Глава 14
24 сентября 2015 г. в 12:11
2006 год
Говорят, что, когда налаживается одна сторона жизни, например, приходит удача в любви, непременно рушится какая-то другая ее часть. По закону равновесия или чего-то подобного. Джонни не мог только понять, почему в его случае этот закон не сработал, и вслед за разочарованием Олимпиады под откос покатились и его отношения с Миккинсом. Он понимал только, что теряет Дрю, и расстояние в милях становится ничем по сравнению с той пропастью, которая разрасталась между их мыслями, взглядами, стремлениями. Потеря взаимопонимания, чувства поддержки была особенно болезненна сейчас, когда он так в ней нуждался. Дрю явно не мог понять, почему после неудачного сезона в соревнованиях, вместо того, чтобы начать вить с ним уютное гнездышко (раз уж не вышло в работе, выйдет в любви), Джонни с головой окунается в работу, и помимо фигурного катания пытается проложить дорогу в шоу-бизнес.
− Ты будешь для них посмешищем, неужели непонятно? – голос в телефонной трубке звенел от едва сдерживаемого раздражения. − Тебе мало той грязи, которую выливает на тебя федерация, журналисты и эти психи из общества защиты животных? У меня такое ощущение, что тебе просто мало внимания... любого! И ты готов на все, что угодно, лишь бы его заполучить.
Джонни было больно это слышать. И не потому, что эти упреки были несправедливы. Ему просто хотелось, чтобы Дрю поддержал его, как поддерживают тех, кого любят, без этого копания в причинно-следственных связях. А в таких ситуациях агрессия брала верх над страхом. Он, как животное, готов был выпустить когти и защищаться, предпочитая борьбу постыдному бегству. Возможно, он и перегибал палку. После фотосессии в Блэкбук, где его персона была запечатлена на фотографиях в полуголом виде, стоящей на каблуках, в обернутом вокруг талии женском платье, не выдержала даже Патти.
− Ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь? − она не ругалась и не кричала на сына, но в голосе матери слышалась какая-то обреченная усталость. − Джонни, ты не сможешь усидеть сразу на двух стульях. Ты злишься не на федерацию, а на себя. На то, что не смог дотянуться туда, куда так хотелось. И теперь выбиваешь клин клином...
Мама... она всегда говорила что-то такое, от чего его мурашками пробирало до костей. Конечно, все эти его появления в шоу, провокационные заявления в интервью, фотосессии в женской одежде, − они не могут пройти бесследно.
− Почему бы тебе просто не сделать камин-аут? − не выдержал Дрю. − Или это труднее, чем надеть туфли на каблуках? Давай, иди до конца, раз тебе так хочется внимания! Только, знаешь, не удивляйся, что я не могу тебе доверять. Ты ничего не воспринимаешь всерьез... Ты думаешь только о себе!
Эти и еще многие другие слова. Справедливые, и от того еще более обидные. Джонни хотел бы объяснить Дрю, родителям, Присцилле, что сейчас сворачивать с дорожки ему уже слишком поздно. Он не вернет себе былой славы фигуриста номер один в Америке, что бы ни говорил, что бы ни делал. Зато потеряет поклонников, которые любят Джонни Вейра за его острый язык и забавные выходки. Он фрик, а это роль, которую нужно играть до конца. Тем более, федерация уже нашла ему отличную замену...
Иногда Джонни представлял себе жизнь именно такой, какой бы она была, исчезни из нее Эван Лайсачек. Реши он вдруг завершить карьеру, или если бы не начинал ее совсем. Одним словом, не мелькал постоянно на горизонте, как напоминание о том, что его, Джонни, в любой момент могут подвинуть. Джонни завидовал Стефану, который был избавлен от этой бесконечной внутренней конкуренции и получал безоговорочную поддержку своей страны. Легко быть добрым, когда тебе помогают. А Эван его опередил. Вдруг вырвался вперед. И так нагло, неожиданно, что застал врасплох. Лайс сделал новую ставку, и Джонни понял, что не сможет переиграть его в этой борьбе. Он никогда не признавался в этом позже, годы спустя, но он знал, что Эван в конце концов победит его еще тогда, в 2006 году, после Турина. Вернее, победит не сам Эван, потому что, − и Джонни видел теперь это абсолютно отчетливо, − его противник был намного мощнее и сильнее, чем самый выдающийся фигурист. Его собственная страна... Она нашла ему идеальную замену, и можно было бы только похвалить её за такой дальновидный выбор. Эван − не лучший фигурист, и прекрасно знает об этом. Но именно поэтому он надежен, как зверь из зоопарка, который предпочтет родную клетку с кормежкой дикой среде обитания.
