Глава 28
30 ноября 2015 г. в 23:12
2007 год, чемпионат США
«Джонни, ты очень красивый, когда плачешь!»
Это сообщение, присланное ему на е-мейл вкупе со словами поддержки от одного из поклонников, довершило чудовищный вечер. Как это понимать? Как комплимент? «Джонни, ты очень красивый, когда плачешь, делай это почаще?» Может быть. Но только не перед заполненными зрительскими трибунами, которые несколько мгновений назад наблюдали твое позорное падение. Это больше, чем просто падение. Это удар, сбивающий с ног. Джонни снова вспомнил слова Джеффри Баттла о том, что после Олимпиады все меняется. Все действительно изменилось для него после Турина. Он словно достиг финишной черты, которую ему не позволили ее пересечь.
Джонни старался не думать, не вспоминать, но перед глазами, стоило закрыть их на мгновение, вставал сегодняшний прокат произвольной. Его снова начинало трясти, и к глазам подкатывали слезы. В такие минуты он жалел, что стал фигуристом.
Он, трехкратный чемпион США, проиграл свое первенство Эвану. Нет ничего хуже в этом виде спорта, чем стать падающей звездой во все смыслах этого слова. Джонни был готов к борьбе, но увидев вчера свои оценки после короткой, понял, что никакой борьбы не будет. Сомнения относительно того, что ему не простят Турина, нашли свое подтверждение – у страны появился новый фаворит. И уже не имело значения, насколько хорошо он выступит в произвольной. Джонни тупо провожал взглядом высокую тонкую фигуру Эвана, покидавшего каток под гром аплодисментов. Кровь словно заморозилось в венах, он еще не ступил лезвием на лед, но мысленно уже упал. Умом Джонни понимал, что обязан бороться, ради себя, ради своих поклонников и родных, но тело уже было повержено. Если бы в этот момент он мог сняться, он бы снялся, потому что знал, что провалится. Все было еще хуже. Насколько хорош сегодня был Эван на льду, настолько же ужасен оказался он сам. В ушах до сих пор стояли испуганные вздохи и вскрики толпы, когда он упал с тройного риттербргера, и сорвал четверной, приземлившись на обе ноги, с трудом удержав равновесие. Если бы он выступал хотя бы не после Лайса, и не было бы этого сравнения... если бы Эван не прыгнул свой четверной, которого никто не ожидал... если бы не эта сраная демонстрация под окнами гостиницы под лозунгом «Пидоры, сгорите в аду»... если бы не это шоу Нэнси Кэрриган, где его втоптали в грязь еще до того, как он вышел на лед... Слишком много "если". Всё в этом мире в одночасье решило наказать Джонни Вейра, который вообразил о себе Бог весть что. Может быть, все просто паршиво совпало? Но как объяснить этому миру, что за два часа до выступления он узнал, что парень, с которым он расстался всего пару недель назад, уже встречается с кем-то другим? Что его не просто бросили, его обменяли. Дрю, друзья, его собственная страна. Он бы не удивился, если бы оказалось, что Миккинс бросил его и ушел к Эвану, честное слово! Все бросили его ради Эвана. Нет, не ради... Они предпочли ему Эвана Лайсачека. Все сразу. Как будто Вселенная сговорилась и решила над ним посмеяться. Он теряет любовь всей своей жизни и наблюдает, как на шею Лайсу с восторгом, едва не сшибая его самого с ног, кидается Танит, а за ней еще куча народу, и Эвану достается вся любовь, а ему не достается ничего, кроме фразы: «О, Джонни! Ты такой красивый, когда плачешь...» Ой, да пошли вы!
Он подавил икоту и сделал еще один большой глоток вина. Слезы кончились, и теперь он просто пил, глотая терпкую жидкость, как обезболивающее лекарство. Дрю не написал ему ни строчки, Танит даже не подошла. За два часа, что он сидит в своем номере, к нему не постучалась ни одна сволочь. Даже тот придурок-парник из Канады куда-то провалился... Небось, тоже поздравляет Эвана. Кстати, вот что еще хреново в его ситуации: твой друг пишет тебе сообщение: «О! Мне так жаль!» – и ставит грустный смайлик. А потом он же шлет смску Эвану со словами: «Вау! Поздравляю, приятель! Так держать!» Вот! Вот это особенно хреново.
«Что ж, детка, ты получил свою оплеуху! – вслух сказал Джонни, обращаясь к самому себе. – Вообразил себя гребанной королевой? Получай. Сам виноват. Слишком высоко взлетел...»
