"Imagine" или "Все что нам нужно, это любовь.."Часть 2

      Он смог это сделать. Смог не пойти на поводу у собственных желаний. И если не считать двух сеансов ночной мастурбации, во время которых в голове Стефана крутились фантазии о спящем в соседней комнате Джонни (спит ли он голый, или в той самой пижаме?), и воспоминаний об эпизоде в амбаре, победу над плотью можно считать окончательной. Нет, он все правильно сделал.       Стефан в десятый раз перевернулся с бока на бок, взбил подушку и зажмурил глаза. Была даже некоторая привлекательность в том, что он неожиданно для Джонни и даже для самого себя всё оборвал. Он может держать себя под контролем, он может быть верным парнем... Верным? Из груди вырвался невольный смешок. Вот уж последнее, что имеет значение в его ситуации, так это отсутствие или наличие измен. Ламбьель вынужден был признаться себе, что идет на этот принцип почти назло, назло себе, назло ЕМУ... Чтобы что? Зародить чувство вины? Очень может быть.       Он снова вспоминал разговор, произошедший между ними по скайпу, и внутри все сжималось от боли при мысли, что все бесполезно. Все, что он делает. Ведь совершенно очевидно, что с каждым шагом навстречу этому чувству он загоняет себя в тупик. Хотя вот с Джонни он тоже считал, что имеет право на шанс... И чем все это кончилось? Правильно. Ничем.       "Почему я не могу порвать с ним? Точно так же, как с Джонни за ужином, сказать: давай на этом остановимся...? Почему?"       Как это часто бывает... вокруг тебя много прекрасных, достойных людей, готовых на настоящие, глубокие отношения, а ты выбираешь того, кто ничего не может тебе дать. Словно специально. Может ли это означать, что в глубине души он сам не хочет серьезных отношений? О Боже, саморефлексия – это слишком тяжело... Может быть, позвонить Морису? Стефан глянул на часы. У них уже утро. Нет, он и так считает всю эту историю комедийной карикатурой. Трое в лодке, не считая собаки...       Мысли снова вернулись к Джонни. Для него все это тоже ничего не значит. Просто секс. Просто физическое удовольствие... И они могли в эту самую минуту его получать... Нет, так он никогда не уснет! Нужно думать о чем-то нейтральном... О чем-то... Стефан сделал глубокий вдох и попытался расслабиться. Вместо этого на ум вдруг пришла совершенно дикая картина: Джонни занимается сексом с... нет, только не с ним!!! Твою гребанную мать, сможет он спать сегодня или нет?       Естественно, утром Стефан проснулся совершенно разбитый. В голове мелькнула мысль: какой смысл оставаться в Пенсильвании? Ясно, что, занимаясь таким большим проектом, Джонни не может выступать и никуда не уедет.       Он все-таки позвонил Морису и почти полчаса разговаривал с ним и Сарой по скайпу. Полученные новости не сильно обрадовали.       – Эти японцы, Стеф... Они такие странные люди! Всегда так вежливы и деликатны с тобой, пьют все, что им наливаешь... А потом берут и подписывают контракт с кем-то другим.       – Ты на что намекаешь? – с подозрением поинтересовался Ламбьель.       – На Юна Ким. Могу однозначно сказать, что территориальная выгода налицо. Им удобней вести дела с корейцами, чем с нами.       Черт! Черт! Черт! Из всех возможных конкурентов в их деле она была самым угрожающим, особенно из-за предстоящей Олимпиады в Пхеньчане, где выступала одним из центральных спонсоров. И почему ей взбрело в голову открыть такую же школу в Корее? Да еще бесплатную... С ее доходами можно позволить себе такую благотворительность, ну просто мать Тереза в фигурном катании!       – Вы сможете связаться с ее представителями на этой неделе? А еще лучше, Морис, поговори с ней лично!       Компаньон вытаращил глаза.       – Стеф, я не могу с ней разговаривать! Она начинает дико тарахтеть что-то по-корейски, как будто не существует международного английского языка... Может быть, это такой тонкий способ унизить собеседника?       – Неужели всё так плохо? – в раздражении воскликнул Ламбьель.       – Плохо? Да это просто какое-то массовое нашествие азиатов! Не только в фигурном катании, везде! Ее поддерживает Ханью. У нас просто нет шансов! Мы не можем конкурировать с ними... Европа на грани вымирания, приятель. Если бы еще только русские или американцы... У американцев хотя бы есть связи. У тебя нет знакомого американца с деньгами и связями?       – Ты уже задавал мне этот вопрос! Хорош пороть херню! – разозлился Ламбьель.       – Да еще эта долбанная Олимпиада... Если бы не Пхеньчан... Европейские международные игры должны были стать нашим шансом. Но если на пьедестале опять будут... Ладно, это не политкорректно. Расскажи, как отдыхаешь? – быстро переменил тему Морис.       Раздался стук в дверь, и в комнату заглянул Джонни.       – О, как хорошо, что ты встал! Я решил устроить неделю королевских завтраков! Сегодня будет фритата...       – Эй, кому-то не о чем беспокоиться... – Морис ухмылялся ему через монитор. – Тебя кормят, как в ресторане.       – Джонни, подожди, какая фритата? – Стефан отмахнулся. – Я спущусь через пару минут.       Мужчина кивнул и скрылся. Ламбьель снова повернулся к монитору и сказал, стараясь сделать голос серьезным и даже строгим:       – Я все понимаю, но это ТВОЯ работа. И никто не сделает ее за нас.       – Стеф, – Морис устало вздохнул, – тебе не кажется, что надо бы отбросить все эти формальности, представителей... И тебе просто самому позвонить ей и поболтать? Ведь вы же, в конце концов, приятели, коллеги... а кто такой я? Это твоя школа, твой проект. Поэтому тебе вести переговоры.       Они попрощались. Настроение испортилось окончательно. Стефан понимал, что друг прав. Это действительно его головная боль. Ну что ж, по крайней мере, рабочие вопросы отвлекли от личных переживаний. Господи, ну куда не ткни, у него полная задница, и он нигде не может принять решения!        Джонни, к неудовольствию щвейцарца, пребывал в самом прекрасном настроении, был свеж и бодр и воодушевленно кружил у плиты, то и дело прикладываясь к баночкам со специями. На сковородке шкварчал итальянский омлет.       "Во сколько он встает, чтобы все это приготовить? – с искренним недоумением подумал Ламбьель. – А главное... ЗАЧЕМ?"       – А куда делась вода? Горячая вода в ванной, – поинтересовался мужчина, вспомнив, что хотел спросить. - Ее нет.       – А, да... Я знаю... – Джонни рассеянно махнул рукой. – Ее отключили.       – В смысле? – не понял Стефан.       – Какие-то профилактические работы на станции. Здесь иногда такое бывает. Это же почти сельский городок...       – И надолго?       – Может быть, на несколько часов. А может, и дней.       – Дней?! – Стефан вытаращил глаза и чуть не опрокинул кружку с кофе. – И что делать?       – Здесь есть озеро неподалеку... всего каких-то семь-восемь километров... Могу проводить тебя умыться... – Джонни плавно развернулся к нему лицом, упираясь одной рукой в бок.       – Ты ведь шутишь, да? – ошарашенно ответил мужчина.       – А сам как думаешь? – и, по-прежнему наблюдая испуг в глазах друга, Вейр добавил: – Ладно. Мы просто устроим костер во дворе, подвесим большой котел, ты заберешься внутрь, и я тебя подогрею...       – Джонни, не самый удачный момент для твоего остроумия.       – Ты явно не выспался, милый... – Джонни карикатурно закатил глаза и снова переключился на омлет.       То ли это легко брошенное "милый", сказанное небрежным, но каким-то очень теплым тоном, то ли просто потребность поделиться стала невыносимой, но Стефан схватил со стола льняную салфетку и, скручивая ее жгутом, вдруг начал пересказывать свой утренний диалог с Морисом. Джонни был в курсе его рабочих дел, но в самых общих чертах. Теперь же Ламбьель был откровенен. Не то чтобы ему был нужен какой-то совет, просто захотелось, чтобы друг узнал: в его жизни тоже хватает проблем. А может, просто было нужно, чтобы кто-то сейчас просто сказал, что все будет хорошо, а не говорил, что он должен сделать.       Джонни, как обычно, выслушал все очень внимательно (Стефан вспомнил их откровения у камина в гостиной, но сомнительно, что разговор о не подписанных контрактах с японцами может кого-то возбудить), а потом неожиданно произнес:       – А правда, Стеф, в чем проблема? Поговори с Юной сам! Почему ты думаешь, что она не захочет объединить ваши усилия? Ты не последний человек в Европе и в фигурном катании.       – Мое влияние на спорт ограничивается маленьким государством... А все, что связано с финансовой и коммерческой стороной вопроса... Все эти дипломатические тонкости... Черт! Ну, не умею я налаживать нужные связи с совершенно посторонними людьми! Не умею болтать и пудрить мозги, раздавать обещания...       – Да, ты делаешь это только с теми, кто тебе дорог и близок...       – Иди на хрен, Джо! – мужчина запустил в него салфеткой, но, промахнувшись, попал в сковородку. – Ой, извини...       Глядя, как Джонни с поистине безумным лицом извлекает из поруганной фритаты кусок ткани и, держа его двумя пальцами, несет к мусорному ведру, Ламбьель продолжил:       – Морис говорит, что у меня нет предпринимательской жилки. Я думал, что могу быть лидером, но, как выяснилось, только на катке, в творческой составляющей... Я не могу организовать остальную работу так, чтобы все шло, как надо, с первого раза.       – Ну, конечно, Стеф, какой уж из тебя бизнесмен! – с искренним недоумением воскликнул Джонни.       Это задело. Швейцарец рассчитывал на поддержку, а вместо этого Джонни только подтверждает и поддерживает зародившиеся у него сомнения в собственных силах! Какого хрена, вообще?       – Знаешь, Джо, – не скрывая обиды, проворчал он, – пока ты тут жаришь свои яйца и воздвигаешь строительные объекты, в мире кое-что происходит, и не все зависит от меня! Я пытаюсь работать! Но у меня нет мешка денег за спиной и природного дара вешать лапшу на уши...       – Про яйца: зачем же сразу переходить на личности?       – Хах... – Стефан устало закрыл лицо руками. – Я теперь все время буду об этом думать. Не про яйца. Про работу.       – Давай сейчас просто позавтракаем и поедем туда, куда не доехали вчера, – неожиданно вполне спокойно и серьезно ответил Джонни. – По дороге поговорим.       В какой-то степени разговоры о работе действительно отвлекли Стефана от прочих терзаний и размышлений. Он не чувствовал неловкости рядом с Джонни, хотя его и задевало, что тот так спокоен, словно ничего не произошло между ними накануне. Чем дальше, тем больше Стефан убеждался, что друг стал для него совершенно непредсказуем.       Когда они наконец-то добрались до цели своего вчерашнего путешествия, Ламбьелю оставалось только тихо охнуть от изумления. Строительство было в самом начале, но, уже имея дело с подобными вещами, он не мог не оценить, насколько быстро продвигается дело. Площадка для стройки была огромна. Само пространство катка предполагалось около ста пятидесяти метров в длину и шестидесяти в ширину, плюс раздевалки, пункт проката инвентаря. А еще Джонни планировал возможность трансформации, благодаря которой в зимнее время пространство оставалось открытым, а летом, когда жарко, каток делался крытым благодаря специальным конструкциям навесной крыши.       – Он будет функционировать круглый год. Можно было, конечно, сразу строить закрытый комплекс, но мне кажется, здорово, когда катаешься на открытом воздухе. Совсем другие ощущения... – Джонни смотрел на деревянные перекрытия и залитый бетоном пол. Пока еще это было только основание строения, но, с таким количеством привлеченной рабочей силы, к следующему сезону здесь все должно будет работать.       К ним подошел высокий молодой мужчина в рабочем костюме, с улыбкой поздоровался со Стефаном и протянул Джонни пластиковую папку.       – Это Макс Хэмптон, архитектор, – представил его Джонни. – Идейный вдохновитель и волшебник. Здесь все происходит под его чутким руководством. Макс, это Стефан Ламбьель, мой старый друг, тоже волшебник и в некотором роде архитектор. В фигурном катании.       Макс снова улыбнулся. Это был довольно привлекательный парень, блондин с голубыми глазами, атлетичного телосложения, с невероятно длинными ресницами, которые делали его взгляд больше кокетливым, чем приветливым.       Раскрыв папку, сопровождая просмотр комментариями Макса, Джонни показал Стефану эскизы конструкции – то, что должно было получиться в итоге. В одном не могло быть сомнений: Джонни было мало построить каток. Он хотел создать персональное произведение искусства, а не просто выстроить площадку для катания на коньках.       – По нашим расчетам, это будет самый большой каток в графстве Честер, и, может быть, даже во всей Пенсильвании. Главная идея в том, чтобы талантливые дети могли тренироваться бесплатно. Я уехал в Делавер, потому что не смог найти подходящего места для тренировок... Сколько еще талантов было упущено по причине отсутствия возможностей? Стеф, кому, как не тебе, это знать? Ты работаешь с детьми...       – То, что делает Джонни, – это действительно потрясающе! – добавил Макс. – Обычно те, кто хочет тренироваться на высоком уровне, вынуждены уезжать в большие города. А это деньги, и немалые. Если у нас все получится... Чёрт возьми, может быть, к нам будут приезжать люди из других штатов!       Стефан слушал этот восторженный обмен впечатлениями и планами и ловил себя на том, что его гораздо больше интересует то, как Джонни и Макс Хэмптон смотрят друг на друга, чем то, о чем они ему говорят. Рука архитектора то и дело касалась плеча Джонни, с лица друга не сходила улыбка, а когда Макс начинал восторгаться его затеей, на щеках Вейра вспыхивал легкий румянец. Эти двое были явно довольны друг другом. Они болтали, перебивая друг друга, не давая ему вставить ни слова.       – Почему бы нам не пообедать вместе? – с легкой заминкой, очевидно смущаясь, предложил Макс. – Джонни, у меня есть пара идей, которыми я бы хотел с тобой поделиться...       Тот вопросительно посмотрел на Стефана.       – Здорово! Почему бы и нет! – Ламбьель улыбнулся как можно шире. – Самая лучшая идея на свете!       – Здесь неподалеку есть отличный гриль-бар. Думаю, мы могли бы неплохо провести время... встретимся через час? – Джонни снова (уже в который раз!) положил руку на плечо Максу.       Когда Хэмптон отошел на безопасное расстояние, Стефан не выдержал:       – Сколько ему лет?       Джонни на мгновение задумался.       – Двадцать шесть. Кажется... А что?       – А он не слишком молод для... – Ламбьель запнулся. – Знаешь... Для архитектора? Я в том плане, что это довольно серьезный проект, а парень так молод...       – Макс, по-моему, прекрасный специалист! – Джонни пожал плечами. – Он мне нравится.       – О, да. И это явно взаимно... – Стефан не хотел, чтобы это прозвучало слишком вызывающе, но именно так оно и прозвучало в итоге.       Джонни игриво приподнял брови. Его явно позабавили эти слова.       – Ты так думаешь? А ведь он гей... Я почти уверен в этом.       Он произнес это небрежно, как бы сообщая занимательную деталь, вроде того, что Макс Хэмптон закончил Гарвардский университет и любит мексиканскую кухню. Стефан почувствовал, что уже против воли испытывает глухую неприязнь к этому пижону, который явно возомнил о себе Бог весть что. Однако он не собирался делиться с Джо своими наблюдениями, еще решит, что Стефан ревнует...       Обед получился довольно милым. Они ели стейки, салат, Макс действительно почти все время говорил о работе, но в глаза бросалось, что парень всеми силами стремится произвести впечатление на Джонни. А самое неприятное было то, что это явно ему удавалось. Они между собой никогда особенно не обсуждали мужчин, и Ламбьель не наблюдал, как Джонни ведет себя с теми, кто может представлять для него... скажем так, определенный интерес. Но, как бы то ни было, сейчас он явно поощрял все эти знаки внимания со стороны Хэмптона. Это был уже второй раз за сегодня, когда Стефан чувствовал себя уязвленным. Он, конечно, не ждал, что Джонни будет вздыхать с надеждой, вспоминая о вчерашнем эпизоде в амбаре, но все, что происходило на его глазах, только подтверждало слова Вейра, сказанные вчера за ужином: "Это просто секс. Физическое удовольствие. Не более того."       И Стефан подумал, что Джонни совершенно явно не прочь был получить это удовольствие с Максом. Черт, ему-то что теперь за дело? На обратном пути они поменялись ролями, и Ламбьель пересел за руль, потому что Джонни пожаловался на головную боль и усталость. Ну да, несомненно стрельба глазами изрядно его измотала...       – Ты так и не сказал свое мнение по поводу катка... – после довольно продолжительного молчания спросил Джонни.       