Они сами виноваты. Ведь только слепой не видит этого постоянного напряжения и повисшей в воздухе недосказанности. Кажется, только совсем уж глупый и ленивый журналист не задавал соперникам в интервью провокационных вопросов друг о друге. Сначала Джонни это забавляло, а потом начало раздражать. Эвана стало слишком много везде. Какой правильный, красивый ход − поставить их друг против друга. Сыграть на больном. Перейти на личное. Почему-то Эвана было жаль. Дурак... он не понимает даже, что происходит. Он варится в собственных мыслях и комплексах, он думает, что ему протягивают руку помощи, не видя, что та сжимает поводок и ошейник. Горько было от того, что Танит позволила втянуть себя в это. Сначала Джонни думал, что Эван просто валяет дурака, чтобы позлить его. Будь это так, все было бы проще. Но понадобилось не так много времени, чтобы разобрать и увидеть: они не играют. Трудно было понять, что по-настоящему двигало обоими. Вернее, что двигало девушкой, Джонни было понятно. Эта дура влюбилась. Или стала дурой, потому что влюбилась... неважно. То, что Эван ей нравился, и уже давно, он подозревал и так, но никогда не мог представить их вместе. И вовсе не потому, что не сомневался в ориентации Лайсачека, в отличие от самого Эвана. Ну, просто... что у них общего может быть? О чем они разговаривают? Что вообще делают вместе? Он знал Эвана, знал Танит и продолжал недоумевать. Вряд ли у Лайса был какой-то конкретный план − просто Танит удобно подвернулась под руку, но дело было даже не в этом... Джонни был готов мириться с тем, что перед ним машут красной тряпкой, если бы не постепенное понимание, что Эван, кажется, всерьез вознамерился стать натуралом. А когда такое желание исходит из глубокой, внутренней потребности поменять свою жизнь... Джонни в очередной раз поразился мистике совпадений. Ну почему именно сейчас, в такой момент, когда рушатся его отношения с Дрю, когда против него готов ополчиться целый мир, Эван подставляет ему такую подножку? Господи, пусть это была бы какая угодно другая девушка... Плевал он на то, с кем спит Лайс, пока тот не решился на то, на что сам он, Джонни, решиться так и не смог: хотя бы попытаться построить эту другую реальность. И снова все возвращается к размышлениям на тему: а если бы он сам был натуралом? Или бы попробовал им стать... Абсурдные, глупые рассуждения, от которых его охватывало раздражение. Ну и что? Он не может. А Эван, выходит, смог? Ходят с Танит везде едва не под ручку и кажутся такими... счастливыми? Хрен с два он бы хоть день так позволил себе походить с Дрю... всех собак бы спустили. Это была уже совсем другая борьба. Эван бросал вызов его личности, его установкам и мировоззрению. И не важно, что Танит продолжает уверять, что они «только хорошие друзья» и даже «не целовались ни разу». Непонятно, чего Эван медлит с этим... Раз он уже принял решение, это рано или поздно должно произойти. Так им хотя бы было чем заняться... Все равно это нечестно. Захоти он, Джонни, мог бы точно так же с ней ходить и уж точно не стал бы это дело откладывать. Только вот ему никто не поверил бы, а Эван, кажется, решил найти себе еще одного соперника − себя самого... Была еще одна вещь, которая задевала его чисто по-мужски. Ведь с ним Танит целовалась! Не так чтобы всерьез, конечно, но все-таки это было, и не один раз. И ей даже в голову не пришло тогда рассчитывать на что-то большее! Неинтересно. Все это сводилось к простой истине: невзирая на сексуальную ориентацию, девушки не видят в нем мужчины. А в Эване, стало быть, видят. При том, что он бревно бревном, и вряд ли вообще когда-либо имел дело с девчонками и знает, как там все у них устроено... И вот это обидно.
Этот летний тур обернулся сущим кошмаром. Джонни изо всех сил старался игнорировать эти перемены, не срываться на Танит, но все было как-то слишком... Слишком для него. Реши он найти себе подружку на сезон, начни произносить пафосные речи в интервью, над ним в лучшем случае посмеются, а в худшем, презрительно сморщившись, покрутят пальцем у виска. Он может разбиться в лепешку на льду, подстричься под ноль, поехать волонтером в Южную Африку, жениться на женщине и сделать татуировку американского флага на лбу − это уже ничего не изменит. Эван верит в то, что делает, а сам он − уже нет. У них совсем разные цели. Он, Джонни, не хочет быть народным достоянием, чихал он на уважение этих лицемерных толстосумов, которые продают таланты, как картошку на рынке. Они готовы вложить деньги даже в обезьяну, если та будет послушной... И это не потому, что он гей... О, нет... Его ориентация просто повод для придирок, ниточка, чтобы дергать. Ему не простят неоправдавшихся ожиданий. Об этом было страшно думать, но Джонни все равно думал: его уже... тихо, незаметно... списывают со счетов. Его беда в том, что он позволил себе взлететь слишком высоко, чтобы на него обратили внимание. Взлетел сам, без разрешения, и вынудил считаться с собой. До этой чертовой Олимпиады Лайсачека никто не принимал всерьез, а теперь, когда он оставил позади того, кому все прочили медаль, федерация будет точить инструменты.
Танит сегодня как будто специально задержалась подольше в раздевалках, дожидаясь, пока толпа народу свалит, даже принесла ему латте и сидела рядом на лавочке, подперев щеку рукой. Это был один из редких моментов, когда они остались одни. Девушка теперь почти все время проводила с Эваном в компании других ребят, его друзей (откуда у него появилось столько друзей вообще? Было время, когда с этим чудиком никто и парой слов не хотел перебрасываться!). Они сидели вместе на трибунах, на тренировках катались на одной половине катка, вставали рядом, когда их снимали, ели вместе, пили вместе, разве только, кажется, еще не спали... И опять же, Джонни думал: позволить себе такое с Дрю они никогда не могли. Хотя он не представлял, как, вообще, можно СТОЛЬКО времени проводить вместе с кем бы то ни было? Он бы озверел... А выносить Эвана дольше пятнадцати минут казалось невозможным по определению. Танит все-таки странная. Хотя... вот, Саша, наверное, тоже... И ведь они и его подруги! Незаметно для себя Джонни понял, что остался почти один, его единственной спутницей и компаньонкой была Марина Анисина, с которой они необычайно сблизились за эти три месяца. И опять он ищет дружбы среди женщин... Может быть, в этом ошибка? Может быть, ему нужен друг? Нормальный парень, который не питает слабости к долговязым носатым брюнетам?.. Как здорово они проводят время со Стефаном, когда пересекаются на соревнованиях... Вот бы переехать в Европу и жить поблизости друг от друга... Кстати говоря, Россия намного ближе к Швейцарии...