А еще он чувствовал свою вину перед Присциллой. Когда Джонни разрыдался после объявления оценок жюри прямо в kiss and cry, она тщетно пыталась его успокоить, шепча на ухо: «Все хорошо, дорогой, все будет хорошо...» А он отмахивался от нее, как от назойливой мухи, а потом орал прямо в коридоре, что это она во всем виновата. Это несправедливо, что он сорвал на ней всю свою злость. Джонни понимал это, также как и то, что не станет извиняться. То, что Присцилла позволяла ему так обращаться с собой, уже само по себе выводило из себя. Она могла бы рявкнуть на него и приказать собраться, а не сюсюкать, как мамочка.
Джонни пока еще не знал как, но понимал, что нужно что-то менять.
Телефон мигнул оповещением. Джереми Эббот.
«Не хандри! Думаю, это поднимет тебе настроение)))»
Джонни открыл ммс-сообщение с прикрепленным снимком и не сдержал смеха. Кто-то умудрился поймать, сфотографировать и скомпоновать рядом в коллаж лица Эвана и Танит во время выступления в самый "удачный" момент. Кто бы это ни был, он был готов послать ему цветы. Рожи, которые Лайс строил во время своих прокатов, были отдельной темой для приколов, но вкупе с восторженно-счастливой физиономией Танит, которая подпрыгивала на месте, подняв вверх руки, это смотрелось особенно смешно. Правда, радость от забавных снимков быстро сменилось напоминанием о том, что с какой бы физиономией не был, но Эван все-таки выиграл чемпионат США, а он стал лишь третьим.
Так как ему уже никуда не надо было торопиться, утром Джонни позволил себе выспаться, позавтракать плотно и тем, чем хотелось, принять ванну, одеться как человеку, которому по-прежнему наплевать, что о нем думают, и помириться с Присциллой. Вернее, они оба сделали вид, что ничего ужасного не произошло вчера, и не происходило до этого. Джонни понимал, что долго так продолжаться не может, но точно еще будет какое-то время. Он решил не дожидаться окончания соревнований и уехать домой вечером.
Выспавшись, Джонни почувствовал себя немного лучше, к тому же ему написал Стефан, повеселив своим вопросом:
«Ты не обидишься, если я поздравлю Эвана?»
«Поздравь, конечно, – он не мог не умилиться такой осторожности. – Почему ты спрашиваешь моего разрешения?»
«Потому что на твоем месте мне бы было довольно хреново, а Эван все-таки не мой друг. Не люблю выражать одновременно и поздравления и соболезнования.»
На душе потеплело. Стефан ведь тоже его соперник, но Джонни никогда не ощущал никакого противостояния рядом с ним. И он всегда находит нужные слова...
«Джо, ну ладно Эван... но как ты умудрился проиграть Райану Брэдли?»
Джонни уставился на следующую присланную фразу, чувствуя, что поспешил быть благодарным. Отлично.
«Райан задает себе тот же вопрос. Он мой должник до конца жизни».
Он сомневался, стоит ли ехать и смотреть выступление танцевальных пар. Танит явно не нужна его поддержка. У нее теперь есть парень Мистер-новый чемпион США – Эван Лайсачек. Пусть облизывают друг друга.
С самого вечера он не говорил ни с кем из ребят, и приехал на Спокан Арену, собираясь быстро пройти на трибуны в качестве зрителя, чтобы, не дай-то Боже, не попасться на глаза журналистам.
Пройдя через главный вход, Джонни направился через холл в сторону выхода к главному сектору, когда его громко окликнули. Обернувшись, он увидел Эвана. Они не перебросились и парой фраз с момента приезда, но его до глубины души возмутил рассерженный, почти гневный вид Лайсачека. Тот еще чем-то может быть недоволен? Хотя надо было признать, что в белоснежной рубашке с расстегнутым воротничком и черных джинсах, подчеркивающих узкую талию и бедра, Эван выглядел невероятно привлекательно. Как бы Джонни ни злился на Танит, он отчасти понимал ее. И хотя демонстративно посмеивался над новомодной манерой Лайсачека отращивать щетину и укладывать волосы гелем, в глубине души он злился на него за эту привлекательность. И хотя сильно сомневался, что между ним и Танит было что-то серьезное, даже мысли о том, что она может этого хотеть и рано или поздно получить, выводили из себя. Джонни собирался проигнорировать соперника, но тот сам решительным шагом направился в его сторону, сжимая в руках какой-то листок.
– Привет, Эван,- как можно небрежнее произнес парень. – Ты не в настроении?
– Отойдем поговорить.
– Говори, – Джонни пожал плечами.
Эван сверкнул глазами и сунул ему под нос листок со словами:
– Это твоя работа, да?
