К истокам кровавой реки

Освещенная часть коридора кончилась раньше, чем появилась нужная Мэсси арка. Сначала он считал шаги, потом думал обо всем, что случилось с рассвета, потом ловил себя только на одной мысли - как же пересохло в горле, несколько раз ему казалось, что он давно пропустил выход... и наконец, шарящая по стене рука нащупала пустоту. Тоннель углублялся в нишу, Мэсси понял, что не знает, как открыть дверь, и тут наткнулся на здоровенную, в человеческий рост, рукоять какого-то механизма. Стоило нажать на нее, и она неожиданно легко поддалась. Без единого скрипа, как и в башне Корнута, сдвинулась в сторону часть стены, и в образовавшийся проем хлынул яркий солнечный свет. Мэсси на мгновение ослеп, задохнулся от свежего теплого воздуха. Несколько секунд он стоял, не решаясь покинуть уже привычный тоннель, потом все же выбрался наружу. Он оказался на склоне, круто уходящем вверх, но прямо у выхода была небольшая лужайка, и вниз по косогору виднелись кустарники, несколько небольших озер, а дальше уже начинались пологие отроги, густо поросшие травой. Внешнюю долину окружал лесистый вал, но до него было совсем далеко, почти так же, как до собирающихся над горизонтом туч. До полуденной грозы оставалось еще несколько десятков часов. Мэсси вдруг сообразил, что даже не осмотрелся, прежде чем вылезти из тоннеля. Он поспешно окинул взглядом небо, зеленый простор вокруг - никого, ни человеческой фигурки на земле, ни черного крылатого силуэта над головой. Несколько птиц пронеслось к вершине, но, судя по размеру, это были именно птицы, а не ожесточившиеся и озверевшие потомки некогда населявшего Луну счастливого мудрого народа. Вдали у края котловины поднимался легкий дымок, но был ли то костер поселенцев или же догорал уничтоженный шернами лагерь, определить было нельзя. Сзади Мэсси уловил движение воздуха и поспешно обернулся. Проем за спиной закрылся, и теперь он никак не смог бы найти, где же выход из тоннеля в глубине горы. Мэсси огляделся еще раз и начал спускаться вниз по косогору. Склон за лужайкой был чересчур крутой, приходилось сползать, хватаясь руками за хилые выжженные пучки травы. Мэсси добрался до небольшой рощицы и надеялся, что тут идти будет легче. Держаться за ветки действительно казалось удобнее, но только на первый взгляд. Деревца, невысокие, с тонкими прямыми бледными стволами, легко ломались, из трещин на ветках, даже из обломанных черешков листьев, сразу же начинал обильно течь липкий млечный сок. Пока Мэсси вылез из рощи, он угваздался буквально с головы до ног. Липкими пятнами были покрыты не только руки, но и лицо, и одежда. Вспомнив слова Авия о съедобных растениях, он попробовал слизнуть сок с ладони и тут же сплюнул - на вкус это было хуже желчи. Зато хоть озеро было рядом. Он долго отмывал руки с песком, но липкий сок упорно не желал расставаться с кожей. Выше среди камней тек родник, впадавший в озеро. Вода в нем была вкусной и чистой, хотя сейчас Мэсси обрадовался бы и затхлой луже. Напившись, он решил проверить сумку. В ней оказалось старое огниво, украшенное незнакомым узором - двумя соприкасающимися полукружиями, кинжал с рукояткой из цветного камня и пресловутая губка. Ничего съестного не нашлось, и Мэсси мысленно порадовался, что переживания утра напрочь отбили у него аппетит. Добрых четверть часа он оттирал злополучные пятна краски, время от времени оглядывая окрестности. Не было заметно никого, ни людей, ни шернов. Иногда ему казалось, что, пока он пробирался подземельем под горным кольцом, на поверхности прошли годы, и теперь он один на всей Луне. Мэсси встряхнул головой - глупости! Вроде сказок, которые он сочинял в детстве и рассказывал другим ребятишкам. Однажды мальчишки даже собрались его побить, чтобы не выдумывал, и ситуацию спасла Хонорат, прибежавшая с кучкой камней в подоле. Он не попрощался с Хонорат! Она решит, что... о мать-Луна, что