− Скажи, Эван теперь всегда будет с нами таскаться? − Джонни расшнуровал коньки и аккуратно убрал их в чехол. Сегодня был последний вечер турне, и он был счастлив, что все закончилось. Правда, отдыхать придется недолго − он уже получил столько приглашений на различные ток-шоу! Правда, Дрю будет недоволен, потому что это опять отсрочит их встречу.
− Тебе никто не мешает гулять с нами, − мягко возразила Танит.
− Да? А вы меня не приглашаете... − Джонни даже глаз на нее не поднял. Он излишне туго затянул коньки, и теперь на коже остались красные следы. – Хотя, если бы и позвали, я бы не пошел. Прости, но мне хватило того, что я вижу его каждый день третий месяц подряд. У меня уже такое ощущение, что мы все женаты друг на друге. Можешь представить меня женатым на Эване? Кошмар. Ужас!
− Ты ведешь себя глупо, что ревнуешь меня к нему. Ты ведь просто скучаешь по Дрю...
О Миккинсе он старался не думать. Вчера его совершенно выбил из колеи разговор с Энди Рокфолом, парником в танцах на льду. Энди был геем и давно подбивал к Джонни клинья, но, получив решительный отворот, последний год не особо донимал его. А вчера неожиданно подкараулил возле самого номера и снова полез со своими мокрыми поцелуями. Джонни, в котором уже разбудили адреналин пара бокалов шардоне за ужином, не стал церемониться и грубо отшвырнул от себя Рокфола.
− Ты что, офонарел совсем? Я же сказал тебе: нет! − рявкнул он в симпатичное, но простоватое лицо.
− Прости, Джонни... − парень как будто смутился. − Я просто решил, что теперь, когда ты не встречаешься с Дрю...
Он говорил что-то еще, но Джонни уже не слушал.
− В каком смысле не встречаюсь?
− Вы же расстались... − Энди сказал это с искренним удивлением.
− С чего ты взял?
− Ну... я так понял... говорят...
− Кто говорит? − Джонни начал терять терпение из-за внезапно накрывшего его страха.
− Джереми общается с Дрю... он так его понял, что вы не встречаетесь больше... ну, или... − Энди явно запутался, − планируете расстаться... типа того...
У Джонни голова пошла кругом. Первой мыслью было − немедленно звонить Дрю. Но он не хотел начинать выяснение отношений накануне финальных выступлений, снова портить себе настроение... и поэтому послал пространную смску, на которую получил не менее абстрактный ответ: «Обсудим все, когда ты вернешься».
Что это могло значить? Что Дрю собирается его бросить? Или уже бросил и даже не поставил об этом в известность? Джонни охватило желание плюнуть на все и ехать в Бостон. Немедленно. К черту турне, к черту фигурное катание, к черту все на свете! Правда, от этой идеи он отказался уже через десять минут.
Но Танит с ее расспросами была ему как звук ногтя по стеклу. Вернее, ее голос теперь напоминал именно этот звук. Боже, и как Эван может слушать его целый день и не представлять себя в камере пыток? Как эти... вообще могут выносить друг друга? Или, может быть, они не замечают своих заморочек? Эван не слышит ее высокочастотного верещания, а она уверяет себя, что ей нравится его нос и чувство юмора... Мрак!
− Тебе легко говорить... вы с Лайсом каждый день проводите вместе по нескольку часов. Как тебя еще не тошнит от его рожи... Он ее такую скорчит иногда...
− Ох, перестань... − она махнула рукой. − Ты мой друг. И он тоже. И Эван совсем не такой, как ты думаешь. И с ним весело. Не веришь?
− Верю. Со мной тебе весело быть перестало?
− Он ведь расстался с Тимом... ему нужна поддержка... − добавила девушка.
Эвану нужна. Не ему. Чувствуя, что очень близок к тому, чтобы из обычного гея стать еще и женоненавистником, Джонни достал из кармана рюкзака сложенный вдвое лист бумаги − попало каким-то образом в его почту. Случайно. Или... может быть, Эван ему подбросил? Рисунок фанатки: держащиеся на льду за ручки мальчик и девочка, взрыв разноцветных сердечек нимбами над головами. Даже при совершенно ужасном художественном исполнении автора прекрасно узнавались Эван и Танит.
− Смотри... ну просто принц Дерек и принцесса Одетт... − съязвил он, протягивая ей рисунок. − Повесь на стену. Будет на что смотреть, пока будешь вязать Эвану шарфик и свитер к новому году.
− Я не умею вязать! − попыталась отшутиться Танит.
− Тогда испеки ему много печенья. Или, может, сразу заказать вам свадебный торт?
− Джонни, Джонни, почему ты такой злой? − она дернула его за рукав.
− Я не злой. Я просто разочарованный в любви. И дружбе.
В этот момент дверь раздевалки открылась и заглянул Эван собственной персоной. Джонни вытаращил глаза и чуть не поперхнулся словами. Еще утром у Лайсачека была вполне нормальная прическа, а сейчас он был подстрижен так коротко, что Джонни не сразу его узнал.
− Все хуже, чем я думал... намного... − пробормотал он. − Эван, у тебя что, вши завелись?
Не обращая внимания на эти слова, тот зашел в раздевалку, присел рядом с Танит и протянул ей стаканчик с кофе. Ну, конечно, будь они все такие друзья, мог бы и ему принести!
− Ого, со сливками... Да у вас все серьезно!
− Тебя Присцилла разыскивает... и Виктор Петренко, − Эван, наконец, удостоил его взглядом. Выглядел он с новой прической жутко, и это немного подняло настроение. Может быть, Танит хоть сейчас заметит этот нос?