Глянув на бумагу, Джонни едва сдержался, чтобы не расхохотаться в голос. На листе были распечатанные фото Эвана и Танит, те самые, которые вчера прислал ему Эббот, с той разницей, что кто-то в фотошопе еще «пририсовал» в руки Танит два розовых пипидастра, те самые, которыми размахивают болельщицы на стадионе. Изображения украшала подпись: «Вперед, Америка!», сделанная рядом с Танит, и фраза: «Пидоры, горите в аду!», написанная возле Эвана, на лице которого замерло выражение самой грозной решимости в момент приземления с тройного акселя.
– Ооо…
– Это висело в коридоре раздевалки. Думаешь, это смешно?
– Не знаю, я только что приехал...
– Если не ты, то кто-нибудь из твоих дружков-дегенератов, – Эван сцепил зубы и разорвал листок пополам. Нелегко, должно быть, ему было ждать этой возможности.
– Остынь, Лайс, я тут ни при чем... – Джонни скривился. – Поищи дегенерата внутри себя!
Он хотел пройти, но Эван удержал его за руку и потащил в сторону.
– Эй, полегче!
– Я хочу с тобой поговорить.
– А я не хочу!
Эван редко позволял себе так открыто проявлять злость, но сейчас был просто в бешенстве. Они отошли в сторону от главного холла к служебной лестнице, и он с силой толкнул Джонни к стене.
– Мне плевать, что ты говоришь или думаешь обо мне. Но оставьте в покое Танит. Ни я, ни она не виноваты, что ты плохо катался в этом сезоне! Держи свое жало при себе, ясно? Я не знаю, чего вы хотите добиться... но через час им с Беном предстоит выступать, а она плачет и никак не может успокоиться...
– Конечно, плачет... ведь ее парень – пидор. И будет гореть в аду...
– Джонни! – Эван неожиданно схватил его за плечи. В этом жесте было неожиданно столько личного, что Вейр даже не сделал попытки его оттолкнуть. В глазах Эвана был даже не гнев уже больше – мольба.
– Ненавидишь меня? Пожалуйста. Я не такой, как вы, ясно? Когда ты был звездой, я не строил мелких подлянок, а просто работал. Не я поставил тебе оценки ниже, и не Танит. Ты просто не можешь смириться с тем, что больше не номер один. Научись, наконец, проигрывать, Джонни.
Эван практически наклонился к нему, и чем взволнованнее он становился, тем тише звучал его голос. Нос уловил тонкий запах одеколона. Джонни почувствовал, как против воли его дыхание сбивается, а взгляд фокусируется на проступившей на шее у Эвана от напряжения жилке. Он хрипло произнес:
– Нет, Эван, это ты не можешь простить мне, что я отказал тебе тогда... год назад. Ты можешь изображать что угодно, но мы оба знаем правду. Мы оба знаем, кто ты. И Танит это знает. Какими бы способами ты не пытался ее убедить...
– Джонни, я ВСЕ помню... – он произнес это «всё» таким голосом, что у Джонни перехватило дыхание. – И ты не можешь упрекать меня в трусости. Я тебе...ПРЕДЛАГАЛ. Но ты предпочел размазню Миккинса. Кстати, я слышал, это он тебя бросил... Непривычное чувство, да, Джо? Быть брошенным...
В груди словно лопнул наполненный кипятком шар, ошпаривая все внутренности. К горлу подкатил комок. Джонни испугался, что расплачется прямо при Эване. Слишком много навалилось сразу: поражение на Олимпиаде, разрыв с Дрю, травля в прессе... Неужели он такой ужасный человек? Неужели так можно? Просто так взять – и тыкать человека лицом в грязь? Стараясь, чтобы голос не дрожал, он вздернул подбородок и с вызовом глянул в глаза Эвану. Ему хотелось, чтобы эти слова прозвучали пафосно и весомо:
– Настанет такой день, Эван, – а я уверен, что он настанет, – и ты, как и я, окажешься на скамейке аутсайдеров. И ты поймешь, каково это: когда что бы ты ни делал, люди все равно отворачиваются от тебя. Я не имею отношения к этой шутке... но это хорошее напоминание для тебя, что происходит на самом деле. Да, никто не может выигрывать всегда, но точно так же успех, построенный на лжи, не продлится долго. А что касается Танит... Сначала я действительно злился на нее, это правда. А сейчас... сейчас мне ее просто жаль. А я не шучу над теми, кого мне жаль. И это не я обижаю ее, а ты. Ты же прекрасно понимаешь, на что она рассчитывает, и чего не получит. Можешь сколько угодно пускать пыль в глаза журналистам и поклонникам, это твое личное право. Но нехорошо обижать тех, кто тебя пока еще действительно любит.
