"Imagine" или "Все что нам нужно, это любовь.."Часть 2

      Эта ночь не шла ни в какое сравнение с предыдущей. Если вчера Стефан вырубился, едва голова коснулась подушки, и проспал до полудня, то сегодняшнее неожиданное завершение вечера поставило крест на спокойном сне. Он отправился к себе в комнату, как только Джонни вышел на кухню, чтобы поставить посуду. Некоторое время Ламбьель просто ходил из угла в угол, нервно сжимая и разжимая ладони, не зная, куда себя деть. Одна его часть хотела вернуться в гостиную, продолжить разговор, и не важно, к чему это приведет. Другая, напротив, мечтала закрыть замок на все обороты и не выходить из комнаты до скончания века. Черт все дери! И это ведь первая их ночь наедине в этом доме! Он собирался поговорить с Джонни о его дальнейших планах, услышать, в конце концов, из первых уст всю историю, и, очень может быть, начать подталкивать друга к тому, чтобы закончить с затворничеством. Ведь это была одна из причин, по которой он ехал сюда! А что в итоге? Он едва ли не плакался ему в жилетку, жалуясь на собственную личную жизнь, и, совершенно очарованный здешними красотами, готов был целоваться с ним возле камина, в доме, где на стене весит шкура убитого животного!       Стефан задал себе вопрос: произошло бы все это, если бы не утренняя ссора по телефону? Неужели он и правда настолько малодушен и мстителен? Нет... Использовать Джонни? Нет, и еще раз нет!       Мужчина в сотый раз перевернулся с бока на бок и, устав держать закрытыми глаза, в которых не было и намека на сон, открыл их и уставился в стену. Когда он начинал думать, вспоминать их поцелуй, сердце против воли скакало, как сумасшедшее, но, пожалуй, дело было даже не в Джонни. Да, он прав. Обстановка располагает. А еще располагает одиночество. Джонни живет здесь один в прямом смысле, а сам он приехал из гущи собственной жизни, где вокруг него вращалась куча людей, при этом оставляя таким же одиноким. Они просто почувствовали это друг в друге. Не мудрено, столько лет знать друг друга... пора научиться все понимать без слов. Да, Джо его поцеловал, но Стефан был более чем уверен: за этим ничего не стоит. Он сам виноват, спровоцировал своими дурацкими разговорами... Вот будет охренительно, если Джонни и вправду теперь решит, что он притащился в Пенсильванию, чтобы потрахаться на природе! А ведь он вполне может так подумать. Сначала эти сентиментальные разговоры о таинственном любовнике, потом расспросы про секс...       Ламбьель сжал зубы, чтобы не застонать. Это только он мог умудриться испортить все в самом начале! Стефан едва удержался, чтобы вот сейчас, среди ночи, не схватить телефон и не позвонить Джонни, чтобы все объяснить. Почему никогда нельзя объяснить всего? Если бы они и правда могли читать мысли друг друга…       Задремать удалось только под утро. Вчера со всей этой нервотрепкой он забыл задернуть занавески, и яркое утреннее солнце нещадно ударило его лучом по лицу. Рука по привычке потянулась к телефону. Нет. Ничего нет... ни сообщений, ни звонков... Ну, а на что он рассчитывал?       Чувствуя себя несчастным, никому не нужным, с мыслями об одинокой старости в компании кошек, Ламбьель спустился на первый этаж. Он знал, что застанет там Джонни, потому что было уже десять утра, а тот, несомненно, встал раньше него. Он знал это и боялся. Что, если друг велит ему убираться подальше прямо сейчас?       Между тем на кухне, как и в гостиной, Джонни не оказалось. На всякий случай заглянув еще раз на второй этаж, Стефан в полном недоумении вернулся в гостиную. Некоторое время он стоял, разглядывая распластанный на стене медвежий трофей. Брр... каким надо обладать кровожадным вкусом, чтобы притащить такое домой, да еще повесить на стену? И Джо это нравится? Ладно бы он сам застрелил беднягу – еще можно было бы понять. Но позволять висеть на своей стене чужому медведю... Нет, это совершеннейший треш.       Тишина вокруг давила. Куда он мог деться? В голову пришла дурацкая мысль: Джонни обиделся и уехал в Делавер. Нет, ну этого просто не может быть! Это совсем не в духе Джо, самому покидать территорию... он бы скорее его выпер отсюда.       