− Ага, окей.
− Танит, ты идешь? – он встал и остановился у дверей. Это прозвучало так, как будто вот сейчас совершался какой-то жизненно важный выбор. Джонни скосил взгляд и посмотрел на подругу.
− Да, сейчас... пять минут... − она махнула рукой.
− Слушай, давай начистоту, − Джонни закончил свой туалет и тяжело вздохнул. − Твое дело, если тебе нравится Эван. Но ты должна знать: перед тем, как он начал подбивать к тебе клинья, он предлагал встречаться мне.
Лицо Танит дрогнуло.
− Еще в Турине... Я, естественно, его послал. Думаю, он обиделся. Помнишь ту вечеринку? Ты ее помнишь. Он подошел ко мне для разговора... был пьян, конечно, в стельку... но это не важно. Ты мой друг, и я не хочу, чтобы над тобой потешались за спиной. Я не знаю, что там у него в голове... ты видела, что он с ней сделал... − Джонни передернулся. − Ты думаешь, что действительно нравишься ему? Я буду рад, если это так. Но должен тебя предупредить: когда он наиграется в эту игру и бросит тебя, не приходи поплакаться мне в жилетку, окей? У меня все.
Танит смотрела на него неподвижным взглядом, она побледнела, но не ответила ни слова, молча поднялась с лавочки, взяла свои вещи и тихо вышла из раздевалки.
Он злой. Ну и пусть. Пусть теперь идет и рыдает у Эвана на плече. Если ему так приспичило быть натуралом, то он выбрал себе не самую подходящую девушку. Ничего у них не выйдет. Все это закончится очень быстро, и Танит снова вернется к нему... А Эван... он не сможет... он не может просто вот так взять и стать другим. Он же сам не может. И не хочет. Его в себе все полностью устраивает.
Июль 2017 года
− Вот скажи, ты собираешься там всю жизнь просидеть? В Пенсильвании? Я не верю.
Сидевший по ту сторону монитора Дрю зевнул и приложился к большой кружке с пивом. Джонни с легкой улыбкой смотрел на небритое лицо в очках и взлохмаченные волосы. И когда-то он считал его самым красивым парнем на свете... Подумать только, как меняет нас время! Хотя и сам он едва ли похорошел. Но Дрю как-то неожиданно обрюзг, потерял лоск, и стал таким... обыкновенным. Как сотни парней вокруг. Помнится, когда-то Джонни думал, что будет любить его всю жизнь. И очень хотел, чтобы Дрю любил его так же.
− Я не говорю про всю жизнь. Но сейчас меня это устраивает. В публичной жизни все-таки минусов больше, чем плюсов... Я заслужил спокойствия. И, главное, теперь я могу за него заплатить, − Джонни, в свою очередь, пригубил бокал красного вина.
− Я знал, что ты однажды это скажешь, дарлинг, − Дрю хмыкнул и постучал костяшками пальцев по голове. − Жаль, не в мое время.
− Брось... В отличие от меня, у тебя все сложилось, как ты хотел, − Джонни потянулся, и Дрю, почти на автопилоте, повторил его движение.
− Я понимаю, что ты не надеялся стать миллионером... Кстати, ты намекаешь на то, что столько лет шокировал общественность своим внешним видом исключительно ради финансовой выгоды?
− Не только. Еще это было забавно.
− Ох, Джо... − в наушниках послышался тяжелый вздох.
− Как у вас с Джеми?
− Черт бы тебя сожрал! Я ведь уже говорил, что мы расстались!
− Да? Ну прости, я запамятовал... Ну, ты ведь снова с кем-то встречаешься?
− Да. С Джонни.
− Да ладно? − мужчина демонстративно раскрыл рот, «роняя» челюсть. − А я и не в курсе...
− Его так зовут. Джонатан. Но я зову его Джонни.
− Это мило. В мою честь?
− Не знаю. Ему двадцать три года, и ему это идет.
− Хм... хм... а как же Джеми?
− Мы остались друзьями.
− Миккинс, как тебе это удается? − с легким возмущением воскликнул Джонни. − Оставаться друзьями со всеми своими бывшими любовниками!
− Признаюсь, с тобой это было нелегко... − на лице Дрю появилась широкая улыбка.
− Да пошел ты...
− Сам иди.
Они почти одновременно улыбнулись. Старые друзья, даже в единственном числе, порой стоят десяти самых лучших новых. А что касается старых любовников... Что ж, их любовь не прошла испытания временем и расстоянием, зато прошла дружба. Эндрю был единственным парнем из его бывших, с кем он поддерживал такие теплые отношения. Не считая Эвана, конечно... но с Эваном поддерживать отношения само по себе было непросто. Джонни не мог общаться с ним так же легко и спокойно, как с Дрю. Слишком много сильных чувств и переживаний из прошлого, слишком много преград их по-прежнему разделяло. Иной раз ему хотелось взять и написать Лайсачеку. Или позвонить. Или вообще взять и съездить в Нью-Йорк. Но он себя останавливал. Им двоим нужно научиться строить жизнь независимо друг от друга, создать вокруг себя новый мир, начать все с чистого листа. Это так тяжело оказалось − отпускать свое прошлое. То, что ты столько лет считал тягостным грузом, от которого мечтал избавиться, оказалось едва ли не самым ценным и дорогим, а ты понял это только при расставании. Важно было, что они оба поставили точку и отпустили друг друга. Конечно, теоретически, любой из них может вернуться, но...
Джонни отпил вина и сообразил, что Дрю уже целую минуту о чем-то рассказывает, а звук в наушниках пропал. Он вынул шнур, потом снова вставил.