Эван смотрел на него и не произносил ни слова. Зрачки его глаз то суживались, то расширялись, словно у дикой кошки, наблюдающей за своей добычей. Казалось, еще немного – и воздух между ними взорвется. Потом он неожиданно развернулся и пошел прочь, не оборачиваясь и расталкивая стоявших на его пути людей.
Джонни закрыл глаза и опустошенно прислонился к стене. У него даже заболело в груди.
– Джонни...
Открыв глаза, он увидел стоящего в двух шагах от него Тимоти Гейла. Откуда он здесь взялся, и как давно стоит? Неужели подслушивал? Парень враждебно посмотрел на него. Тим, напротив, ответил ему мягким и печальным взглядом.
– Оставь их в покое, это его выбор.
Этого еще не хватало... Чтобы Гейбл давал ему советы! После того, как сам столько времени обхаживал Эвана, как курица-наседка!
– Не знал, что у нас есть выбор, если ты понимаешь, о чем я! – резко ответил Джонни.
– Выбор есть всегда. – Тим улыбнулся. – Просто иногда он ничего не меняет.
Эван постучался в дверь номера, где жили Танит и Мэрил Дэвис. Дверь ему открыл Чарли. Удивившись, Лайсачек уставился на парня. Тот почему-то покраснел, словно выглядел неподобающим образом.
– Привет, а Танит здесь?
– Проходи... – Уайт задержался на мгновение и пропустил его вперед.
В номере была единственная комната с двумя односпальными кроватями. Танит сидела на одной из них, рядом с Мэрил и Беном. Увидев Эвана, все трое замолчали. Он почувствовал повисшую в воздухе неловкость. Танит вышла на лед в ужасном состоянии, едва успев замаскировать макияжем покрасневшее от слез лицо. Но все равно они с Беном заняли первое место. Эван хотел поздравить их сразу же после проката, но вышло как-то неестественно натужно – на них все время были направлены камеры, и Танит выглядела такой нервной, что он побоялся лишний раз дотронуться до нее.
– Эээ... можно с тобой поговорить? – он нервно улыбнулся и сунул руки глубоко в карманы, оттягивая их изо всех сил.
Танит не шелохнулась.
– Наедине... если можно...
В какой-то момент он испугался, что девушка скажет «нельзя», но она глубоко вздохнула, встала и многозначительно посмотрела на остальных ребят. Никто не говорил этого вслух, но Эван чувствовал, что все смотрят на него с осуждением. Бен пробормотал:
– Никто не хочет пропустить в баре стаканчик-другой за честную борьбу и победу?
Дождавшись, когда они покинут номер, он осторожно присел рядом с Танит. Сегодняшний эпизод в раздевалке как-то резко выбил обоих из колеи. Он чувствовал стыд, хотя и не имел к этому делу никакого отношения. Обвинить во всем Джонни было проще всего, но никакого удовлетворения, сделав это, он не испытал. Вчера на льду Эван чувствовал себя потрясающе. Сердце замирало и подпрыгивало в груди, воздух наполнял легкие и казалось, что они раздувались до невероятных размеров, становясь больше. Он ни о чём не думал, выходя на арену, и с каждым удачным прыжком словно срывал с себя невидимые оковы, вырываясь на свободу. Его так хорошо встречали, что сперва не верилось, что эти овации предназначены ему. А когда все закончилось, и судьи объявили оценки, Эван уже знал, что победит. В этот момент впервые в жизни он поверил, что способен стать лучшим. Не только в этой стране. Пусть не навсегда, пусть на какой-нибудь час, но он может. Его охватила эйфория. Он видел глаза Фрэнка, которые смотрели на него с гордостью и, может быть, чуть-чуть с удивлением. Он не хотел с ним работать? Ха! Теперь Кэррол наверняка передумал...
Но потом на лед вышел Джонни, и Эван с недоумением поймал себя на странном ощущении: видеть этот провал было неприятно, хоть Вейр и был его соперником. Эван радовался своей победе, но в глубине души сочувствовал Джонни и недоумевал: что с ним такое? Он так привык к противоборству с соперником, который был лучшим и заставлял его постоянно стремиться к большему, работать над собой... И вот он победил... Мечта сбылась, но оказалось, мечтая о собственной победе, Эван совсем не хотел провала для Джонни. Наблюдая, как пресса набрасывается и рвет "лебедя" в клочья, он испытывал смутный страх: ведь и с ним могут повторить нечто подобное однажды. Видеть падение с пьедестала человека, который столько лет был кумиром этой страны, оказалось не так приятно, как он думал. Мысль о том, что Джонни возненавидит его, причинила внезапную боль. Правда, радость в глазах Танит, ее восторженное:«Ты сделал это! Я знала, что ты сможешь!» – разогнали тучи. Какая ему разница, что думает о нем Джонни! У него теперь другая жизнь...