Мужчина прошелся по комнатам и вышел в просторный коридор. Любопытный взгляд заскользил по углам, к которым он не успел присмотреться раньше. Слева был шкаф и вешалка с одеждой, тумбочка для обуви, зеркало, в соседнем углу лежали какие-то чемоданы, рюкзаки и сумка для коньков. Поддавшись порыву, Стефан подошел и вытащил чехол из груды вещей. Расстегнул молнию и... разочарованно вздохнул. Внутри лежали сапоги. Сначала он подумал, что ему почудилось, вытащил один и убедился – действительно сапог. Необычный, довольно высокий, по типу ботфорта, из мягкой кожи, с металлической пряжкой. Что-то он ему напоминал, вот только Стефан никак не мог понять, что. И какого черта лысого Джонни запихал сапоги в чехол для коньков? И где, собственно, сами коньки?       Сунув сумку на место, он отошел в сторону, встав возле двери, которая совершенно неожиданно широко распахнулась.       Ламбьель вскрикнул от неожиданности, отскочил в сторону, но все же получил ощутимый удар по лбу.       – Блять, Господи! – раздался грохот, и стоявший на пороге Джонни выронил стопку дров, которые секунду назад держал в руках.       – Джонни? – Стефан, потирая ушибленное место, с удивлением смотрел на друга и на разбросанные по полу дрова. – Ты меня напугал!       – Я тебя напугал?! – Вейр приложил руку к груди. – Да у меня, на хрен, вся жизнь перед глазами пронеслась!       – Это что? – Стефан указал на поленья.       – Дрова для камина.       – Ааа...       – А на что похоже? – Джонни фыркнул и, нагнувшись, стал подбирать то, что уронил. Увидев, что Стефан стоит, держась за голову, он отложил дрова и, подойдя, встревоженно посмотрел на него. – Я тебя стукнул? Сильно?       – Нормально.       – Дай посмотрю... - он убрал ладонь Стефана ото лба. - Надо что-то холодное приложить... Как же ты меня напугал!       – Я искал тебя...       Они собрали дрова и отнесли их в гостиную, сложив возле камина. Ламбьель вспомнил про сапоги и не смог удержаться, чтобы не спросить:       – Джо, почему у тебя в чехле для коньков лежат мужские кирзовые сапоги?       Джонни нахмурился, а Стефан прикусил язык. Он, выходит, только что выдал себя, сообщив, что лазил по его вещам.       – Это сапоги для верховой езды.       – Зачем они тебе?       – Увидишь. Это как раз было в планах на сегодня...       Они зашли на кухню, и Джонни начал готовить кофе. Видя, как он достает их холодильника еду и накрывает на стол, Стефан не выдержал:       – Слушай, Джо... тебе вовсе не обязательно за мной ухаживать и готовить... давай будем чередоваться... вчера ты готовил, сегодня я. Это будет справедливо!       – Нет-нет! Что ты! – с легким испугом воскликнул тот. – Ты мой гость...       – Джо!       – Не надо ничего готовить! Давай пить кофе... Я, кстати, сам еще не завтракал. Как насчет омлета? – Джонни мягко оттеснил швейцарца бедром от плиты. – Только я сам его сделаю!       Выждав момент, когда Джонни, повернувшись к раковине, окажется к нему спиной, Стефан подошел и тронул его за плечо. Он просто не мог продолжать вести себя как ни в чем не бывало.       – Джонни, я хотел поговорить... про вчера...       – Ты про вчерашнюю курицу? – перебил тот, дернув плечом.       – Я знаю, что это было лишним. Я не должен был. Извини.       – Тебе не за что извиняться.       – Я первый начал это... а потом... вроде как не продолжил. Но это не потому что... а потому...       – Стеф, – Джонни отложил нож, которым резал хлеб, и развернулся к нему, – мне что, пятнадцать лет? Я не обижался на тебя. Ничего ТАКОГО не произошло.       – Знаешь, раньше, когда я тебя целовал, или хотя бы пытался, ты приходил в ярость.       – Я пересмотрел свои принципы, – тот вздохнул. – Я больше не усложняю то, что нуждается в упрощении. В конце концов, я тоже тебя целовал. Ты ничего не сделал такого... а я... ну... от тебя пахло курицей и...       – Тебе надо все оборжать, как всегда, – констатировал Ламбьель.       – Не все. Но это правда смешно... два взрослых мужика на кухне терзаются из-за короткого поцелуя. Я бы еще понял, если бы один из нас был натуралом...       – Ты правда не злишься?       – Нет, – Джонни улыбнулся и приложил прохладную ладонь к его лбу. Стефан вдруг понял, что они стоят очень близко, почти бедро к бедру. Еще прижаться чуть крепче и... Стефана внезапно охватило такое дикое, пугающее желание схватить Джонни, прижать к себе и вот прямо здесь... на кухонном полу... Жестко, быстро... В памяти всплыли воспоминания о том, КАК это было в прошлом. Какой он, Джонни, в постели... как это делает... Закружилась голова.       Мужчина встряхнул головой, сбрасывая наваждение.       – А я тебя здорово стукнул... – Джонни нахмурился. – Такая шишка...       После завтрака Джонни, загадочно улыбаясь, повез показывать ему «сюрприз». Стефан думал, что они направляются на каток, и усиленно изображал удивление и заинтересованность. Никто из них не поднимал разговор о вчерашнем инциденте, и это было хорошо. Сидя в машине и поддерживая непринужденный разговор, швейцарец думал о том, как изменился Джонни с момента их последней встречи, и пытался понять, что чувствует сейчас, глядя на него. Скорее, все то же недоумение. Джонни Вейр всегда умел оставаться загадкой даже для тех своих друзей, кто знал его много лет... И одной из лучших его черт было то, что с ним никогда не было скучно. Вот и сейчас это, вроде, был прежний Джонни: веселый, эксцентричный, немного саркастичный, заботливый, чудной. Но в то же время совсем другой… Будто погруженный вглубь себя, серьезный, задумчивый, немного отстраненный и более мужественный. Иногда во время разговора возникало ощущение, что он думает о чем-то своем, и мыслями очень далеко отсюда. Это удивляло, и, хотя было логичным, но немного пугало. С прежним Джонни Стефан знал, как себя вести и чего от него ожидать. Новый же Джонни выглядел еще более недостижимым для понимания. И как он все-таки не похож... на НЕГО. Пожалуй, есть только одно общее – оба этих человека остаются для него недоступными. Ну вот почему он всегда влюбляется в неподходящих людей? Вот как специально таких выбирает... Нет бы найти кого-то нормального, живущего в Швейцарии, например...       – Приехали! – Джонни остановил автомобиль. Он съехал с шоссе и свернул на небольшую проселочную дорожку, проходившую через поле и терявшуюся в лесу.       Здесь явно ничто не напоминало стройку.       Они вышли из машины и, оставив ее, пошли вперед. На Джонни были те самые высокие сапоги, джинсы и надетая поверх майки рубашка в красную клетку. В этой одежде и со шляпой на голове он напоминал Стефану ковбоя. Надо было признать, что такой стиль очень шел ему, хотя совершенно не вписывался в образ прежнего Джонни, каким он его помнил. Хотя, откуда ему знать, что считается модным в Пенсильвании?       – Куда мы идем? – спросил Стефан, когда они, раздвигая ветки, пробирались вперед сквозь заросли. Джонни шел немного впереди и отодвигаемые им ветки то и дело ударяли Ламбьеля по лицу.       – Почти пришли. Сейчас увидишь.       Деревья и кустарник неожиданно закончились, и они вышли прямо на заросшее одуванчиками поле. Солнце ослепило, и Стефан приложил руки к лицу, закрывая глаза.       – Вот. Пришли. Это то, что я хотел тебе показать.       Когда глаза немного привыкли к свету, Ламбьель убрал руку и уставился на стоявший неподалеку от них большое деревянное строение.       – Что… это? – он ожидал увидеть здесь что угодно, только не такую конструкцию.       – Это то, для чего мне были нужны сапоги. Это – конюшня.       – Конюшня?       Джонни повернулся к нему, сияя улыбкой.       – Когда Эрик был уже очень болен, и я думал о том, что он умрет, я не рассчитывал, что получу такое наследство. Я никогда не мечтал о таком. Я надеялся, что он оставит мне одну единственную вещь. Этих лошадей.       Джонни достал телефон и позвонил.       – Алло, Рэй? Мы на месте! – он взял Стефана за рукав. – Идем!       Из конюшни им навстречу вышел высокий немолодой мужчина с растрепанными седыми волосами. Он пожал Джонни руку и с легким подозрением посмотрел на Стефана.       – Как сегодня Мэрелин?       – Она готова, Джонни. Ваш друг поедет с вами?       Джонни посмотрел на Стефана.       – Ты ездил раньше верхом?       – Да, пару раз... катался... – Ламбьель пожал плечами. Он явно немного нервничал.       – Рэй, выводи Мэрелин и подбери Стефану какую-нибудь спокойную девочку.       