Эпилог. 2 часть
21 февраля 2016 г. в 14:25
Джеффри не сразу признал в небритом парне с рюкзаком на плечах и бейсболке, который зашел в кафетерий вместе с Сашей, старого друга. Эван выглядел возбужденным и рассеянным одновременно, и даже не заметил их компании.
– Эй, ребята! Сюда давайте! – первым крикнул Райан и помахал рукой, привлекая внимание.
Саша и Эван о чем-то увлеченно спорили, не глядя по сторонам, и не услышали, как их позвали. Оба были одеты в джинсы и светло-бежевые свитера с норвежским орнаментом, вокруг шеи Эвана был обмотан фирменный шарф с символикой американской сборной, а на плече у Коэн болталась такой же расцветки сумка. Воспользовавшись коротким моментом, пока не был замечен, Джеффри рассматривал парочку, не в силах удержаться от улыбки. Их нерушимая троица распалась, превратившись в дуэт. Самый лучший, который он только мог себе представить. Он любил безумно обоих и был страшно рад, когда Эван сознался ему (под большим секретом, конечно, и после долгих уговоров), что ребенок, которого родила Саша, действительно от него. Их желание хранить все в тайне было понятным. На тот момент Эван все еще был членом сборной и должен был соблюдать определенные правила. В спортивных кругах подобные истории с незапланированными беременностями были редкостью и, как правило, заканчивались одинаково печально. Джеффри прекрасно понимал цену, которую ребята должны были заплатить за непростое решение. И если для Саши к тому моменту уже началась новая жизнь, то Лайс оказался в ситуации, мягко говоря, незавидной. Это было испытание на прочность не только для их карьеры, но прежде всего – для дружбы.
"Не знаю, как это получилось... Но я не хотел, чтобы она делала аборт. Это неправильно и ужасно. Мы решили, что как-нибудь разберемся..."
"Разбирались" они больше года. Джеффри был единственным, кто знал самый главный секрет: несмотря на то, что оба категорически отрицали свои любовные отношения, Эван в прошлом месяце купил квартиру в Лос-Анджелесе, и Саша переехала к нему вместе с дочкой. Он знал также, что Лайсачек делал предложение Саше сразу после рождения Марии, но Коэн отказалась. Из упрямства, конечно. Эвана это не задело, но как будто что-то переключило в нем. Ощущение зависимости, давления, страха – все исчезло. Он признался Джеффри, что рождение дочери сильно на него повлияло.
"В голове сначала был такой хаос... я не представлял себе, как сделать все так, чтобы всем было хорошо. А потом понял, что так ведь все равно не получится. Я просто сказал, что хочу растить дочь вместе с ней. Но я не мог делать это нормально, оставаясь в сборной. Я хотел продолжать соревноваться... но не хотел все упустить. Я знаю, что можно бесконечно откладывать все, находить возможность усидеть на двух стульях... Это был непростой выбор. Но просто... я мог пожертвовать этой возможностью быть рядом с Марией и... ничего не получить. И проиграть все. И тогда я понял, что не настолько люблю фигурное катание..."
– Эй, Лайсачеки! – гаркнул Баттл на все кафе.
Эван и Саша испуганно вздрогнули, как по команде повернувшись в их сторону, что вызвало дружное хихиканье. Увидев их компанию из пяти человек, сидевшую за столиком, Эван расплылся в улыбке и зашагал к ним, на ходу стягивая рюкзак. Саша тоже поспешила навстречу, уже раскрыв объятья.
– Мать твою, ты что, решил отрастить бороду? – Джеффри первым поднялся навстречу, тут же карикатурно повиснув у Эвана на шее. – Эван серьезно относится к своей будущей профессии архитектора...
– Привет, ребята! Так рад вас всех видеть! – Эван радостно оглядел всю бывшую компанию.
Джеффри, Колин, Сара, Майлс, Тара... Он не видел их больше года. И даже представить себе не мог, что настолько соскучился. Правда, многие из тех, кого хотелось обнять в эту минуту, были пока еще недоступны. Как странно быть на соревнованиях в качестве гостя, а не участника... И вроде бы декорации те же, но ты волен перемещаться по сцене, как хочешь, а не согласно заданной роли. Ходить куда хочешь, есть что хочешь, пить...
– Выглядишь на миллион, приятель... – Колин не удержался от иронии. – Я тебя даже не сразу узнал... она не накладная?