А потом была эта гадость с листовкой в раздевалке. Ему словно дали оплеуху. Знать бы, кто это сделал, и затолкать бумагу ему в глотку... Танит, когда увидела, так побледнела, будто вот-вот свалится в обморок, а потом расплакалась и убежала. А он стоял, как дурак, слыша за спиной гнусное хихиканье. Вся радость от победы испарилась без следа. Он чувствовал себя так, будто устроил роскошный прием на сто человек, но забыл поменять грязную скатерть, и теперь уже не важно, какое на столе стоит угощение. Ему так нравилось думать, что их с Танит считают парой влюбленных, а о них, оказывается, вот что думают...
–Слушай... это важно... Я не хочу, чтобы между нами были какие-то... – Эван судорожно пытался подобрать слова. Танит сидела рядышком, не шевелясь, такая хрупкая и беспомощная. – В общем, ты не обязана идти на это, если не хочешь. Я сам справлюсь.
– Что? – она непонимающе посмотрела на парня.
– Я про нас. Про тебя и меня. Это будет нелегко. И это только начало. Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности.
– Эван...
– Подожди, – прервал он ее, – я закончу. Ты мой друг... ты даже больше, чем друг. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Я не позволю тебя обижать... но ты должна знать, что я это делаю не только ради себя. Ты, может быть, думаешь, что я просто... что я боюсь... Но я не боюсь. Я знаю, что справлюсь с этим. Потому что это мой выбор. Но я не буду делать его за нас двоих.
– Что ты пытаешься сказать мне, Эван? – тихо произнесла девушка.
Он осторожно протянул руку и взял ее ладонь, лежащую на коленях, переплетая пальцы.
– Танит... Я хочу... быть с тобой... И чтобы мы были как... – он запнулся, словно проглотил что-то горькое. – Но мне нужно какое-то время... Я думаю, что у нас с тобой все может быть очень хорошо... потому что ЭТОГО хочу, понимаешь? Скажи, что ты тоже этого хочешь.
Он, наконец, решился посмотреть на нее. Танит задумчиво смотрела куда-то в сторону от него. Она вспоминала, как пару дней назад умирала от ужаса, когда один из демонстрантов кинул в окно камень как раз в тот момент, когда они с Эваном проходили мимо. Вряд ли он мог видеть и целиться в него, там ведь было много народу. А потом это распоряжение администрации с просьбой лишний раз не покидать пределы гостиницы... Эван никогда не афишировал свою личную жизнь, но ее не покидал страх, что может быть, кто-то случайно узнает и что-нибудь ему сделает. Эти люди – они ведь совсем ненормальные... Ей казалось, что стоит им разлучиться хоть на пару часов, над ним, подобно черной туче, нависает угроза. Он, глупый, подумал, что она расплакалась, когда увидела эту дурацкую листовку, из-за того, что над ними смеются. А перед ее глазами, словно выжженные огнем, стояли слова ненависти:«Пидоры, горите в аду!»
Танит повернулась и увидела, что Эван смотрит на нее. Ладонь, сжимающая ее запястье, была такой горячей и держала так отчаянно крепко... Никто не верит в них, кроме них самих. Она вспомнила, как он целуется, и снова захотела ощутить это прикосновение губ к своим, захотела так сильно, что голова закружилась. Боже... – Танит закрыла глаза и почувствовала, как по щеке скатилась слезинка – она влюбилась в него. И она его не отпустит. Не туда. Не к ним. Не к этим ужасным... ужасным людям, которые могут его разорвать на куски, как голодные коршуны.
Эван подумал, что сказал что-то не то, и расстроил Танит еще сильнее. Если у них есть хотя бы один шанс... Он понимал только, что больше не может так жить. Разрываться на части. Он сойдет с ума. Джонни мог бы упрекнуть, что он боится жить так, как хочет. Но он так НЕ ХОЧЕТ. Эван смотрел на аккуратный профиль со вздернутым маленьким носиком. Осторожно убрав волосы с ее лица, он наклонился и поцеловал девушку в уголок рта легким, осторожным поцелуем. Танит тут же ответила на поцелуй и сразу так... так страстно, что он был вынужден даже отпрянуть на мгновение.
– Я хочу...