− Эй, эй... я тебя не слышал... связь пропала... Дрю! Что ты говорил?
− Что последнее ты слышал?
− Как ты послал меня.
− Я, в общем... зачем позвонил тебе, Джонни... − Дрю вдруг заулыбался, смущенно и мило, как девушка, которой сделали комплимент. − Самое главное хотел рассказать! Я женюсь!
− Да? Поздравляю, − Джонни сказал это со спокойной улыбкой, не сильно удивленный, но внутри что-то странно дрогнуло, зазвенело и снова затихло.
− Да, мы с Джонни... с Джонатаном... в общем, мы решились. Не знаю, что из этого выйдет. Я... Знаешь, когда мы познакомились, он мне совсем не понравился... и я был с Джеми уже так давно... и вдруг все закрутилось, и...
− Ему же двадцать три года, − напомнил Джонни. − Как на это смотрят его родители?
− Не поверишь, он сирота.
− Вот черт... − Джонни сдавленно рассмеялся. − Никогда не думал, что буду поздравлять тебя с этим... со свадьбой... на которой сам не буду в качестве жениха.
− Ты уже успел побывать им. Дважды.
− Надеюсь, у тебя это будет один единственный раз и на всю жизнь... − Джонни протянул руку и коснулся пальцами монитора. Дрю повторил этот жест, и они соединили ладони.
− Я люблю тебя, Джон! − пафосно произнес Миккинс, чтобы тут же хихикнуть.
− И я люблю тебя, Эндрю!
Закончив разговор по скайпу, Джонни взял лежащую на столе пачку сигарет, спустился на первый этаж и вышел на улицу покурить. В окне второго этажа соседней с ним комнаты горел свет. Значит, Стефан еще не спит...
Мужчина закурил и засунул руки глубоко в карманы джинсов. Обычно ясное по ночам небо сегодня было затянуто тучами. Погода портилась. Днем звонила мама, сообщала, что ураган Саманта, о котором вещали синоптики последние дни, изменил свою траекторию и движется с побережья на север. Теоретически, он мог дойти и до Пенсильвании... Что ж, можно подождать пару дней, и, в случае чего, начинать необходимые приготовления.
Джонни закрыл глаза и прислушался. Вокруг царила блаженная тишина, только где-то вдалеке стрекотали сверчки... мягко, размеренно... Теплый даже ночью воздух был наполнен лесными ароматами и запахом свежего грунта. Он совсем как Скарлетт О'Хара... чувствует зов предков на родной земле. И почему его не тянет вернуться обратно в прошлую жизнь? Его должно тянуть.
Мысли постепенно вернулись к Дрю и их разговору. Он был рад. Действительно рад. И все-таки какая-то маленькая частичка его протестовала, желая оставить за собой единоличное право на главное место в сердце Миккинса. Дрю столько сделал для него, так помог... Джонни хотелось верить, что все это потому, что тот все еще любит его. Он даже допускал, что однажды, может быть лет эдак в пятьдесят, когда они будут совсем старыми, они снова сойдутся и будут жить, как представляли когда-то − в маленьком домике рядом с озером, и разводить собак... Джонни вытер невольно притаившуюся в уголке глаза слезинку. Он стал сильнее и в то же время сентиментальнее. Это всегда немного грустно, когда человек, которого ты любил когда-то, может быть счастлив без тебя.
– Ты так и не рассказал мне, как тебе Пенсильвания! Я очень смутно представляю это место на карте.
– Просторно, широко, много зелени... холмы, равнины, озера, пруды... Она похожа на Россию. Тебе бы понравилось... – Стефан лежал на кровати перед ноутбуком и, увлеченный разговором, поглощал конфеты. Он всерьез опасался, что набрал вес. За дни, проведенные в Америке, было съедено непозволительно много шоколада, жареной картошки, выпечки, копченостей и прочей вкусноты, которую Джонни готовил каждый день!
– Когда ты возвращаешься обратно?
– У меня еще две недели отпуска... Я вот думаю... последнюю провести в Португалии, у мамы.
– Знаешь, очень может быть, что мне удастся выкроить неделю. Я не был в Португалии... – повисло короткое молчание.
– Да. Было бы здорово. Приезжай. Если хочешь.
– Тебе там не скучно? Я про Коутсвилл...
– С Джонни не бывает скучно, ты же знаешь... – Стефан поймал себя на том, что на все вопросы отвечает очень аккуратными, ровными фразами. Будто старается скрыть что-то.
– Уговори его вернуться. Он еще может кататься и... ну, деньги ему теперь не нужны, но хотя бы просто ради удовольствия... Я тут смотрел фотки... старые, еще в альбоме, смотри... – мужчина поднял и показал в камеру несколько фотокарточек. – Какой это год? Две тысячи шестой, вроде как... Кубок России...
– Две тысячи седьмой, – быстро поправил его Стефан. – Джонни тогда выиграл золото. А я серебро.
– А мы с Машей стали четвертыми... Помню ту вечеринку, как сейчас... – его собеседник стал рассматривать фото. – Да... я что-то тут так ностальгировал по тем временам. Вы с ним тогда были не разлей вода, я помню... – в голосе послышался легкий ревнивый отзвук, и Стефан улыбнулся. – Я вот подумал, что мы с Джонни ведь ровесники... Я тогда еще мало что внятного из себя представлял, а он уже был звездой. Я вот думаю, что в этом дело было... рано он добился такого успеха, не был к нему готов. Такое бывает. Вот мы с Таней...
– О, привет, Макс!
Стефан вздрогнул и едва не свалился с кровати. За его спиной стоял Джонни.
– Ты напугал меня до отключки!