Они зашли в полутемное помещение, наполненное запахом сена и навоза. От резкого контраста запахов у Ламбьеля закружилась голова. Он видел, как Джонни натягивает кожаные перчатки, сгибает и разгибает пальцы, расправляя, и передает ему другую пару.       – Сколько здесь лошадей?       – Шесть. Послушай, – неожиданно с легкой тревогой сказал он, – тебе не обязательно ехать, если не хочешь. Я бы предложил тебе сесть со мной, но Мэрелин очень своенравна... боюсь, двоих крутых парней на себе она не потерпит...       – Я умею ездить верхом! – Стефан почувствовал укол досады, будто бы Джонни усомнился в его состоятельности.       Стоявшиев денниках лошади вели себя тихо и только изредка фыркали. Джонни подходил к некоторым из них, угощал сахаром и гладил тянущиеся к нему морды. Стефан подумал, что давно не видел у друга такого умиротворенно-счастливого, спокойного, ясного лица.       – Как жизнь необычно повернулась, правда? – тихо сказал тот, не отводя взора от глубоких глаз животного. – Я начинал с этого и теперь вновь вернулся. Здесь, в Пенсильвании, много лет назад, еще ребенком я участвовал в соревнованиях по преодолении препятствий... на своем маленьком пони... И все вернулось к тому, с чего начиналось... наверное, это правильно... Иногда я думал, как бы сложилась моя жизнь, если бы тогда я выбрал конный спорт, а не коньки?.. – голос Джонни слегка дрогнул, он глубоко вздохнул и отвернулся.        Рэй вывел двух оседланных лошадей. Джонни легко вскочил на одну из них привычным движением человека, который делает это едва ли не каждый день. Стефан попытался скопировать это лихое действие, но кобыла недовольно заложила уши и дернулась, так что он чуть не свалился, потеряв равновесие. Щвейцарец явно смутился: он ездил верхом пару раз, но это было давно, и этот древний вид транспорта явно не относился к разряду его любимых.       Рэй помог ему устроиться в глубоком седле, и Стефан уже начал жалеть, что так легко согласился. Увидев напряжение на его лице, Джонни сказал успокаивающе:       - Ты привыкнешь. Первое время я тоже чувствовал себя ужасно неловко… главное, дать ей почувствовать, что ты главный, и не бояться. Ее зовут Джесси.       – Здесь довольно высоко...       – Хочешь слезть? – в голосе Джонни проскользнула ирония.       Стефан небрежно откинул голову назад.       – Нет!       – Помнишь, я говорил тебе, что не один и у меня здесь есть друзья? Это они... Догоняй! – он слегка набрал повод и лошадь под ним, издав звонкое ржание, двинулась вперед легкой рысцой. Стефан, чья лошадь по-прежнему топталась на месте, ошеломленно смотрел ему в след. Он и представить себе не мог, что Джонни так хорошо держится в седле.       – Эй... давай... вперед! – он дернул поводья. Ноль реакции. Вспомнив, как это делают в кино, слегка ударил ее сапогами по бокам, но получил в ответ только громкое фырканье. Стоявший рядом Рэй с ухмылкой смотрел на него.       – Скажите ей ехать вперед. Пожалуйста... – вежливо вслух и матерясь про себя произнес Ламбьель.       – Едет велосипед... – конюх обнажил неожиданно удивительно ровные и белые зубы в улыбке и с силой хлопнул лошадь по налитому крупу.       Стефан едва успел ухватиться за луку седла и наклониться вперед, иначе очутился бы на земле. Джесси сорвалась с места и понеслась вперед. Ламбьель в ужасе натянул повод, крича что-то на ходу. Лошадь сбавила скорость, а потом и вовсе перешла на шаг. Он поравнялся с Джонни, который приветственно махнул ему шляпой. Стефану казалось, что он сам превратился в персонаж из кино. Залитое солнцем зеленое поле, лес, два всадника на лошадях... Мышцы ног, судорожно сжимавшие лошадиные бока, немного расслабились, и он перевел дыхание.       – Ты мог бы предупредить меня, что мы поедем верхом... – недовольно пробурчал он. – Я сто лет не ездил на лошади.       – И что бы ты сделал? – Джонни ухмыльнулся. – Записался на курсы?       – Ты привез сюда этих лошадей из Англии? И как тебе это удалось?       – Не всех. Только Мэрелин... – Джонни потрепал лошадь по черной гриве. – У нас с ней особенные отношения. Я не мог с ней разлучиться.       – Ты мог остаться в Англии... – Стефан сказал это, подумав про себя, что Англия в любом случае располагается в Европе, а это ближе к Швейцарии.       – Я думал об этом... в какой-то момент... – Джонни отвернулся и посмотрел вдаль. Он щурился на солнце, и вокруг глаз собралось множество мелких лучиков-морщин. Стефан вдруг осознал с удивлением, что Джонни уже тридцать три года. Боже мой, сколько же лет они знают друг друга? Почти двадцать! Как же страшно быстро летит время!       – Кстати, в следующий уик-энд в городе будут скачки. Хочешь, можем сходить.       – Только не говори, что ты в них участвуешь... – Ламбьель вытаращил глаза, а Джонни рассмеялся.       – Нет, но там участвует одна из моих лошадей. В случае её победы получу выигрыш...       – Тебя еще интересуют деньги? Ты можешь до конца жизни не работать.       – Не деньги. Азарт. Мне нравится наблюдать и чувствовать прилив адреналина...       – Как было на льду? – коротко уточнил Стефан.       – Как было на льду, – Джонни кивнул.       – Я не очень разбираюсь в этом, откровенно говоря...       – Я думаю, как тебя развлечь, потому что здесь не так много, чем можно заняться.       – Развлечь? Я здесь только второй день, а у меня уже этот самый уровень адреналина зашкаливает... – Ламбьель указал на Джесси, которая на ходу нахально выдирала повод из рук, опуская голову чтобы сорвать траву.       Джонни хихикнул.       - Эй, не давай ей есть, когда ты сидишь верхом.       - Да ладно, пусть... мне это нравится больше, чем когда она несется вперед, как сумасшедшая.       - Я бы не был так уверен...       В этот момент Джесси слишком резко наклонила вперед голову, и Стефан от неожиданности съехал вперед по лошадиной шее, повиснув, зацепившись ногой в стремени.       – Блять, сними меня отсюда!! – в ужасе заорал он, слыша громкий хохот где-то наверху.        Джонни не говорил об этом Стефану, но с самого начала он был против его приезда в Пенсильванию. Правда, зная друга, он вообще сомневался, что за этим заявлением о визите стоит что-то серьезное. За те годы, что они знали друг друга, Стеф приезжал к нему в Нью-Джерси от силы раз пять. При этом большая часть этих посещений выпала на тот период, когда Ламбьель, сразу после Ванкувера, вдруг обнаружил свою внезапную страсть к нему, а чем все это кончилось, Джонни прекрасно помнил. Но он не хотел видеть Стефана совсем по другой причине. Ламбьель был его другом из той «прошлой» жизни, а значит постоянным напоминаем о событиях, о которых Джонни отчаянно старался забыть.        Он слишком выпал из прежней жизни, оторвался от людей, которые составляли круг его общения долгие годы, и уже принял решение не возвращаться туда. Ожидая приезда Стефана, Джонни пытался вспомнить обстоятельства их расставания, и на ум не приходило ничего хорошего. Он не помнил точно, но интуитивно чувствовал, что в тех обстоятельствах проявил себя не лучшим образом. Оно и понятно... В тот год на его долю выпало слишком много всего и сразу: развод с Эваном, роман, а потом разрыв с Джеффри, проблемы с Бри, болезнь. Ламбьель со своей заботой и навязчивым желанием что-то исправить в его жизни казался надоедливой мухой, которая крутится перед глазами. По большому счету все изменилось в тот день, когда он понял, догадался, узнал, какую по-настоящему большую услугу оказал ему друг. Оказал безвозмездно, тихо, почти незаметно, когда большая часть людей, которых Джонни считал своими друзьями, от него отвернулась. Он признался себе, что никогда не воспринимал Стефана всерьез, не ожидал и не ждал от него подобного широкого и серьезного жеста. Теперь же его мучили угрызения совести. Со стороны Ламбьеля не чувствовалось и намека на обиду, такое ощущение, что тот просто забыл, как он, Джонни, вел себя с ним при последних встречах. Он считал Стефана капризным, избалованным, ребячливым и, чего уж греха таить, довольно поверхностным человеком. И не верил ни в какую любовь с его стороны. Удивительно, как мы, порой, не замечаем бревна в собственном глазу. Он считал, что разбирается в людях, а в конечном итоге оказался в самых больших дураках.        