– А я тебе говорила: сбрей бороду и не пугай людей, которые помнят тебе человеком! – с легкой укоризной сказала Саша, незаметно улыбнувшись уголками рта.
– Я обещал, что побреюсь к показательным! Может быть, это на счастье...
– Ты что, поспорил, что не будешь бриться до Олимпиады?
– А если нарушишь клятву, Америка проиграет?
– Мы и так балансируем на грани пропасти... – скептически заметил Джеффри. – Кто хочет пива? Я всех угощаю! Эван, ты ведь теперь пьешь пиво?
– И даже с орешками...
Обычная радость от долгожданной встречи была пропитана напряжением, которое каждый старался разрядить, как мог. Джеффри, выступавший спортивным комментатором на этих соревнованиях, пожинал лучи славы и комплиментов. Ирония, с которой он прошелся по участникам, была тонкой, но меткой. Эван рассказал, что возвращаясь с арены, умудрился зацепиться кроссовкам за какую-то тряпку, а когда отцепил и глянул, что проволок за собой несколько метров, оказалось, что это не что иное, как маленький американский флажок из сувенирной лавки.
– Нехристь, ты втоптал Родину в грязь! – в притворном ужасе воскликнул Джеффри. – Теперь мы точно пропали...
– Я что, специально что ли? Он сам попался мне под ноги... – парень отмахнулся, но было видно, что этот эпизод его действительно взволновал. Эван, с его вечными суевериями и склонностью к мистификации, конечно, не мог не увидеть в этом дурного знака.
– Как бронзовый призер прошлой Олимпиады, я могу сказать почти однозначно: не нужно быть оракулом, чтобы предположить, что Джонни завтра проиграет, – Джеффри сказал это абсолютно спокойно, обмакнув в бокал с пивом дольку лайма, закусив ею со вкусом. В этот момент он словно перекусывал самого Джонни Вейра пополам.
Саша возмутилась:
– Почему ты так не веришь в Джонни? Я понимаю, они с Эваном всю жизнь перебегали дорогу друг другу, но даже Эван желает ему победы!
– Ты ужасный пессимист, Джеф, – заметил Райан Бредли.
– Я реалист. Давайте вспомним прошлый раз, когда Джонни стал вторым в короткой программе, после Плющенко. Тот вечер эйфории... для всех. И что произошло потом? Он умудрился завалить короткую, скатившись со второго на пятое место, то есть потеряв три позиции! Я люблю Джонни, потому как разве ж можно его не любить? Но мне кажется, какая-то часть его... уже не хочет побеждать.
По компании прокатился тихий ропот. Эван молчал, нахмурившись и крутя в руках свой бокал. Баттл продолжал, явно загоревшись собственными аргументами:
– Знаете, в чем беда Джонни? Он очень талантлив, но оказавшись на втором месте... я думаю, он просто потерял голову от ужаса, что поднялся так высоко. Он стоял бы рядом с Плющенко... своим кумиром! Кумиром всех нас! Соревноваться с ним... соревноваться против него... это такое кощунство! Это планка, которую он не может позволить себе пересечь. И потом, мы же знаем, что короткая программа – это фигня. Все решает произволка. Правда, рыба моя? – он подмигнул Эвану.
Это было жестко, но никто не собирался спорить. Все понимали, что Джеффри прав. Джонни был королем коротких программ, и не первый раз за свою карьеру портил отличный эффект, заваливая произвольную.
Ко второй порции пива заговорили о новой системе судейства. Практически у всех она вызывала вопросы.
– Фигурное катание – это не только четверные прыжки. Но они должны быть, потому что развитие всегда предполагает движение от простого к сложному... – Эван спорил с Колином, который утверждал, что высокие баллы можно получить и без них.
– Эван, да все прыгают четверные! Нет в этом ничего выдающегося! Но даже Плющенко в этом не безупречен. Запоров один сраный четверной, можно потерять баллов больше, чем заработать на тройных.
– Я с этим и не спорю. Но спортсмен должен стремиться к большему. Это норма для мужчины. Не всегда, правда, получается...
– Женщины тоже прыгают квады. Саша вот прыгала... – Джеффри послал Коэн воздушный поцелуй.
– Это потому, что она на самом деле мужчина... – Эван закатил глаза и все рассмеялись.
– Тебе виднее, Лайс...