– Ну извини, твоя задница так притягательно светила из комнаты в коридор... – Вейр хмыкнул и присел на кровать. – Передавай привет Максу.
– Сам передай... – Стефан выдернул наушники и развернул ноутбук.
– Эй, Джонни, давно не виделись! Как жизнь на лоне природы? – Траньков помахал ему рукой. – А мы как раз говорили о тебе.
– Я как чувствовал. Рад тебя видеть... Говорили обо мне? Надеюсь, одно хорошее?
– Одно хорошее было... но все остальное так себе...
Они дружно рассмеялись. Стефан сполз с кровати, уступая место с Джонни, и сделал вид, что ему понадобилось отойти в ванную.
– Передавай от меня поцелуи Тане. Мне жаль, что я не смог поздравить вас со свадьбой, – Джонни положил ноутбук к себе на колени.
– Ты стал настоящим затворником! Стеф говорит, что возвращаться не планируешь?
– Я не знаю пока. У меня бессрочный отпуск... – Джонни не сдержался: – Эй, у тебя потрясный английский! Говоришь, как настоящий американец!
– Спасибо, я практикую...
– Это правильно. Но какого черта... я начинаю забывать русский! Давай, переходим на твой язык!
– Мой язык, Джо, это пермское матерное наречие... – Траньков засмеялся. – Тебя научить?
– Держу пари, ты уже материшься по-английски ничуть не хуже.
– Нет, только по-французски.
– Хм... догадываюсь, чья это заслуга.
Они поболтали еще немного. Когда Стефан вернулся в комнату, Траньков быстро попрощался с обоими, заявив, что Таня позвала его завтракать.
– Все время забываю, что у нас разница во времени почти полдня... – небрежно бросил Ламбьель, закрывая ноутбук. – У них уже восемь утра!
– Максим просто прекрасно говорит по-английски! Как настоящий американец... – как бы между делом заметил Джонни. – Помнится, когда мы познакомились с ним, он едва мог связать пару слов. И вообще сильно изменился.
– Ага, а вот французский упорно учить не хочет...
– А зачем ему учить французский? – немного удивился Джонни.
Стефан пожал плечами, нервно улыбнулся и неожиданно произнес:
– Джонни, я возвращаюсь домой во вторник.
Он заметил, как изменилось лицо друга, тот нахмурился и непонимающе посмотрел на него.
– Но ты здесь всего неделю...
– Десять дней, если точно. Завтра пятница.
– Я думал, у тебя нет обратного билета...
– Я заказал его. Слушай... – швейцарец развел руками, – не то чтобы я хочу уезжать, но меня в Швейцарии ждет куча дел. И нерешенных проблем. Не забывай, что до Олимпиады осталось полгода. Мне каждый день звонит Морис, а решать проблемы по скайпу нелегко. Здесь очень здорово, но я чувствую себя оторванным от реальности, от жизни.
Он говорил что-то еще, объясняя свое решение, пока Джонни не прервал его, положив руки на плечи.
– Стеф, давай начистоту. Это из-за меня? Из-за того, что было? Ты можешь об этом не беспокоиться...
– Джонни, я очень рад тебя видеть. И я бы с удовольствием... но я не могу... – решительно выдохнул Ламбьель. – Откровенно говоря, я приехал с одной целью: уговорить тебя вернуться на лед и кататься. Но теперь... теперь я понял, что у тебя здесь новая, другая жизнь, которая нравится тебе. Ты делаешь... большое дело...
Он сам не верил в то, что говорил. Что такое строительство катка по сравнению с тем, что Джонни мог бы делать, реши вернуться? Дарить счастье и радость миллионам людей по всему миру, вдохновлять новое поколение... оно так нуждается в этом! Стефан чувствовал, что у него самого уже не хватает на это сил. Ему слишком многое не нравилось в современной системе судейства и наставничества, но не хватало влияния и связей, чтобы это исправить. Сила Джонни была в том, что его любили. Всегда. Что бы он ни делал. Он мог бы вести людей за собой, если бы захотел...
Вейр вздохнул, закрыл глаза, потом снова открыл и улыбнулся.
– Ладно. Завтра приезжает Боз и мои друзья из Делавера. Мы должны отлично провести эти выходные. Я понимаю, о чем ты говоришь. Работа... а я... мне уже некуда спешить.
Стефан чувствовал, что его заявление об отъезде Джонни задело, хоть тот и старается это скрыть. Он всматривался в знакомые черты, пытаясь заставить самого себя быть разумным и объективным. Он желал его. Страстно. Глубоко. По-прежнему. Хуже всего было знать, что, стоит ему сделать шаг – и Джонни без раздумий раскроет свои объятья, они будут наслаждаться друг другом несколько дней и ночей... А что потом? Еще несколько лет назад он бы не стал задавать себе подобного вопроса. Импульсивный, страстный, всегда следующий порыву чувств, Стефан понимал, что больше НЕ ХОЧЕТ так испытывать самого себя. Оставаться здесь с Джонни... почти наедине... и каждый день испытывать этот соблазн... Иной раз ему приходила в голову мысль, что лучше бы уж им двоим совсем не общаться друг с другом...
– Я бы очень хотел, чтобы ты приехал ко мне. Когда сможешь. Я собираюсь в Португалию в начале августа... если ты сможешь...
– Ох, там же такая жара... – простонал Джонни.
– У меня заканчивается отпуск.
– Дрю пригласил меня на свадьбу... 4 августа. Я обещал быть там.
– Ну... ладно... – Стефан присел на кровать.
