пришлось пережить...       – Да я первый его поддержу, реши он снова выступать. Черт! Я хорошо к нему отношусь... Но я так скажу: если он начнет вести себя со Стефом так же безобразно, как в прошлый раз... Я его с лестницы спущу...       Практически в этот же момент Джонни оторвался от разговора и посмотрел в их сторону. Таня нервно улыбнулась, получила в ответ приветливую улыбку и произнесла тихо, но твердо:       – Успокойся, пожалуйста.       – Да он ничего не слышит оттуда... – Макс отмахнулся.       – Не забывай, когда говоришь... Ты не знаешь французского, но Джонни хорошо понимает русский язык.       Траньков ничего не ответил. Взяв свой бокал, он, как ни в чем не бывало, направился к ребятам, встал рядом со Стефом и положил руку Ламбьелю на плечо. Таня не двинулась с места. Она неотрывно наблюдала за лицом Джонни, гадая, выискивая, считывая. Он изменился, и это было правдой. Перемены бросались в глаза не только во внешнем виде. В воздухе рядом с ним ощущалась какая-то жесткость, сухая уверенность человека, который много пережил и мало чего боится. В какой-то момент ей почудилось, что челюсти Вейра напряглись, будто он незаметно крепко сжал зубы в ответ на какую-то реплику Макса. Но очень может быть, что оно ей просто почудилось.       Компания разошлась ближе к полуночи. Джонни ушел одновременно с Брианом и Денисом, сказав, что хочет лечь пораньше, и за ними потянулись остальные. Дольше всех в номере задержались Каролина и Таня с Максимом, которые особенно никуда не спешили. Они прикончили на троих еще одну бутылку шампанского, и теперь просто устало сидели, уткнувшись в собственные мобильные телефоны. Стефан начал нервно поглядывать на часы и демонстративно зевать, когда стрелки показали 00:45. Наконец, Татьяна потянулась и, тоже зевнув, заявила, что валится с ног от усталости, а завтра они еще собирались пройтись по магазинам... Это был верный знак того, что пора расходиться. Каролина, которая весь вечер капризничала, висла на Стефана, и жаловалась на проблемы в отношениях с бойфрэндом, была явно разочарована.       – А я вот никуда не спешу... могу вообще остаться и спать здесь!       – Нет уж! – напрягся Ламбьель. – Я тоже вымотался. Прости, солнце, но хотелось бы выспаться... Еще столько всего нужно сделать завтра...       Костнер подозрительно посмотрела в его сторону, и Стефан только вздохнул. Если Каро узнает, что у него есть от нее какой-то любовный секрет, она жутко обидится. Но пока он не был готов рассказать ей о Джонни. Ни ей, ни кому-нибудь вообще.       – Можно тебя на пару слов на секунду? – Макс сказал ему это практически в дверях. Девушки пожали плечами и вышли в коридор, оставив Транькова в номере.       – Есть разговор.       – В первом часу ночи? – Стефан снова широко зевнул.       – На пару минут, Стеф... – Максим сунул руки в карманы джинсов и заходил туда-сюда по комнате. Сейчас был один из редких моментов, когда Ламбьелю бросалось в глаза, насколько тот выше него ростом, крупнее, мощнее, сильнее. Он сделал вывод, что Макс злится на что-то, иначе откуда взялась эта аура глухой агрессии, повисшая в воздухе между ними?       – Стеф... А что у тебя с Джонни, а?       – Ничего, – швейцарец судорожно сглотнул. – А что?       – Ну, ты сегодня весь день странно себя ведешь... И вчера... И позавчера... И вообще, я удивлен, что он принимает участие в шоу.       – Ему нужна поддержка.       – Сначала ты неожиданно меняешь все свои планы и едешь в Пенсильванию, хотя не любишь Америку... – Максим как будто не слышал его предыдущих слов. – Это я еще могу понять: ты хотел поддержать его. Там еще этот ураган, который смел его родной город... Все это ясно. Но я удивлен, что Джонни, непонятно с чего, вдруг решил принимать участие в шоу после двухлетнего перерыва. И именно в твоем. Согласись, в Америке своих проектов хватает. Захоти он, с его деньгами мог бы много чего там сделать... А он здесь. Странно это...       – Ничего странного, – Стефан машинально взял пустой бокал и заглянул внутрь, словно надеялся обнаружить там остатки шампанского. – Я ему предложил. Мы же друзья...       – Ага... Друзья... Я вот так не думаю... – Траньков сел напротив него в кресло и задумчиво уставился куда-то в стену. – Я за тобой наблюдал... По-моему, у тебя остались к Джонни какие-то чувства...       – Макс...       – Погоди.... Я же вижу! Не просто так ты его пригласил. Не просто так он согласился... Я очень рад, если Джонни решил взяться за ум. А ты ему помогаешь... Но подумай вот о чем: он сейчас в таком положении... как бы это сказать... потерянности. Старые связи утеряны, в Америке у него репутация по-прежнему довольно скандальная... И тут ты... Со своими идеями и поддержкой... И вот Джонни, который в прошлом всегда отказывал тебе в сотрудничестве, вдруг становится таким открытым, инициативным... Едет в Европу... и все его здесь встречают, как родного... Я ничего плохого не хочу сказать про него. Но мы все знаем Джонни Вейера. Просто так он не меняет свои принципы.       – На что ты намекаешь? – тихо спросил Ламбьель.       Траньков повернулся к нему. Голубые глаза смотрели холодно и пронзительно. Он злился. Он все еще злился...       – На самом деле ни на что. Просто Джонни может тебя не нарочно использовать для того, чтобы вернуться в круг доверия.       – Что за бред? – фыркнул Ламбьель, отворачиваясь от него.       – Это не бред. Ты имеешь то, что Джонни умудрился просрать в свое время... Любовь, уважение зрителей и коллег. У тебя есть работа, ты по-прежнему выступаешь. И ты добрый и... доверчивый. Стеф, я не говорю, что у Джонни на тебя какие-то коварные план... Он, может быть, даже сам не осознает всего этого... но в свое время, когда тебе была нужна его поддержка, когда ты болел, например... Где он был, а, Стеф? Где был твой друг Джонни? Макс говорил еще какое-то время, но не увидев больше никакой реакции на свои слова, замолчал. Стефан сидел, опустив голову и смотрел в пол.       – Я тебя не хочу расстраивать... Я, может, и вообще... не прав... Но ты просто... будь готов... так... на всякий случай...       – Ладно, хочешь правду? – голос Ламбьеля прозвучал так неожиданно и громко, что Траньков вздрогнул. – Я расскажу тебе, почему Джонни здесь. Почему я помогаю ему... Я скажу тебе. Хочешь?       Максим нервно глянул сначала на часы – золотой Tissot с массивным циферблатом, где было показано время сразу несколько стран и часовых поясов – подарок швейцарца ко дню рождения.       – Может, завтра? Поздно... и Таня там ждет...       – Нет, давай я скажу тебе! – Стефан вскочил и пересел на диван совсем близко к другу. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Темный зрачок в глазах швейцарца быстро двигался, и это выглядело жутковато. Он положил ладонь на колено Максу и слегка сжал. Сквозь повисшую тишину Транькову чудилось, что он слышит тиканье тех самых наручных часов, ему захотелось снять их и зашвырнуть подальше.       – Говори, Стеф... Давай... – слегка охрипшим голосом произнес Максим.       – Я не хотел никому об этом рассказывать пока. Но чтобы ты убедился... Я... Я должен тебе сказать, почему мы с Джонни здесь. Почему он теперь будет с нами. Почему он приезжал ко мне в Швейцарию...       – Он приезжал к тебе в Швейцарию? Когда?!       – Тихо, – Стефан теперь придвинулся совсем близко, – я все тебе объясню.       «Я больше не могу ждать, я ложусь спать.»       Отправив сообщение Стефану, Джонни прилег на кровать и закрыл глаза. Уже больше часа прошло с того момента, как они разошлись по номерам. Сама необходимость скрываться и выжидать подходящего момента, чтобы встретиться, с одной стороны заводила, с другой – раздражала. Ламбьель и так весь вечер вел себя по-идиотски: вздрагивал, краснел и отводил глаза. Это было бы мило, если бы за всем этим не следил пристальный взгляд Максима Транькова. У Джонни создалось неприятное ощущение, что его оценивают, проверяя на вшивость. Довольно странно, учитывая, что они с Максом всегда хорошо ладили друг с другом. Хотя сегодня он вообще чувствовал себя странно. Все эти люди вокруг, его знакомые, друзья... и эта спонтанно возникшая дистанция между ними, которую он не мог преодолеть. И все смотрели на него с таким любопытством, а временами даже сомнением... Стеф говорит, что он изменился. Раньше Джонни воспринимал эти слова, как комплимент. Он повзрослел, стал умнее и жестче. Есть вероятность, что не всем его знакомым это может нравиться. Пожалуй, единственным, с кем ему действительно было приятно общаться сегодня, был Жубер.       Телефон завибрировал. Нашарив рукой трубку в покрывале и открыв один глаз, мужчина прочитал:       «Я один. Можешь зайти.»       Джонни хотел написать недовольное «Я уже сплю», но желание увидеть Стефана пересилило лень и недовольство. Не став снимать халат и одеваться, он вышел в пустой коридор и дошел до номера, где жил Ламбьель. Неожиданно в голове вспыхнули воспоминания: большое ледовое турне 2012 года. Они в ссоре со Стефом. Внезапный приезд Эвана в Корею. Злоупотребление снотворными. Ночь. Он сидит на подоконнике в коридоре, один. Голова плывет от передозировки. Чувство полнейшего одиночества и безысходности. Его окружают друзья, он недавно вышел замуж, как думал, по любви. А между тем, внутри – полнейшая пустота.       Неприятно поежившись от этих ассоциаций, мужчина несколько раз стукнул в дверь. Стефан открыл не сразу. Он сам выглядел сонным, и Джонни показался нелепым его собственный визит теперь, во втором часу ночи. Оба слишком устали для любви.       – Привет, – он потянулся и потрепал Ламбьеля по плечу, заходя в номер. – Они что, торчали тут до часу?       – Да... так получилось... – пробурчал Стефан и присел на кровать.       Теперь Джонни бросилось в глаза, что с тем что-то не то. Голова опущена, швейцарец практически не смотрит на него, не считая того момента, когда открыл дверь. И вообще, не демонстрировал особой радости от его визита.       – Я подвел тебя, да? – тихо спросил Джонни, присаживаясь на карточки возле кровати, чтобы заглянуть в лицо друга. – Прокат получился не таким чистым, как я рассчитывал... Я надеюсь, завтра будет лучше...       – Нет, все здорово было, – Ламбьель покачал головой. – Ты молодец.       Джонни протянул руку и провел по густым, немного растрепанным волосам. Ласково спустился ниже, касаясь щеки, и приподнял лицо Стефана за подбородок. Тот зажмурил глаза, инстинктивно уткнувшись в его ладонь.       – Что с тобой?       – Почему ты со мной?       Этот вопрос был самым неожиданным из всех, которые Джонни мог себе вообразить. Поначалу он даже не сообразил, что тот имеет в виду. Когда они были наедине, то часто мешали английскую и французскую речь, коверкали специально слова, придумывая собственные выражения и фразочки, но сегодня весь день Стефан говорил с ним только по-английски. Это ничего не значило, если бы во время его визитов в Швейцарию, или там, в Пенсильвании, Ламбьель бы не обращался к нему чаще по-французски, когда они оставались наедине. И вот сейчас... этот странный вопрос тот задал ему тоже на английском. Мелочь, но она неприятно резанула слух, как если бы он впервые ощутил по-настоящему, что Стефан обращается к нему на чужом для себя языке.       – Не понял тебя... – Джонни нахмурился, вставая с корточек и присаживаясь рядом. Он хотел обнять Ламбьеля, но не смог. Внутри уже стыло плохое предчувствие.       – Ты несколько раз отталкивал меня, когда я говорил о своих чувствах. Ты говорил, что не можешь любить меня...       – Mais Je t'aime*, – просто сказал Джонни.       Стефан взял его руку в свою, и тот вздрогнул, ощутив холодное прикосновение пальцев.       – Ты не заболел? У тебя руки ледяные...       – Джонни, просто скажи, что изменилось. Ты вдруг действительно решил, что любишь меня? Вот так просто..?       – Это совсем не просто вообще-то... Ты довольно противный тип... особенно, когда говоришь мне такие вещи... – Джонни заставил себя улыбнуться. – Qu'est-ce qui se passe** ?       – Я просто подумал... – Стефан пожал плечами, – что бы ты – и вдруг... менял свое отношение? Во мне ведь ничего не поменялось.       Джонни отодвинулся. Поджав губы, он слегка прищурился, как всегда бывало, когда он злился. Теперь его голос прозвучал резко.       – Почему ты задаешь мне такие вопросы, Стефан? Что У ТЕБЯ изменилось за эти пару часов? Что происходит?       – Ничего... – тот повернулся, и его взгляд был почти враждебным. Джонни почувствовал, что в груди словно перетянули что-то веревкой. – Может быть, я не должен тебе этого говорить, но я скажу... Ты как-то сразу начал устанавливать свои правила. Не сказал мне про Юзуру... как будто бы у тебя есть какой-то свой план... или интерес... И вообще это так странно... раньше ты не хотел со мной...ничего... Ни работать, ни встречаться. А теперь вдруг все стало по-другому?       – На что ты намекаешь?       Он мог и не слышать ответ. Обида захлестнула стремительно, как цунами, обрушившееся на берег. Она накрыла, затопила, перекрыла кислород. Нижнюю половину лица свело судорогой, как всегда бывало, когда хотелось не к месту заплакать. Умом он понимал, что эти мысли не могли прийти Стефану просто так, на пустом месте. Кто-то поселил в нем эти подозрения. И Джонни почти не сомневался, что этот кто-то – Максим. Но почему? Зачем ему это надо?       Ламбьель говорил что-то, но он не слушал. Неожиданно осенившая мысль поразила, заставив остолбенеть. Вспомнились их первые разговоры еще в Пенсильвании, признание Стефана в том, что у него отношения с женатым мужчиной. А что, если этот мужчина... Он был так потрясен собственной догадкой, что не заметил, когда Ламбьель снова обратился к нему:       – Так ты мне не ответил... Джонни, почему ты изменил свое отношение?       – Я не знаю. Сейчас я думаю... может быть... я зря это сделал... – он встал, преследуемый пристальным взглядом. – Я не спрашивал тебя все это время кое о чем... потому что это было неважно. Но раз уж у нас так складывается разговор... Ты рассказал мне про парня, с которым у тебя отношения. Этот парень – Максим Траньков?       Теперь настала очередь Стефана онеметь. Он уставился на Джонни во все глаза, и даже рот раскрыл от изумления.       – Макс?! Ты что несешь?       – Ты провел эти два часа здесь с ним, Татьяной и Каролиной. Эти подозрения родились в твоей голове так же внезапно, как моя любовь к тебе? Или кто-то проложил им дорогу? Вряд ли это Каро. А Макс твой друг, и вы же просто не разлей вода... И... он женат. Вполне подходит на роль того парня. Я, правда, думал, что он натурал, но разве можно устоять перед твоим обаянием, правда, Стеф? – почти прошипел он.       – Господи, Джонни, что за бред! – простонал Ламбьель, устало проводя руками по лицу. – Я просто спросил тебя... Я имею право знать... Макс тут ни при чем.       – Да пошел ты со своими вопросами! – выплюнул Джонни и, развернувшись, быстро направился к двери.       Он слишком устал, чтобы выяснять отношения, чтобы слушать дальше всю эту чушь. Уже выйдя в коридор, мужчина обернулся. Стефан по-прежнему сидел на кровати и смотрел ему вслед. Гребанный мудак! Он даже не сделал попытки его остановить! Шарахнув дверью, Джонни вернулся в свой номер и замер посередине комнаты, тяжело дыша. Глаза жгло огнем, хотелось заорать и начать швырять мебель. Как это возможно вообще? Еще днем Стефан обнимал его и смотрел так... так, как только он может смотреть – вдохновляюще и обожающе, согревая взглядом и одурманивая. А теперь в карих глазах были только раздражение и недоверчивость. А ведь ничего не произошло. Он НИЧЕГО не сделал. Кто-то там зародил в Ламбьеле сомнения, и тот позволил им все испортить. И что дальше? Как он может быть с человеком, который ему не доверяет?       «Конечно, сам Стеф бы никогда не додумался до такого, но в одном он прав... Почему я решил, что все изменилось?»       Он направился в ванную, включил воду, закрыл дверь и сел на холодный кафель. Как будто шум воды и дверь могли отгородить его от страха и заглушить слезы. Они ругались, даже когда были просто друзьями, и ему никогда не хотелось каких-то других отношений с Ламбьелем. Ведь это правда. А что теперь? Может быть, он сошел с ума? А что, если Стеф, прав? Что, если он, сам того не понимая, просто ищет за что уцепиться? То, что они пережили в Пенсильвании, могло бы сблизить кого угодно. Это не любовь. Конечно, нет. Естественное желание тепла и благодарность к другу. А его друг ему не верит...       Джонни закрыл глаза и, откинув голову назад, прислонившись к стене, отпустил себя, позволив слезам свободно течь по щекам. Париж... Здесь он был с Джеффри. Возможно, последние дни, когда они были счастливы. Стефан тоже там был. Он всегда был где-то поблизости. Наверное, тяжело ему пришлось... отказываться от своих чувств, видеть их счастье тогда. И вот теперь Джеффри нет. А он дождался, получил, что хотел.       «Я, блять, просто какое-то переходящее знамя... Не можешь ты, Джон Гарвин Вейр, быть просто сам по себе. Тебя хотят и требуют, а когда получают желаемое – должно быть быстро разочаровываются. Ничего-то в тебе такого нет... Только деньги. Деньги. Ха! Я мог бы точно так же обвинить тебя, Стефан, в корыстных целях. Разве это не твои дела сейчас находятся в таком упадке, что не мешал бы хороший приток финансов из надежного источника? Но мне даже на долю секунды не пришла бы такая гадкая мысль. Да какая там, к черту, дружба... мы видимся пару раз в год. Таких друзей у меня – полмира»!       Умывшись прохладной водой и немного успокоившись, он вышел из ванны и обнаружил сообщение на телефоне. От Стефана.       «Прости. Я не хотел тебя обидеть. Забудь, что я говорил. Я хочу зайти. Пустишь меня к себе?»       Из груди вырвался смешок. Так легко все отбросить может только Стефан. Вот так, вымазать дерьмом своих подозрений, оскорбить недоверием, а потом «Пустишь меня к себе?»       «Ах, да пошел бы ты...»       Джонни быстро набрал ответ: «Я устал. Завтра поговорим», и отключил телефон.       У него достаточно хладнокровия, чтобы не смешивать личные отношения и работу. Будет лучше, если они вернут все на старые места. Сделка есть сделка.