До чего же странно было обсуждать все это, распивая «Золотую Корону» вечером в баре, вместо того, чтобы лежать в своём номере и готовиться к завтрашним соревнованиям. Волнение усиливалось многократно, ведь Эван знал: у Джонни в программе есть четверной. Конечно, нет сомнений, что золото возьмет Плющенко. И уж в одном Баттл прав на все 100% – против его техники осмелится выступить разве что какой-то совсем молодой и неопытный новичок, возомнившей себя новой звездой. Но все-таки интересно... каково это... стоять на пьедестале рядом с ВЕЛИКИМ...
Он мог только воображать.
Небо мрачно хмурилось и тяжело разливалось серыми облаками, нагоняемыми порывами ветра. И хотя было достаточно тепло для февраля, воздух, сырой и влажный, неприятно застывал в легких, заставляя кутаться в шерстяные шарфы.
Саша отправилась в номер пораньше, чтобы уложить Марию, а Эван никак не мог заставить себя расстаться с друзьями, и после того, как кафе закрылось для посетителей, они с Джеффри и Сарой Хьюз просто бродили по улицам, болтая, вспоминая, и конечно, строя прогнозы на завтрашний день.
– Держу пари, Россия уже празднует победу... – Баттл смотрел на усыпанную огоньками олимпийскую деревню вдалеке. – Странно, я так нервничаю, как будто это мне завтра нужно будет выйти на лед.
Эван вдавил ботинком хрупкий, хрусткий снег под ногами. Последние полгода он даже не ездил на шоу, практически не виделся ни с кем из ребят, полностью сосредоточившись на учебе и работе.
Он слышал, как Саша шепталась с Мишель, прося помочь ему с работой в комитете спорта, а Эвану было тошно при мысли, что придется ходить на работу по графику и работать в каком-нибудь бюрократическом ведомстве, одеваться в соответствии с дресс-кодом... Он мог бы еще кататься и выдерживать конкуренцию, если бы не проклятая нога... Но разве это не отговорка? Плющенко вернулся на лед после травм, Ламбьель...
Мимо проходили группы туристов, обряженные в фирменные куртки и свитера, то тут, то там слышались взрывы смеха, гомон и звук взрываемых хлопушек. Эван помнил свою первую Олимпиаду в Турине, как будто это было вчера. Только тогда он не замечал ничего – ни восторженной суеты, ни украшенного города... был только лед, синяки на руках и ногах, запах лечебных мазей и постоянная нервная тошнота. Он был тогда в шоке, что выиграл у Джонни. Настолько, что даже радость от достойного проката как-то сместилась из центра в сторону. В тот день он убедился, что МОЖЕТ быть лучше Вейра.
– Половина первого... давайте развалиться... завтра трудный день. У всех... – Джеффри обнял Эвана, потом Сару.
Из возбужденно-задорного его настроение сменилось печально-меланхоличным. Лайс был уверен: Баттл тоже скучает по соревнованиям, хоть он и был на катке здесь сегодня и продолжал кататься как минимум пару раз в неделю дома. Эта «ледовая ломка» – испытание для всех спортсменов, завершивших карьеру.
– Кстати, ты видел Фрэнка? – внезапно спросил его Джеффри. – Говорил с ним?
Эван покачал головой:
– Я видел его на трибунах сегодня, но не стал подходить.
– Думаешь, он по-прежнему обижен на тебя и не станет разговаривать?
– Не знаю... Ладно, спокойной ночи, – он поправил рюкзак и, быстро попрощавшись, пошел в сторону отеля.
Кэррол отреагировал на его уход не так, как Эван мог ожидать. Фрэнк никогда не делал ему комплиментов, и у парня сложилось мрачное и стойкое ощущение: старик будет только рад отделаться от трудного подопечного. А тот, хоть и не стал его отговаривать, когда Эван сообщил, что берет передышку на неопределенное время, но как-то сразу внутренне сник, нахмурился и как будто обиделся на него. Он знал, конечно, про Сашу.
«Эван, такое могло произойти только с тобой, – изрек Кэррол. – Но верх идиотизма бросать все в тот момент, когда мы почти достигли уровня высшего класса. Ты на пике своей трудоспособности. Ты впервые стал выдавать такие чистые прокаты. Ты отдаешь себе отчет, что если сейчас остановишься, то больше не сможешь вернуться?