Джонни стоял над ним, сунув руки в карманы. Он часто стоял теперь в этой позе, выражающей нечто агрессивно-мужское, и даже это заводило. Ламбьель испытывал ярость на самого себя. Почему он, относясь к Джонни как к другу, не может перестать видеть в нем сексуальный объект? Когда это кончится? Он чувствовал себя озабоченным, думая о сексе почти постоянно. Его возбуждало все: цепочка кулонов и родинка на шее, рельефные линии спины, которые Джонни подчеркивал неизменно обтягивающими футболками, вечно кокетливо-загнутые ресницы, яркие, будто провоцирующие губы, которые тот облизывал кончиком языка, чуть хрипловатый голос и неизменный запах сигарет, его обтянутый джинсовой тканью поджарый зад, маленькая горбинка на изящном носу, то, как он двигался, сидел, дышал, говорил... это просто невыносимо! Почему он не может просто послать все к черту и начать трахаться с ним? Что за нелепый барьер возник вдруг в его голове? Он никогда не умел быть верным, но сейчас, впервые в жизни, Стефан не хотел, не мог вот так просто взять и поддаться физическому искушению, зову плоти, видя в этом что-то малодушное и приземленное. Тем самым он унизил бы всех троих.
– Поедешь со мной завтра встречать Боза и ребят на вокзал? – он вздрогнул, понимая, что Джонни обращается к нему с вопросом.
– Да, окей. Во сколько?
– Нужно быть там к полудню. Я тебя разбужу...
Моментально проиграв в голове все варианты, которыми Джонни мог бы его разбудить, Стефан кивнул, и заявив, что просто валится с ног от усталости, выпроводил друга из своей комнаты.
***
– По данным метеорологов из центра слежения Майами, ураган Саманта может достигнуть вод Мексиканского залива уже к субботе, – бодрый голос диктора утренних новостей заставил Джонни отвлечься от взбивания яиц для омлета. – На данный момент разрушительную силу стихии уже испытали на себе Багамские острова. С момента последних наблюдений уровень опасности составляет два балла из пяти по шкале Саффира-Симпсона.
– Как считаешь, нам уже стоит начинать беспокоиться? – Стефан, который очень внимательно слушал сообщение, посмотрел на застывшего с миской в руке Джонни.
– Что? А, нет... Едва ли он доберется до Пенсильвании. Начиная с мая было уже два тропических шторма. Возможно, достанется Алабаме.
– ...напомним, что траектория продвижения урагана практически в точности повторяет путь Катрины – самого разрушительного урагана в Америке за последние сто лет.
– Это правда, что почти во всех домах юго-восточного побережья имеются подвальные укрытия? – в голосе Ламбьеля явно слышалось напряжение.
– Что? Да нет... насколько я знаю. Эта особенность характерна для аллеи торнадо... Слава Богу, мы не в Техасе!
– А в этом доме? У тебя вроде бы есть подвал.
Джонни ухмыльнулся, взял пульт и переключил на другой канал.
– Хватит с тебя прогнозов погоды.
Вероятность того, что ураган ослабнет до тропической депрессии, не успев достигнуть вод залива, была почти 80%. Из 10 зафиксированных в разных частях побережья стихий, реальную угрозу, как правило, представляли 1–2. Джонни не сильно беспокоился по этому поводу, тем более в Пенсильвании подобные погодные явления были не так уж часты, но ему было забавно наблюдать беспокойство по этому поводу Стефана. Несомненно, тот ни разу в жизни не видел ни одного смерча или торнадо. А вот сам он видел, в том числе знаменитую «Катрину».
Позвонил Боз и сообщил, что их поезд прибывает с получасовым опозданием. Голос у брата была грустным и немного напряженным. В трубке телефона Джонни услышал детский плач. Он не видел Эмму с апреля, ища разнообразные поводы, чтобы не заезжать в Дэлавер. Словно в противовес этому, он значительно сблизился с братом. Брайан часто наведывался к нему в Коутсвилл, иногда в сопровождении кого-то из родителей, но чаще всего один. И почти всегда эти визиты сопровождались приступами внезапного откровения со стороны обоих. Боз часто говорил о Саше, и Джонни со скрытой горечью осознавал, что этот брак не сделал счастливой ни одну из сторон.
– Знаешь, она так изменилась после рождения дочери... я знаю, что с женщинами это иногда происходит... послеродовая депрессия... и все в таком роде... Я знаю, что должен проявить терпение, но просто иногда мне кажется, что Саша меня совсем не любит...
У Джонни сердце сжималось от боли при этих словах. Он слушал брата, чувствуя себя предателем и заговорщиком. Как бы тот отреагировал, узнав правду? Узнав, что Саша вышла за него ради того, чтобы стать частью семьи Вейров, чтобы быть поближе к его старшему брату? Что ж, он не доставит ей такого удовольствия...
За то время, что Стефан пробыл у него в гостях, Джонни несколько раз ловил себя на желании все рассказать другу. В том числе, и о ребенке. Единственным человеком, знавшим всю правду, был Эрик, но он умер и унес с собой в могилу этот секрет. Если бы только знать заранее, каким грузом ляжет на плечи эта тайна... Джонни никогда бы не решился на то, что сделал, и что уже не мог исправить.