Он не сразу понял, что она отвечает на его предыдущий вопрос, и подумал совсем о другом, чего она хочет прямо сейчас. Они снова поцеловались, и на этот раз он испытал волнение, такое, которое испытывает тело перед тем, как ощутить сексуальное возбуждение. Он был словно наэлектризован эмоциями, и если бы не вошедшие без стука Чарли и Мерил, все могло прямо сейчас зайти очень далеко.
– Извините... Я подумал, что вы уже ушли! – бодрый голос Уайта рассеял наваждение.
Эван смотрел на Танит, а она смотрела на него, и со стороны они выглядели, должно быть, просто ужасно, безумно влюбленными.
– Вы на вечеринку идете?
– Нет.
– Эван, ты что? – Чарли дернул его за рукав. – Ты чемпион США. Ты обязан там быть! И ты, Танит... Как же Бен будет там без тебя!
Он говорил так неестественно громко и пронзительно, что им пришлось посмотреть на него.
– Ну, скажи, что мы придем попозже... – Эван улыбнулся и многозначительно посмотрел на Танит.
Чарли замер с открытым ртом, а потом широко улыбнулся и хлопнул в ладоши.
– А, ладно... Пока! Пошли, – он потянул Мерил. – Они тут кое-чем собрались заниматься... Вам полчаса хватит?
Танит покраснела, а Эван, вместо того, чтобы достойно парировать, пробормотал какую-то ерунду. Если бы Чарли и Мерил не вломились сюда вот так, и не сказали все открытым текстом.... Да, они бы действительно сделали это.
Дверь номера хлопнула, снова погрузив их в тишину и уединение. Танит снова обвила его руками за шею, но они не поцеловались, а просто обнялись. Было как-то неловко.
– Они ведь могут опять сюда зайти... – вслух произнес Эван.
– Да...
– Не отстанут ведь... – он вздохнул и после некоторого молчания добавил: – Ну что, пойдем на вечеринку?
Танит улыбнулась, пожала плечами... Настрой всё равно был потерян. В конце концов, у них еще будет масса возможностей сделать это.
– Не принимай это так близко к сердцу, Джо. Это всего лишь внутренний чемпионат... – Стефан чем-то вкусно хрустел в телефонной трубке. Они болтали уже минут десять, и Джонни знал, что завтра его будет ждать гигантский счет за телефонные разговоры на ресепшн. Но парню было плевать.
Никакой вечеринки. Он устроил собственные "похороны" с шампанским, чизкейком и жареным цыпленком. Посыльный принес несколько огромных букетов от поклонников, Джонни расставил их прямо на полу номера, а сам лежал посередине, между вазами, как в собственной усыпальнице.
– Это самое паршивое начало сезона! Тебе легко говорить! У тебя нет соперников в своей стране! – фыркнул он в трубку.
– У меня есть я сам! Думаешь, легко побороть себя? Я сам свой главный соперник!
Джонни хихикнул.
– Прости, я забыл, что вас двое... Стефан и Ламбьель...
Они начали смеяться и, переворачиваясь на бок, он чуть не попал локтем в недоеденный кусок торта. Стефан отлично умеет поднять настроение, но всё равно не может понять его до конца. Он единственное солнце в своей стране, его никто не может погасить.
– Ты бы видел эту новую сказочную парочку... Белоснежка и бобовый стебель... Оба такие милые и такие популярные! А мне все это напомнило другую сказку... знаешь, у Андерсена... Новый наряд короля. Помнишь, там мошенники убедили короля, что шьют ему новое платье сказочной красоты. А ткань для наряда обладает свойством быть невидимой для дурака. И все, включая короля, кивали и поддакивали, восхищаясь красотой наряда, потому что боялись сойти за дураков. А потом, когда король вышел на прогулку, люди тоже аплодировали ему и восхищались костюмом, пока какой-то ребенок не закричал, что король голый! То же самое будет с Эваном... – Джонни глубоко вздохнул. – Однажды кто-то скажет правду. Только в его случае это будет звучать:«Эй, да ведь он гей!»
– Ты слишком много думаешь про Эвана, – перебил его Ламбьель. – Тебе нужно сосредоточиться на себя, вот что. Только так ты сможешь вытянуть этот сезон. Хочешь совет от друга?
– От какого? От Стефана или от Ламбьеля?
– Я серьезно! Тебе нужен новый тренер.
Джонни замолчал. Стефан только что вслух озвучил то, о чем он сам постоянно думал в последнее время. Но одно дело размышлять об этом, и совсем другое – всерьез уйти от Присциллы. Джонни любил ее. Но он проигрывал с ней. Ему нужен кто-то, кто сможет укротить его взбалмошный характер. Ему нужен учитель, наставник, а не друг и компаньон.