– Мне двадцать три года. Конечно, я смогу вернуться... – Эван говорил это и верил в свои слова.
– Тогда тебе придется искать другого тренера. Потому что если ты сейчас уйдешь, я не приму тебя назад.
Что это было? Что-то личное? Эван не мог понять. Он пошутил что-то о том, что если бы у Саши родился мальчик, он бы назвал его в его честь, Фрэнком, но теперь обещает назвать так своего второго ребенка... Кэррол юмора не оценил.
– Ты будешь жалеть об этом всю жизнь... – темные, пронзительные глаза будто хотели просверлить дырки у него в груди.
Это был их последний разговор. Ребята говорили, что Фрэнк здорово сдал после его ухода. Новых учеников брал неохотно и к их результатам не проявлял интереса. С одной стороны, Эвана мучила совесть: он не оправдал усилий, вложенных в него тренером, и обманул его ожидания. С другой – сердцу льстила такая привязанность. Значит, что-то он да значил для Кэррола.
Первые два дня, пока выступали пары, Лайсачек как будто не до конца осознавал происходящее. 14 февраля они отмечали второй день рождения Марии, и сидя в ресторане, в компании Саши и ее родителей, Эван подумал, что не так-то уж и плохо у него все сложилось. И думал так, пока сегодня, сидя на трибуне, не искусал себе все губы, чуть ли не до крови... В какой-то момент, придя в себя, он заметил, что Саша не сводит с него пристального взгляда... Они не обсуждали это сегодня, и Лайсачеку не особенно хотел начинать такой разговор.
Тихо, стараясь не шуметь, Эван зашел в номер. Горел только ночник рядом с кроватью. Саша уже спала, свернувшись калачиком на двухспальной кровати, рядом с Марией. Он постоял немного, глядя на них, потом снял куртку, аккуратно отстегнул и положил на прикроватную тумбочку часы, карточку от номера, мобильный телефон, после чего осторожно прилег на соседнюю подушку. На тумбочке со стороны Саши валялись несколько разноцветных фантиков. Опять ела конфеты на ночь... Эта слабость к сладкому была ее милой маленькой тайной, с которой она стойко боролась, особенно после рождения ребенка. Он использовал это, мягко поддразнивая ее и оставляя на подушке утром шоколадки. Она страшно злилась на него, но все равно их съедала, а потом в отместку готовила его любимые слоеные пирожки с мясом или песочное печенье с карамелью... В общем, все то, что он мог есть без остановки, наплевав на диету, хотя и ограничивал себя в еде по привычке. Они всегда подначивали друг друга, не давая расслабляться...
Поддавшись порыву, Эван медленно развернулся и коснулся губами обнаженного участка плеча в обрамлении тонкой кружевной тесемки ночной рубашки. Кожа была мягкой и теплой, бархатистый свет ночника обмазывал ее своим сливочным светом, придавая бронзовый оттенок.
Странно, что она до сих пор не его жена...
Перевести отношения из дружеской плоскости во что-то гораздо более близкое оказалось тяжелее, чем он думал. Не потому, что Саша была женщиной, а потому что она была его другом. Одна часть его, возможно, и хотела чего-то большего... но так неясно и неловко, что не могла возобладать в нем. Может быть, он ждал, что Саша сама сделает первый шаг, но она как будто еще больше закрылась и отдалилась от него после рождения Марии. Он догадывался, что девушка не хотела и боялась стать для него обузой, и уже видела в себе причину его выбора, который привел к тому, что сегодня в Ванкувере Эван Лайсачек пребывает только в качестве гостя. Между ними очень долгое время ощущалась эта дистанция. Все изменилось как раз в тот момент, когда Эван перестал ощущать вину за то, что они так и не стали парой, вопреки надеждам семьи, друзей и поклонников.
Убедившись, что может вступать в близость с женщиной и даже получать от этого удовольствие, Эван не чувствовал, между тем, никакого желания это делать. И хотя в тот единственный их раз с Сашей все было замечательно, казалось дикостью повторять это снова. Но короткие интрижки с парнями надоели еще быстрее. Он вышел в большой мир, словно выплывшая из аквариума в открытое море рыбка. Вокруг него было много людей, и открывался коллосальный выбор для поиска партнера. Но все они были... другими. Чужими. Далекими. Мысли все чаще возвращались к Саше и к пониманию простой очевидности: ни с кем ему не было так хорошо, так легко и спокойно, как с ней. Он не был влюблен, но сердце нуждалось в любви. Он не хотел ничего больше искать, снова узнавать кого-то, привязываться, разочаровываться... Почти перестав выступать, он отрезал себя от прошлого, в том числе от Джонни. Это пройденный этап. Теперь он свободен.