И все-таки интересно, как бы Стефан отреагировал на его откровение? Скорее всего, был бы шокирован, но вот стал бы он осуждать Джонни? Незаметно для самого себя Джонни старался сделать пребывание друга в своем доме приятным настолько, чтобы тот не спешил уезжать. Поэтому когда вчера вечером Ламбьель объявил об отъезде, мужчина против воли почувствовал обиду. Конечно, он понимал, прекрасно понимал, что тот не врет про работу, и все равно воспринимал решение швейцарца, как бегство. Чего он боялся? Что повторится что-то вроде того, что произошло во время грозы? Или зайдёт ещё дальше? Джонни знал Стефана не один год, и его удивляло, что того могут беспокоить подобные вещи. Черт возьми, он столько раз приставал к нему с этим в прошлом! Что изменилось? Должно быть, все дело в том парне, с которым у Ламбьеля такие проблемные отношения. Кстати, сам факт того, что друг вступил в серьёзную связь с человеком, который был женат на женщине и явно скрывал свои сексуальные наклонности от общественности, изумлял Джонни. Это было совсем на него не похоже! Стефан всегда избегал таких трудностей и был не из тех, кто сознательно усложняет себе жизнь. Конечно, он не отчитывался в своих любовных похождениях, но некоторых его любовников Джонни прекрасно знал, пусть и заочно. Любовь и отношения всегда представляли для Стефана источник удовольствия, он легко погружался в них с головой и так же легко выныривал на поверхность. Иной раз Джонни с тайным самодовольством думал, что сам он стал, возможно, единственным, кто не ответил Ламбьелю взаимностью, и тем самым потряс того до глубины души. Правда, сейчас подобные рассуждения казались детским лепетом. Его собственные взгляды на людей претерпели серьезные изменения, а Стефан... Он оказался способен на то, чего Джонни никак от него не ожидал. Он остался самым преданным другом в худший момент его жизни. А такое не забывают.
Его мучил один вопрос: простил ли Стефан ему прошлое пренебрежение? Могут ли их отношения стать такими, как раньше? Они отдалились друг от друга, у каждого была своя жизнь, круг друзей и интересов. Джонни понимал, что должен быть реалистом – их разделяет слишком многое, и несколько лишних дней здесь, в Пенсильвании, ничего не решат.
– Стефан, позволь представить тебе моих друзей... – Джонни театрально показал рукой в сторону улыбающейся пары: мужчины и женщины. – Это Дирки и Клай Хилл.
– Привеет! Очень приятно! – почти одновременно воскликнули они, протягивая руки для рукопожатия.
Женщина – высокая, стройная шатенка с модной короткой стрижкой, показалась Стефану смутно знакомой на лицо. Он тут же вспомнил, что Джонни еще давно как-то показывал ему детские фотографии, где они были запечатлены вместе. Миловидные, хотя и немного строгие черты моментально смягчались красивой, открытой улыбкой. Ее муж, высокий, статный блондин, одетый на южный манер (джинсы, рубашка и грубые ботинки) был также очень привлекателен. Вместе они выглядели очаровательной парой, и Стефан с первого же взгляда непроизвольно почувствовал симпатию. Такое приятное впечатление на него производили далеко не все знакомые Джонни, скорее, наоборот. Но мистер и миссис Хилл ему сразу понравились.
– Дирки – моя лучшая подруга детства, из Делавера. Почти как бывшая жена, с которой я остался в хороших отношениях, – Джонни обнял женщину за плечи. – Мы ходили вместе в школу. Клай – ее замечательный муж... эээ... Клай, Дирки – это...
– Мы знаем, кто это! – засмеялась Дирки и радостно потрясла руку Стефану. – Для нас большая честь... Джонни, почему ты не предупредил, что у тебя в гостях такие важные люди? Мы бы привезли подарки!
– Главное, что вы привезли самих себя... – хмыкнул тот, скашивая глаза на довольную физиономию Ламбьеля. – Стефан гостит у меня уже неделю, но вот собрался уезжать во вторник, так что вы успели вовремя!
– Во вторник? – удивленно переспросил Клай. – Ребята, а вы не слышали про Саманту? Говорят, к воскресенью он может дойти до Северной Каролины.
– Ты это к чему?
– Если дело будет продвигаться такими темпами, как говорят метеорологи, во вторник отсюда будет не улететь...
Он сказал это довольно бодрым голосом, но повисшая в одночасье неловкая тишина заставила его смущенно пожать плечами.
– Нет, ну все, скорее всего, обойдется...
– Джонни, ты помнишь "Изабеллу"? – взволнованно воскликнула Дирки и, обращаясь к Стефану, добавила: – Несколько городов тогда эвакуировали, Дэлавер был объявлен зоной стихийного бедствия!
– Конечно, я помню 2003 год! Было очень страшно!
– Но согласитесь, ничто не может сравниться с Катриной в 2005! – вклинился Клай. – По телеку говорят, что Саманта движется по точно такой же траектории...
– В таком случае, нам нечего боятся... до Пенсильвании он потеряет свою силу... – Джонни обратил внимание, что слушавший их разговор Стефан несколько побледнел. – А вы решили ехать поездом?
– Да, знаешь, все эти пробки и долгие часы в дороге... мы с Дир любим просто сидеть в вагоне и слушать стук колес...
– Клай отдал машину в ремонт, – пояснила женщина.
– Боз тоже на поезде... – Джонни посмотрел на наручные часы. – На самом деле, это кошмар – тащиться сюда из Дэлавера на машине...
– Да, но в случае угрозы урагана собственная тачка – это единственный способ уехать из города... – улыбнулся Клай.
Все разом уставились на него. Дирки ткнула супруга в бок, а Джонни хмыкнул.
– Перестань уже говорить об этих ураганах, дорогой. Тебя клинит!
– Вы уже забронировали номер в гостинице? – Джонни оглядел тележку с чемоданом. – Я был бы рад предложить вам остановиться у себя, но боюсь, из-за Боза¸в доме не будет больше места...
– Ерунда, – Дирки вдруг вышла вперед и порывисто обняла Джонни. – Я так рада тебя видеть...
– Мы отлично проведем время, потому что сейчас со мной мои самые близкие друзья... – он поцеловал подругу в щеку и посмотрел на Стефана. Тот ответил ему благодарной улыбкой.