Стефан пожал плечами.       – Это... Грандиозно, как заметил Макс. Ты делаешь благое дело. Должно быть, местные власти носят тебя на руках...       – Ну да, в будущем году планирую баллотироваться на пост губернатора штата... – Джонни рассмеялся. – На самом деле, ты прав. Очень важно заручиться поддержкой нужных людей... Кстати, это относится и к нашему утреннему разговору. Иногда ради дела приходится наступить на горло гордости...       – Поверить не могу, что слышу эти слова от Джонни Вейра, который был готов наступать на кого угодно, только не на свою гордость и принципы, – тихо произнес Стефан.       С лица Джони сползла улыбка. Он как будто только сейчас действительно понял, что друг не в настроении.       – Я не хотел обидеть тебя, Стеф. Ты ведь знаешь, что я прав. Что касается меня самого... Знаешь, я и правда пересмотрел некоторые свои взгляды на то, как надо вести дела. Нет никакого смысла постоянно с чем-то спорить. Когда делаешь что-то для самого себя, можно сколько угодно быть капризулей, но когда речь идет о других людях, о вещах, в которые вложено много сил и, чего уж там говорить... денег... – Джонни достал из кармана пачку сигарет и щелкнул зажигалкой, – приходится идти на уступки.       – Тебе, как человеку с деньгами, явно виднее... – Стефан не хотел спорить.       Он сам не понимал, почему вдруг так расстроился. Конечно, Джонни прав. Вот только тот Джонни, которого он знал, никогда так не рассуждал. Стефану нравилась та вызывающая независимость в суждениях, которые, в результате, часто выходили боком самому Джо. Сейчас тот рассуждает, как серьезный взрослый человек. И все бы ничего, только у Ламбьеля это неожиданно вызвало почти раздражение. По крайней мере, Джонни не может его учить.       "Разумеется, он не хочет уезжать из Пенсильвании... Ведь он теперь царь и бог этого городишки, почти национальный герой... Легко быть героем с такой кучей денег. Провались пропадом эти его деньги!"       – Мне показалось, или тебе не очень-то понравился Макс? – решил сменить тему Джонни.       – Он забавный. И любит свою работу.       – Мне важнее его забавность... – Джонни приопустил стекло и выбросил окурок. В узких белых джинсах, белой тенниске, темных очках, с зачесанными назад волосами, вид у него был вальяжный, даже какой-то богемный. Хорошо, хоть, снял шляпу...       – Если он гей, то точно положил на тебя глаз. И не говори, что ты этого не заметил... – Стефан резко перестроился, сбавил скорость, тормозя перед очередным стадом коров, переходивший дорогу. Их ощутимо тряхнуло.       Джонни странно посмотрел на него. Вернее, трудно было сказать, насколько странно, из-за скрывающих пол-лица темных очков, но Стефану так показалось.       – Предлагаешь мне с ним переспать?       – Почему нет, если ты этого хочешь? – мужчина барабанил пальцами по рулю в нетерпеливом ожидании. Ей-Богу, здешние коровы настоящие черепахи! – Ведь это просто ради удовольствия, верно?       – Жаль, что он работает на меня... – Джонни притворно, слишком притворно, вздохнул. – Не хочу смешивать работу и личные отношения.       – Мудрое решение... – они снова тронулись.       – Чем ты недоволен, Стеф? – спокойно поинтересовался мужчина.       – С чего ты взял, что я чем-то недоволен?       – Я вижу.       – Ты рассуждаешь, как Лайсачек! – не выдержал Стефан. – Сегодня весь день! Ты так никогда не рассуждал!       – Ну, Эван, знаешь ли, не дурак был... – Джонни усмехнулся. – Ты сам заметил, что мы поменялись ролями. Должно быть, теперь он рассуждает, как я когда-то. И в таком случае я ему не завидую.       – И всё же. Что изменилось? Я могу понять Эвана... Тогда мог. Но что повлияло на твои взгляды теперь? Неужели всем этим тебя заразил Эрик Лавджой?       – Я устал всю свою жизнь кому-то что-то доказывать. Большая часть моих принципов и идей не принесла мне ничего, кроме головной боли. Я стал намного проще и лояльнее относиться к некоторым вещам... Возможно, рассуждай я так раньше, Олимпийским чемпионом стал бы я, а не Эван.       Стефан не нашелся, что сказать на это заявление. Остаток дороги они провели в молчании.