Как-то придя в очередной раз, чтобы повидаться с Марией, он остался на ночь у Коэнов, и, конечно, в доме не нашлось больше ни одной свободной комнаты, чтобы лечь, кроме Сашиной... Он ни о чем таком даже не думал, Саша сама потянулась к нему, и это все произошло снова и как-то само собой. А утром, проснувшись и почувствовав теплое дыхание у себя на плече, понял, что не хочет уходить.
«А что мне еще остается?» – тихо прошептал он, потеревшись щекой о гладкое плечо и, просунув руку под ее локоть, обнял за талию.
Саша дернула плечом, и, не открывая глаз, пробормотала:
– Побриться, Эван... Ты колючий...
Обычно, чтобы выспаться накануне важного мероприятия, Джонни принимал снотворное, но в этот раз его организм должен был быть абсолютно, кристально, идеально чист. Он перебрал в голове все известные ему способы, чтоб заснуть, понимая, что нужно быть в рабочем состоянии к завтрашнему прокату, но эти мысли был настолько вялыми, что сами по себе могли нагнать сон. На самом деле, он боялся засыпать, потому что, проснувшись, оказался бы всего в нескольких часах от того, чтобы выйти на лед и пережить решающее испытание.
Измотанный от того, что не в состоянии контролировать свой организм, он все-таки провалился в тяжелую, вязкую дрему, и сон, который ему приснился, был так ужасен, что лучше было вообще не засыпать.
Ему снилось, что он едет в Пасифик Колизиум и, уже сидя в автобусе, понимает, что забыл в номере свой костюм. Свой прекрасный белый костюм с серебряным корсетом и кристаллами Сваровски, который обошелся ему в сумму месячного заработка. И ему стыдно признаться в этом, ведь уже поздно возвращаться за ним обратно в номер. Однажды он уже пропустил соревнования, потому что опоздал на автобус... Только выйдя на улицу, он обнаруживает, что костюм уже на нем, и вся группа таращит глаза, тихо переговариваясь и обсуждая чудака, который ехал в автобусе до спортивной арены, как клоун в гриме. До Джонни не сразу дошло главное: он не видит НИ ОДНОГО знакомого лица. Где его сборная? Он должен был ехать вместе с Танит, Беном, Чарли, Мерил, Джереми... но вокруг только незнакомые парни и девушки со спортивными сумками на плечах.
А потом он как-то сразу оказался один в раздевалке. Было очень холодно, и ему хотелось позвонить маме – просто услышать голос Патти... но телефон отобрали. Поэтому, когда пришло время, он просто шел рядом с Галиной по бесконечному коридору, в конце которого открывался выход на каток, и шум трибун все усиливался и усиливался, а каждый шаг отдавался свинцовой тяжестью в ногах.
– Галина, я забыл переобуться! – он в панике посмотрел себе под ноги и выдохнул: коньки были на нем. Может быть, он и в автобусе ехал в них?
Они вышли на арену, словно выбрались из пещеры. Перед глазами раскинулся пустой каток, и он показался Джонни просто огромным, намного больше, чем он помнил. До выхода на лед оставалось меньше минуты. Повернув голову, он посмотрел на судейскую коллегию по правую руку от себя и остолбенел: на одном из мест сидел Эван. На Лайсачеке был строгий костюм, черный галстук, он был гладко выбрит и необычайно серьезен.
– Что это за херня? – Джонни обернулся к Змиевской. – Он не может меня судить!
Галина нахмурилась, сдвинув подведенные коричневой подводкой брови. Из динамика громовым раскатом прозвучало его имя.
– Джонни, иди!
Он открыл дверь бортика и скользнул на лед, практически не ощущая ног. В голове билась единственная мысль: Эван поставит ему самый низкий балл. Это подстава. Его хотят уничтожить...
Когда зазвучала музыка, Джонни в смертельном ужасе понял, что забыл программу. Абсолютно. В памяти – чистый лист. Нужно было двигаться... главное – не стоять на месте и не смотреть в ту сторону, где возвышалась над столом высокая, худая фигура в черном.