она решит? И Донат вот-вот отправится на верную гибель через подземный ход, отправится к поселенцам, которые убъют его только за то, что он - выворотень... До полуденной грозы еще далеко, но Мэсси даже не знает, где выход из Гранитного хода, куда шерны гнали своих покорных слуг на битву с докучающими им людьми. И все же надо было идти и искать живущих здесь поселенцев, как-то приспосабливаться к жизни среди них. Мэсси абсолютно не представлял, как это может произойти и что он будет говорить. Чтобы оттянуть неизбежный момент, он решил еще раз попробовать оттереть липкие руки. Там, где пятна млечного сока попали на рубашку, они высохли и материя затвердела, да и лицо покрылось будто коркой. В итоге он, еще раз оглядевшись, просто залез в озеро, чтобы отмыться и отстирать одежду, а потом по примеру жителей общины сел обсыхать чуть выше на пригорке. Солнце, поднявшееся уже к самой вершине своего пути, жарило и размаривало нещадно, воздух, как обычно перед грозой, казался тяжелым, и давил на грудь. Мэсси вытянулся на траве во весь рост, напомнил себе, что даже дремать нельзя, но через минуту провалился в глубокий беспробудный сон без сновидений. - Вызывал, твое высочество? - в дверь кабинета первосвященника просунулся Ивар, главный переписчик и доверенное лицо понтифика. Обоих связывала если не многолетняя дружба, то знакомство и приятельские отношения, Ивар лично помогал Севину сместить его предшественника, и потому в общении позволял некоторую фамильярность. - Вызывал, - кивнул Севин, не отрываясь от бумаг. - Дверь за собой запри, чтобы никто не вломился без спроса. Ивар присел в кресло напротив, подождал немного и деликатно кашлянул. - Я про тебя не забыл, - понтифик протянул ему лист с заметками. - Ты внимательно прочитай и сделай мне из этого речь, не одну, а три-четыре, постепенно, постепенно... Знаешь же, что я бываю косноязычен, а ты прекрасный оратор. Время есть, несколько дней я эту тему поднимать не буду. Ивар взял лист в обе руки, приблизил к лицу и начал читать. Брови его понемногу ползли вверх, лоб шел морщинами. Дочитав до конца, переписчик опустил руки на колени и внимательно посмотрел на патрона. - Однако! Севин усмехнулся краешком рта: - Я знал, что ты так отреагируешь. Нет ничего неизменного, и тут я собираюсь поменять риторику, так надо. - Но объявить вчерашнего еретика и самозванца святым мучеником это как-то... неожиданно. - Он не в один день стал еретиком, и не в один день станет святым. Я же сказал, постепенно. - Зачем? - Ивар в упор посмотрел на понтифика. - Я тебя знаю давно, выгода тебе от этого какая? Севин снова усмехнулся. - Вот поэтому я в кресле первосвященника сижу, что я понимаю, а тебе объяснять надо. Ивар опустил голову в бумаги: - Ага, вот это: "... а также клеветники, какое бы высокое положение они ни занимали, которые возвели напраслину и заслуживают...". Под Гервайза копаешь? - И не только под него, - Севин поднялся и остановился напротив окна. - Воли много хотят... Ну, ты понимаешь уже - если проклинаемый тем же Гервайзом покойный Марк будет считаться мучеником... Гервайзу придется вести себя сдержанней, и помнить, что я не Крохабенна. А у многих знатных семейств сыновья участвовали в Южном походе и потом считались учениками. Да они и сейчас ученики. - Знаешь наверняка? - Думаешь, у меня нет своих источников? Знаю. Их перестанут считать еретиками, им не придется скрываться, они будут благодарны, а если не будут - я найду способ напомнить. В окно была хорошо видна белая, выжженная солнцем площадь, дальше стены богатых домов, еще дальше - собиравшиеся на горизонте облака. Сейчас на фоне неба не торчали шпили крепости шернов, и все же этот участок приковывал к себе внимание непривычной пустотой. Непривычной, несмотря на шестнадцать прошедших лет. Севин слегка вздрогнул, так живо ему представились подплывающие к берегу заморские корабли, перемахивающие прямо