Джонни ждал и немного боялся, что по приезду Стефан заведет прежнюю пластинку, начнет снова уговаривать его на что-то. И тут его ожидания не оправдались. Когда он увидел швейцарца там, на вокзале, в компании Боза, Джонни вдруг почувствовал такую щемящую тоску, словно кто-то прислал ему открытку из дома, который он давно покинул. Он хотел извиниться. Многое хотел сказать. Мог бы сам он по-прежнему хорошо относиться к человеку, который поступил с ним так, как он поступил со Стефом? Вряд ли. А Джонни не сомневался: Ламбьель давно и все ему простил. Он рад находиться рядом, он по-прежнему раскрывает объятия навстречу, готовый принимать его даже таким – поверженным в глазах многих. Он лучше, чем сам Джонни когда-либо сможет быть. Наверное, в глубине души сам он всегда это знал, и это не давало покоя. Иначе почему он всегда выбирал себе мужчин, друзей, среди тех, кого внутренне считал хоть в чем-то ниже самого себя? А еще осуждал Эвана, который всю жизнь гнался за престижем. Ну а сам искал постоянного самоутверждения за счет недостатков других... хорош, нечего сказать…        После веселого визита на конюшню (Стефан еще долго пребывал в шоке от падения) они катались по окрестностям. Джонни хотелось показать все: школу, в которой он учился, улицу, на которой родился, то самое кукурузное поле… Проезжая мимо знакомых мест, рассказывая о каждом из них, он чувствовал, как из глубины души поднимается целый ворох чувств и воспоминаний: грустных, веселых, трогательных, от которых слезы набегали на глаза. Нет, он больше не чувствовал себя поверженным или изгнанным. Он вернулся домой.       – Джонни, я понимаю, почему ты решил жить здесь, – сказал Стефан, когда они остановились выпить пива в придорожном кафе. В какой-то момент Ламбьель тоже сделался задумчивым и немного погрустнел. – Здесь не просто красиво. Здесь чувствуется умиротворение.       – Раньше меня удивляли люди, которые не мечтали вырваться из провинции. Которые всю свою жизнь могли прожить на одном и том же месте… – Джонни спрятал за солнечными очками глаза, которые то и дело наполнялись слезами. – Когда я был ребенком, я жил в мире фантазий. Глядя на меня лет в семь, никто бы не подумал, что из этого тихони и домоседа однажды вырастет сумасшедшая дива… Что я буду носить каблуки, краситься и примерять женскую одежду. Даже в шутку. Не знаю, как это так получилось, что я таким стал. Однажды мы с Эриком были на одном званом приеме... он ведь вращался в высших кругах... так вот, впервые в жизни, клянусь, я ощутил... не знаю... свою... неполноценность рядом с этими людьми. Они смеялись надо мной, но совсем не так, как это делали люди раньше. Они видели во мне не гея, а глупого провинциала, который завидует им в глубине души и потому высмеивает и нарушает их порядки. Не бунтаря, нет... не новатора... просто глупую деревенщину. И я подумал: а ведь правда я такой! Я старался убедить всех и самого себя, что не стыжусь этого, но при этом всеми силами доказывал обратное.       – Ну знаешь, не всякая деревенщина так хорошо держится в седле… – Стефан протянул руку и коснулся его через стол. – Мне ты нос точно утер.       Джонни улыбнулся и слегка сжал его руку. Он смотрел в знакомое лицо, читая во взгляде... нет, не сочувствие, не жалость... Понимание. Стефан понимал, о чем он говорит. Как хорошо, когда тебя кто-то понимает.       Возникшая вновь искра близости между ними вспыхнула и быстро погасла. Ламбьель убрал руку и перевел взгляд на дорогу и рекламный щит, на котором был изображен мужчина, рекламирующий Мерседес.       – Ты это видел? – он чуть прищурился и указал Джонни пальцем на плакат. – Его морда даже здесь! Меня чуть не стошнило... всю дорогу, пока до вас добирался, видел это лицо с обложки.       – Ты про кого? – Джонни тоже обернулся. Он не присматривался, но подумал, что где-то видел это лицо. Точеные, красивые, женственные черты, но вместе с этим жесткий, агрессивный взгляд и сама поза модели вызывали чувство какой-то хаотичной тревоги и диссонанса.       – Это Валентин. Рекламные щиты с этим парнем по всему городу... даже у нас в Швейцарии есть. Жизель Бундхен в мужском варианте.       Джонни теперь уже с любопытством рассматривал лицо манекенщика. Да, бесспорно, парень красив, но не в его вкусе совершенно. Если бы Стефан не обратил внимание, он бы не заметил его. До Джонни долетели слова Ламбьеля:       – И неужели Лайс действительно с ним встречается?       – Что? – Джонни обескураженно посмотрел сначала на плакат, потом на друга.       – Ты не знал? – Стефан удивленно поднял брови. – Этот парень... он из компании Веры Вонг, как я понял... бойфренд Эвана.       На языке у Джонни сразу же завертелся миллион вопросов: у Эвана есть бойфренд? Это не тот ли самый парень, из-за которого он расстался с Сашей? И главное... какого черта Эван опять... Если эта информация прошла в светской хронике, то неудивительно, что он ее упустил: с некоторых пор он намеренно избегал всего, что так или иначе было связано с шоу-бизнесом.       – Откуда ты это взял?       – Мне Траньков сказал. Они были на шоу Дэниса Тена, который сейчас работает с Кэрролом. И там была Мишель Кван... по-моему, ей об этом сказала Тара Липински...       Джонни уставился на Стефана во все глаза.       – Она сказала, что Эван сейчас сам работает на Веру Вонг. Черт, вы не общаетесь с ним сейчас, да?       – Нет...       Джонни соврал. Он переписывался с Эваном, и они несколько раз даже созванивались, но тот и словом не обмолвился о таких переменах в жизни.       – Одним словом, у Эвана, похоже, все хорошо... – продолжал Стефан. – Хотя, лично мне трудно поверить... как это так получилось, что Эван Лайсачек теперь занимается модой и работает в шоу-бизнесе, встречается с манекенщиком, а Джонни Вейр живет в уединении, строит катки и разводит лошадей...       – Что я делаю?       Стефан запнулся. Он понял, что проговорился...       – Откуда ты знаешь про каток? – медленно произнес Джон.       – Вот же... черт... – Стефан с досадой посмотрел на ухмыляющегося с плаката мужчину. – Все ты виноват... Нью-Йорк, Рокфеллер-центр, июль 2017       – Чарли, я не пойму, почему тебя-то это все так расстраивает? Вы с Лайсом вроде как никогда не были друзьями... – Бен Агосто вытянул ноги на соседний пластиковый стул и с упоением принялся за молочный коктейль.       – Сам не знаю. Просто когда мы вот так встретились, это было неожиданно! – Уайт задумчиво накручивал на палец прядь кудрявых волос. – Мы же сто лет с ним не виделись, и тут я его встречаю, а он... так выглядит... и так себя ведет! Я вспомнил, как мы, ну, тогда... тусовались все вместе, в 2014... после Сочи. Жили тогда у него дома... он был с Сашей, а я один, но...       Сидевшая напротив Мерил грустно крутила в руках соломинку. Сегодня в Рокфеллер-центре проходил большой детский мастер-класс и, ожидая начала, они с ребятами присели в кафе выпить кофе и молочных коктейлей. Разговор об Эване начался как-то внезапно. Чарли с самого начала сидел задумчивый и как будто расстроенный, а потом вдруг рассказал, что на прошлой неделе праздновал в клубе день рождения друга и встретил там Эвана. Все они знали теперь о перенесенной Лайсачеком болезни и глубоко сочувствовали, готовые в любой момент выразить поддержку и помощь. Но Эван опять пропал с радаров, не поддерживал отношения ни с кем из бывших друзей, а в прошлом месяце в прессе появилась информация, что он начал работать в компании Веры Вонг ее личным консультантом. Это стало большой неожиданностью, хотя, в чем именно заключалась работа Эвана, было непонятно.       – Эван внезапен во всем и всегда. В этом его фишка, – заявил Бен. – А вообще, самое смешное то, что на него сначала все гнали, что он, мол, так упорно шифруется и скрывает свою ориентацию, а теперь наоборот… фуфуфу, Эван, какой ты стал гей! Ну, не комедия, а!       – Да не в том дело, Бен! – воскликнул Чарли. – Просто это неожиданно с его стороны... какая-то другая крайность, что ли. И потому выглядит жутко.       – А мне тоже жаль, – перебила Чарли Мерил. – Честно говоря, как-то не верилось, что это с ним навсегда... мы все знали друг друга столько лет... знали Танит и Сашу... и вроде бы все всё понимали, но я как-то все равно думала, что у него это пройдет.       – Вот и прошло, – улыбнулся Бен. – Гетеросексуальная фаза. Может быть, в нем пропадал второй Джонни Вейр...       – Я как раз про другое! – воскликнула девушка. – Мне вот тоже трудно и, честно говоря, не хочется представлять Эвана таким...       – Каким? Открытым геем? А чем закрытый гей отличается от открытого? Количеством дозволенного к нанесению в публичных местах макияжа? Все равно спит с мужиками.       – Бен, даже когда они с Джонни вдруг всех шокировали своей свадьбой, это почему-то воспринималось иначе. А Лайс сейчас... ну, я просто его не узнал. Вот этой жеманности, какой-то гламурной вычурности, ну не было в нем никогда... и не идет ему это совсем! – Чарли выглядел сильно взволнованным. – А этот его парень... Эдвард его, кажется, на самом деле зовут... похож на оживший манекен! И так все это... нелепо... блин, не знаю я... От кого от кого, а от Эвана я такого не ожидал... мне даже показалось, что у него глаза были подведены! И голос изменился... Он заметил, что я в шоке был, и заявил мне такой с ухмылкой: «Чарли, могу я поприкалываться? Почему Джонни можно было, а мне нет?»       – Вот-вот, он прикалывается... – Бена явно только позабавил этот рассказ. – Это же Лайс. С ним было с самого начала все ясно. Что к этому придет. Может, ему так лучше.       – Не знаю, Бен, он не выглядел, как человек, у которого все хорошо... скорее, как чел, который постепенно съезжает с катушек... Я потом всю ночь заснуть не мог...       – Понимаю, ты же с этим челом жил в одном доме столько дней... – хихикнул Агосто. – Рисковал своей задницей...       – Я бы поржал с тобой вместе, но это не смешно. Как-то... по-дурацки все... Джонни ушел, Эван...       – С ума сошел…       – Еще я недавно видел Гейбла. И его бойфренда. Ему лет 18, не больше... – добавил Чарли.       За столиком повисла короткая тишина. Чарли, который как будто не знал, с кем еще поделиться своими мыслями, искал поддержки у Мерил. С той встречи в клубе его давили воспоминания. Почти по инерции он снова думал о Танит, о том, что она была с Эваном, и как они все обсуждали это, считая глупостью, гадали, что стоит за этим романом, в который никто не верил, кроме самих Эвана и Танит. А теперь Танит, конечно, не с Эваном. Но и не с ним. Чарли вспоминал Александра и ничего не мог поделать – он успел привязаться к мальчику. Почему Эван теперь решил вести такой образ жизни, когда у него есть сын? Почему он встречается с этим жутким Дорианом Греем, ожившей фотографией из журнала? Неужели там действительно любовь? Что-то не похоже. Черт, он всерьез тогда верил, что у Эвана все серьезно с Сашей, и радовался этому. То, что было на его глазах, оно казалось таким настоящим... а потом вдруг закончилось. Так же, как и его любовь с Танит. Как? Почему такое произошло с ними? Казалось, что все как-то нелепо, неправильно. И грустно было до ужаса. Может быть, он зря расстраивается, и Эван сам выбирает свою жизнь, но все они как будто связаны невидимой нитью, которая не дает окончательно обособиться. Странно, но когда он думал об Эване, о Джонни, Танит, Саше, он параллельно как бы думал о самом себе, своей собственной жизни. Думая о том, как Коэн любила Лайса, он вспоминал свою собственную любовь к Танит. Такое чувство, что их жизнь закончилась после ухода из спорта, хотя на самом деле она ведь только и началась. И у каждого она своя. И совсем не плохая... и, возможно, Бен прав и в том, что Эвану так действительно лучше. Вот только невольно вспоминая их короткий разговор в клубе, и этот странный, неестественно остекленевший взгляд, он видел фальшь. Этот, другой, Эван выглядел таким же ненастоящим, как и прежний. Хотя прежний был для него реальнее, чем этот.       – Давайте сменим тему, – предложила Мерил. – Про Джонни что-нибудь слышно?       – Да, отлично, сменили тему... – пробормотал Чарли. – О нем еще меньше, чем про Эвана. Только то, что он живет у себя там, в Пенсильвании...       – Может быть, он на самом деле вообще... того... сменил пол, поэтому и прячется в этой глуши?       – Ха-ха. Бен, ты такой юморист! – съязвила Дэвис.       – Ну, а что? Если Лайс стал таким геем, то у Джонни только один выход... стать женщиной!       Чарли смотрел за стекло на небольшую группу детей с разноцветными рюкзачками на плечах, которые шумно шагали к раздевалкам. Их собственное время уже прошло, а для этих ребят оно еще не наступило. Какими они будут?       «Я надеюсь, вы будете счастливее нас…» – он встал. Пора было браться за работу.