Он начал прокат.
Во сне время воспринимается иначе, чем наяву, и казалось, прошла целая вечность, прежде чем крики зрителей донесли до него весь ужас и позор его выступления. Он падал с самых простых, элементарных элементов, лицо горело от стыда и унижения. Не дожидаясь, когда замолкнет музыка, Джонни остановился в центре катка и, вздернув подбородок, посмотрел на судей. И в этот раз не было ожидания. Мужчины и женщины в деловых костюмах поднимали таблички, где вместо оценок было написано его имя.
«Джонни» «Джонни» «Джонни»...
Когда очередь дошла до Эвана, тот только печально покачал головой и показал рукой в сторону трибун. Повернув голову, Джонни увидел, что в руках зрителей на плакатах вместо его имени стоят одни сплошные нули. Ему не поставили ни одного балла...
«Ты не оправдал доверия, Джон Гарвин Вейр. Ты снова все проиграл. Ты упустил свой последний шанс!»
Неожиданно Эван поднялся с места и, к изумлению Джонни, наклонившись, достал и поставил на стол... коньки.
– Нет! Джонни, я все исправлю. Я буду кататься вместо тебя.
Несколько человек бросились и стали раздвигать столы судей, освобождая проход, и Эван, надев коньки, пошел вперед, перешагивая через перекладины, прямо на каток. Как был, в костюме и галстуке.
– Так нельзя! Нельзя!!! Его здесь нет!! – заорал Джонни... и проснулся.
Моргнув один раз, другой, парень с облегчением выдохнул. Такое безумие могло быть только во сне...
Стрелки на циферблате наручных часов показывали без четверти восемь. Пора было вставать…
Эван проснулся, как от толчка. У него на коленях, внимательно глядя своими большими карими глазами, сидела и покусывала кулачок Мария.
– Ты как сюда забралась? – он в изумлении смотрел на дочь.
Он всю ночь проспал в кресле, согнувшись, не желая беспокоить Сашу, которая заснула рядом с девочкой, и теперь чувствовал себя словно избитым палками. Но какой сон ему приснился!
Коэн вышла из ванны, с чалмой из полотенца на голове и, увидев, что он проснулся, обвинительно уперла руку в бок.
– Эван! Ты что, не мог меня разбудить, чтобы лечь нормально?
– А который час? – он зевнул.
– Половина десятого.
– Оооо... – потянувшись, он взял Марию на руки и поднял высоко над головой. Девочка в восторге взвизгнула. – А мне приснилось, что я участвую в Олимпиаде...
– И? – Саша присела на кровать и стала наносить на кожу крем. – Ты выиграл?
Он улыбнулся. То, что больше всего ему всегда нравилось в Саше, так это ее абсолютно непоколебимая убежденность в том, что он может ВСЕ. А то, что не может, просто не хочет. Она никогда ему не льстила, и Эван был уверен, Саша действительно ДОПУСКАЕТ, что он МОГ БЫ выиграть Олимпиаду. И это было приятно.
– Не знаю... я проснулся... – он провел рукой по щеке, неожиданно ощутив острое желание сбрить отросшую бороду, как что-то инородное.
– Да, иди и сбрей ее уже... – раздалось рядом бормотание. – А то я уже не хочу с тобой целоваться...
Принимая душ и бреясь, Эван вспоминал свое утро в Турине и думал, как здорово теперь никуда не торопиться... Здорово, но все-таки немного... грустно. Он мог бы не приехать в Ванкувер, и это ничего не изменило бы. Его присутствие здесь, его действия и слова не имели значения. А могли бы.
Он подумал о Джонни. Он думал о нем вчера, прежде чем уснул. О его вчерашнем прокате и о том, что будет сегодня. Когда судьи выставили оценки за короткую программу, и оказалось, что Вейр стал третьим, Эван испытал странную гордость. Они словно передавали друг другу эстафетную палочку. Если бы он выступал в Ванкувере вместо Джонни, то, понимая всю ответственность, сделал бы все возможное... Все возможное, чтобы выглядеть достойно в его глазах.
Вернувшись в комнату, и увидев, что Саша достает что-то из его чемодана, Эван в три прыжка пересек расстояние и, отстранив ее, заслонил собой багаж.
– Что тебе надо? Я сам достану!
Девушка удивленно посмотрела на него, в глазах мелькнул обида.