– Ты слышишь меня, Джонни? – засопел в трубку Стефан. – Нужно все поменять. Начать сначала.
Начать сначала? Это фраза вызвала легкую дрожь. Джонни сел на полу и поежился. Он был один в пустом номере, где-то там, через несколько комнат и стен была вечеринка, где чествовали победителя. Но Ламбьель прав... Он проиграл сражение, а не войну. До Ванкувера еще три года. За это время он сможет восстановить форму и вернуть себе потерянные очки. Если уж Эван Лайсачек смог...
– Я слышу, Стеф. Я думаю, это отличная идея...
Иногда нужно, чтобы в тебя поверил один единственный человек, и его веры будет достаточно для того, чтобы идти вперед. Эту веру легко можно спутать с любовью, для которой не важно направление, а имеет значение лишь сама суть вещей. В конечном итоге она сама становится направлением. И все-таки мы всегда вначале ищем тех, кто посмотрит с нами в одну сторону и скажет: ты сделал правильный выбор, он нравится мне, и я тебя поддержу. В трудную минуту этот человек даже сможет принять за нас решение, избавив от ответственности. Тем самым мы становимся привязанными друг к другу еще больше.
Октябрь 2017
Он смотрел, как медленно пробуждается ото сна Макс, и улыбался. Джонни всегда просыпался раньше, и в этом виделось некое преимущество. Обычно именно он ночевал у Хэмптона, и, не смотря на то, что свидание происходило на чужой территории, такой расклад всегда давал возможность уйти первому, если понадобится.
Ради него Макс снял жилье в Дэлавере, где Джонни пока жил с родителями. Это было так странно – снова возвращаться в родительский дом после очередного свидания... Джонни чувствовал себя вновь двадцатилетним, как во времена их романа с Дрю. Правда Патти, которой Макс явно нравился, немного удивила своей реакцией. Обычно она не вмешивалась в отношения сына с мужчинами, даже не стала его отговаривать в свое время от свадьбы с Эваном. А сейчас вдруг вызвала на разговор. Джонни был обескуражен еще больше, услышав от матери:
– Зачем ты морочишь мальчику голову? Это безответственно, Джон, с твоей стороны!
Она специально обратилась к нему полным именем, подчеркивая свое недовольство.
– Тебя смущает наша разница в возрасте? Мам, я тебя умоляю... Макс не маленький мальчик! Мне нравится, что он младше меня.
– У него к тебе серьезные чувства, и это заметно, – Патти смотрела на него очень строго. – А ты используешь его, чтобы отвлечься от мыслей о Стефане!
Возмущенный до глубины души такой проницательностью, Джонни парировал:
– Мне четвертый десяток! С чего ты вдруг начала заниматься моим перевоспитанием?
– Наверное потому, что явно что-то упустила в прошлом. Мне не нравится, что ты играешь чувствами хорошего человека, чтобы заполнить пустоту.
– Я, значит, пустой, по-твоему? – обиделся Джонни.
– Ты не пустой, но ты боишься одиночества и постоянно заполняешь его ненужными вещами, людьми... – продолжала мама жестко, не давая ему возможности возразить. – Ты заводишь себе друзей так же как новые наряды... А то, что для тебя действительно ценно, стараешься затолкать подальше от глаз! Я помню, как ты прятал свои любимые игрушки так, что потом сам не мог их найти! Сколько слез потом было...
Они не поругались, конечно, но Джонни почувствовал себя оскорбленным. Слова Патти буквально звенели у него в ушах вчера, когда он был на очередном свидании с Максом. А ведь они так чудесно проводили время! Почему он должен разрывать эту связь?
Макс вздохнул, улыбнулся во сне и перевернулся на другой бок. Джонни аккуратно поправил на нем одеяло и поднялся с кровати в поисках одежды. Он встречается с симпатичным парнем – и что же в этом плохого? А то, что Макс, возможно, считает их парой. В его возрасте он бы сам думал так же. Они переписываются, встречаются, ходят в рестораны, кино, катаются вместе верхом, занимаются сексом... Каким словом еще это можно назвать? Джонни было даже обидно, что он ничего не чувствовал по отношению к парню. Не то чтобы совсем ничего, конечно. Макс ему нравился, с ним было интересно, весело и хорошо в постели. Очень хорошо. В прошлом это не имело такого значения, но он не собирается жить монахом или хранить себя для мифической любви. Нет, с этими дурацкими иллюзиями покончено. Его иллюзиями... Джонни подумал, что у Макса они еще вполне могут оставаться, учитывая, что он иногда ТАК смотрел на него... Ох, этот взгляд... Джонни не мог лгать себе, говоря, что ему не нравилось чувствовать такое обожание. Он никогда не встречался с парнем моложе себя, но Макс не был мальчишкой – он был красивым, привлекательным мужчиной, и его молодость не равнялась незрелости. И самое главное: это обожание не имело отношения к его популярности. Хэмптон узнал и оценил его таким, какой он есть. Он был далек от мира спорта, ни капельки не тщеславен и понятия не имел о той "безумной диве", образ которой жил в памяти его прежних поклонников.