– Я не собираюсь рыться в твоих вещах... я положила в твой чемодан теплый комбинезон Мари. В мой он уже не влезал... – она показала на полиэтиленовый пакет в руках.
– Нашла? – он стал оправдываться: – Ты знаешь, я не люблю, когда ворошат мои вещи... потом придется их снова складывать... перекладывать...
– Не проще было чемодан разобрать, а? – она фыркнула и отвернувшись, занялась своими делами.
Дождавшись, когда Саша отвернется, Эван быстро извлек из внутреннего отделения на молнии маленькую бархатную коробочку и сунул в карман.
«На лед выходит Джонни Вейр... – голос Джеффри Баттла зазвучал ощутимо выше. – Второй представитель США и, я надеюсь, что его вторая попытка занять достойное место на своей второй Олимпиаде окажется более успешной... Напоминаю... мм... вчера Джонни стартовал с короткой программой, набрав в сумме 86,12 баллов и разделив третье место со Стефаном Ламбьелем, набравшим 86,11 баллов. Джонни известен успехом большинства своих коротких программ... с произвольной все обстоит сложнее, но давайте посмотрим... Безусловно, смотреть прокаты Джонни Вейра всегда интересно, независимо от результата».
Джонни поднял голову и посмотрел на уходящий ввысь квадрат хмурого серого неба. Левая рука согнута в локте и упирается в бок, другая касается лба. Носок конька зубцами врезается в лед, принимая на себя упор тела, каждый сантиметр которого напряжен до максимального предела. Сердце замедляет удары, словно готовясь вовсе остановиться.
Теперь отсчет идет на секунды.
Эван впился взглядом в хрупкую, тонкую фигуру на льду, и в тот момент, когда грянула музыка, его собственная голова будто взорвалась. Джонни выбрал для произвольной программы довольно странную, на его взгляд, композицию Эдварда Грига «В пещере горного короля». Светлый костюм с серебристой россыпью кристаллов на корсете ярким контрастом с черными волосами подчеркивали трагичную бледность и некоторую фэнтезийность образа. Музыка для программы казалась довольно мрачной, особенно с учетом того, что для короткой Вейр выбрал легендарную «SHOW MUST GO ON». Название его музыкальных композиций всегда были многозначительными, ведь в своих программах Джонни уделял деталям едва ли не больше внимания, чем технике...
Внутренности словно завязали узлом. Эван подался вперед, с напряжением следя глазами за начавшим прокат фигуристом.
«Хорошее начало! Тройной аксель и тройной тулуп... О-ох... чуть-чуть не хватило... не самое удачное приземление... Джонни, очевидно, решил сосредоточить все сложные элементы в начале программы, пока есть силы. Для произвольной очень важен этот баланс... распределить нагрузку... Выбор музыки для нее, кстати, довольно своеобразен... Вращения сейчас были идеальны! Снова каскад... Эх..не докрутил! Что ж такое!»
– Он все неправильно делает! – Эван в волнении выхватил у Саши бутылку воды и сделал глоток, пролив на себя половину.– Слишком сложное начало, слишком! Так нельзя!
Коэн взволнованно кусала уже припухшие губы и вздрогнула, когда Джонни, неудачно приземлившись на правую ногу едва не потерял равновесие.
– Он идиот! Уже потерял кучу баллов за недоделанные сложные элементы! Зачем было все ставить подряд в самом начале? – Эван скрипнул зубами и стукнул кулаком по коленке.
«Неплохая дорожка шагов, с непрыжковыми элементами у Джонни всегда все в порядке... Та-ак... я сейчас укушу микрофон, потому что... Ай! Да что ж такое! – Джеффри взвыл. – Крайне неудачная попытка сделать четверной... Это больно! Очень больно... Давай, Джонни, вставай...»
Эван понял, что тот упадет, еще когда было скручено только пол-оборота. Неудачно вывернув ногу, Джонни скользнул ребром конька по льду, недостаточно быстро разгруппировавшись, и при выезде упал на лед, довольно ощутимо ударившись боком. Как это бывает всегда во время неудачного и травмоопасного падения трибуны ахнули и затихли на мгновение. Эвану захотелось зажмуриться. Это был провал. Джонни, хотя и довольно быстро поднялся на ноги и продолжил программу, уже не мог до конца восстановиться после такого падения ни физически, ни морально.
Он закончил выступление, не сделав больше ни одного прыжка, отчаянно пытаясь вложить оставшиеся силы во вращения и хореографическую дорожку высокого уровня сложности, но это уже не могло исправить положение.
– Джеффри был прав... – Эван опустил голову. – Все повторилось, как в Турине.
– Подожди, давай посмотрим на оценки! – Саша говорила это неестественно бодрым голосом, но оба они понимали реальную ситуацию. Какой бы высоко сложной и технически интересной не была произвольная Джонни, он не сделал чисто практически ни одного прыжка, упал с четверного, и ни о каком третьем месте речь больше не шла.
«Да... довольно грустно, ничего не скажешь... – Джеффри только что озвучил судейские оценки. – А какая хорошая могла быть программа! Жаль, очень жаль... Пока это пятое место. Кстати говоря, сегодня это уже второй наглядный пример, как неудачно сделанный четверной прыжок портит идеальную во всех отношениях программу. Впрочем, для Евгения Плющенко это вряд ли что-то изменит. Даже с учетом не очень чистого прыжка в четыре оборота он пока занимает верхнюю строчку...»
Эван почувствовал, как Саша сжимает его руку и переплетает их пальцы. Он не мог понять, почему ему-то так стыдно... Ведь это Джонни в очередной раз так лоханулся. Если бы он срезался только на четверном... Но что это вообще было? Два недокрута, крайне неудачный выбор композиции каскада для новой системы судейства: аксель-ойлер-флип. О чем он вообще думал?
«Последним сегодня выступает Стефан Ламбьель, разделявший после короткой третье место с Джонни Вейром. Посмотрим, удастся ли ему удержать бронзовую позицию после фееричного выступления Такахаси. Для произвольной швейцарец выбрал уже полюбившегося ему и все зрителям Астора Пьяццола... Кстати, Ламбьель уже объявил печальную новость для многочисленных поклонников о том, что сезон 2009-2010 станет для него последним, и он завершает любительскую карьеру. Что сказать, с такими результатами это можно делать абсолютно смело... да... Напомню, что на прошлых Олимпийских играх Ламбьель стал вторым и, в общем-то, продолжал держать и держит уровень одного из самых ярких и талантливых фигуристов современности...»
Джонни не помнил, как закончил программу, как стоял на поклонах и, рассекая лед, спешил в зону слез и поцелуев. Все внутри погасло и отключилось в нем сразу же после падения. Длившийся вечно полет, разворот, приземление... удар... боль. Ему показалось, что он даже отключился на мгновение, потерял сознание, и дальше до конца выступления в нем включился и заработал автопилот, пустой безопасный режим, как в электронном устройстве.
Даже ободряющие слова Змиевской, обнимающей его и прижимающей к своей необъятной груди как малого ребенка, не доходили до сознания.
«Джонни, ты молодец... ты хотя бы попытался...»
Попытался? Неудачная попытка... очередная неудачная попытка... Сколько еще можно... пытаться, испытывая себя на прочность?
Он не плакал, ничего не говорил... Когда объявили оценки, даже удивился немного, потому что ожидал худшего. СНОВА ПЯТЫЙ.
«Что творится! Это просто невероятно! Отличная комбинация прыжков... Четверной сальхов! Привет Тимоти Гейблу 2002... И вот сейчас... да! Да, он это сделал! Идеальное приземление... Не просто идеальное – красивое! Потрясающе гармоничная программа! Вот! Вот так вот легко и изящно Стефан Ламбьель сейчас может составить конкуренцию Евгению Плющенко. Легендарные вращения... на это можно смотреть вечно... Есть поговорка: бесконечно долго можно смотреть на огонь, воду и вращения Стефана Ламбьеля...Ха-ха!
Сейчас решающий момент! Ждем оценок... Ух! Я пока вижу одни шестерки... Это просто мурашки по телу... Шестерки бегают мурашками по моему телу... иии... 167 баллов! Невероятно, но в сумме это такой же результат, как у Плющенко!»
Эван и Саша повернулись друг к другу. Глаза обоих лихорадочно блестели. Это удивительное ощущение, когда понимаешь друг друга без слов...
– Они набрали одинаковое количество баллов!
– Но согласно правилам системы...
– Выигрывает тот, кто получил больше за произвольную! – закончил Эван.
Стефан Ламбьель стал новым Олимпийским чемпионом...