Обдумывая свои планы, Джонни задавался этим вопросом: как бы отнесся к нему Макс, узнав с другой стороны? Конечно, пока об этом рано говорить, но... Господи, Патти права! Он использует чувства этого парня, чтобы залечить старые душевные раны! Он хочет, чтобы его любили! Его, Джонни... без денег, славы и сумасшедших нарядов. Даже без фигурного катания...
– Почему ты всегда торопишься убежать с утра? – Джонни услышал недовольный голос и замер с одним ботинком в руках.
– Я никуда не ухожу, я просто одеваюсь... – он улыбнулся и, развернувшись, отшвырнул ботинок в сторону. – Вот! Видишь, я его выкинул...
–У меня иногда такое ощущение, что ты как Золушка... Боишься времени... – Макс сел на кровати и зевнул. Растерянный после сна, он был невероятно милым.
– Есть мнение, что с утра я наоборот выгляжу лучше, – Джонни присел обратно на кровать и поцеловал парня в плечо. – Я привык рано просыпаться. И не хотел тебя будить.
– А я... Знаешь... Каждый раз боюсь заснуть... – Хэмптон задумчиво смотрел на одеяло перед собой. – Боюсь, потому что, проснувшись, могу тебя не застать.
Джонни с нежностью провел по коротко стриженным, мягким на ощупь, светлым волосам. У Макса они были цвета меда, такого золотисто-прозрачного, сахарного. И странное это было чувство... Они знакомы всего полгода, а как будто Хэмптон всегда был в его прошлом, только он отчего-то... забыл его. И теперь судорожно пытается вспомнить.
– Я тут подумал, Джонни... – парень улыбнулся и поднял на него лицо, озаренное пришедшей в голову мыслью. – Ты только не пугайся сразу, ладно? И ты не должен обязательно сейчас отвечать...
– Я уже начинаю бояться...
– Может быть... нам попробовать... жить вместе?
В груди все оборвалось. Джонни видел перед собой суровое лицо Патти, которая отчитывала его, грозя кулаком. Он играет чувствами, дает надежду... О, Господи, ну почему ему нельзя быть таким парнем, который играет чьими-то чувствами? Если играть ими очень осторожно...
– Милый, ты... Ты меня сейчас вроде как... шокировал, – вкрадчиво произнес Джонни, отодвигаясь. – Тебе ведь это только сейчас в голову пришло, правда?
– Нет. Вообще-то я давно об этом думал...
– Давно? Мы знакомы несколько месяцев!
Макс встал и начал одеваться. Вот и настал момент для серьезного разговора. Что ж, это было неизбежно.
– Я не могу жить с тобой не потому что мы недостаточно долго встречаемся, – начал Джонни. – Есть причина куда более важная.
– Эта причина – Стефан Ламбьель? – неожиданно повернувшись, выпалил Хэмптон.
Джонни опешил от неожиданности.
– Что? С чего ты взял? Нет, конечно...
– Просто скажи: между вами что-то есть?
– Черт, мы знаем друг друга сто лет! Конечно, между нами ЧТО-ТО есть! – рассердился Джонни. – Какой ты ожидаешь услышать ответ?
– Ну, например, что ничего нет... Что я себе это все придумал... – уже мягче добавил Макс.
– Ты придумал. Вообще, знать бы, откуда у тебя такие дурацкие мысли... – пробормотал Джонни. – Стефан живет на другом континенте, и уж с кем с кем, а с ним я бы жить точно не смог! И знаешь, мне не нравится, что ты ведешь себя так, как будто уже все решил про нас.
– Ладно, прости... – Макс виновато посмотрел на него, и Джонни ощутил этот самодовольный триумф человека, который является лидером в отношениях. Хотя, стоп. У них же нет отношений! Или все-таки есть?
– Макс, дорогой, я не могу жить с тобой по гораздо более банальной и конкретной причине... – Джонни набрал в грудь побольше воздуха и произнес: – Я собираюсь снова вернуться на лед.
– И? – тот явно не понял, к чему он клонит. – Я только за... Чем это может нам помешать?
– Под словом "вернуться" я имею в виду не просто фигурное катание. Я собираюсь переехать в Нью-Йорк и снова заняться шоу-бизнесом.