через борт черные фигуры, в которых не было ничего человеческого - всего один раз в жизни он видел прибытие гарнизона, и память об этом зрелище будет преследовать его до могилы. Нет, счастье все же, великое счастье, что на Севере больше нет и не будет крылатых чудищ, за одно это Марк достоин благодарной памяти. А Юг? Юг, беспрестанно требующий помощи, людей, оружия? Продержится ли он, сможет ли служить заслоном между землей своих отцов и вотчиной коварных первожителей? Никодар уверяет, что дела там плохи, но держатся же поселения шестнадцать лет. Сегодня вечером опять высылать отряды с боеприпасами... что же, это наименьшее из зол. Хотя такая помощь все равно не позволит уничтожить шернов в их неприступных горах, как мечтает племянник. Севин плотно сжал губы. Уничтожить шернов, а будет ли это благом? Сейчас поселения зависимы от Старого света, как с чьей-то легкой руки уже называют Северный континент, а если первожители больше не будут угрожать колонистам? Не окрепнут ли поселения на заморских плодородных землях, не станут ли считать себя независимыми от северной метрополии? Не начнутся ли распри уже между людьми с двух берегов? И если южные земли взрастят достойного мудрого вождя, который захочет подчинить Старый свет... нет, такое даже представлять не хочется. Юг должен навсегда оставаться только заслоном для Севера. Здесь шерны были проклятием, там они стали благословением, сдерживающим людей от братоубийственных междоусобиц. Севин прикрыл глаза. Пусть себе завистники считают, что должность понтифика легка и необременительна. Пусть не знают, каково это - вершить судьбы людей. За прошедшие годы страна начала работать наконец на себя, а не на дань крылатым упырям, все идет по накатанному пути, только неожиданные конфликты вызывают у него раздражение, но они, слава небесам, бывают не так уж часто. А то, что он собирается сделать сейчас, это не конфликт. Это интрига, позволяющая снова почувствовать остроту жизни, порадоваться удаче, полюбоваться собственным умением вывернуть ситуацию себе на пользу. Сзади опять деликатно кашлянули. Севин настолько погрузился в свои мысли, что забыл о присутствии переписчика, и обернулся с изумлением: - Ты еще здесь? - Я вот спросить у тебя хочу, - с некоторым смущением сказал Ивар. - Вот этот еретик, он же мученик святой... ты же хорошо его знал... а теперь чуть ли не бога из него собираешься делать... - Ну да, - самодовольно ответил Севин. - Богов для народа надо создавать себе на пользу. - Я не о том... короче, а если он им и был? - Что? Успокойся, Ивар, а потом берись за работу, когда начнешь опять рассуждать здраво. - Да я пытаюсь, - оправдывался переписчик. - Просто я подумал, явился человек непонятно откуда, исчез потом непонятно куда, умер ли он, жив ли, неизвестно. Севин сел обратно в кресло и внимательно посмотрел на собеседника. - Умер, - сказал он четко. - Умер, Ивар. Да там, когда к столбу привязывали, уже живого места не было... умер, не сомневайся. - А куда делся потом? Первосвященник начал перетасовывать бумаги. - Есть тысячи способов спрятать труп. Сжечь, в море сбросить... ты мне не скажешь, куда Братья истины живого Роду дели? Я же помню, что ты и для них памфлет составлял! Ивар прижал ладони к сердцу. - Один раз, и это было давно, и я с тобой поделился, - сказал он проникновенным от честности голосом. Понтифик хлопнул по столу. - Ладно, мы с тобой рассуждаем здраво и понимаем, не все ли равно, с Земли люди, с той стороны, да пусть хоть с Солнца свалились. А насчет Марка не беспокойся. За пятнадцать лет ничего не случилось, и теперь не случится. Если он был один за все это время... значит, путешествовать тяжело или даже почти невозможно. Ты же не боишься его гнева за то, что будешь составлять для меня речь? - Не знаю, право, - пожал плечами Ивар, - просто я подумал, что все же что-то неестественное в этом было. И ученики его болтают, ну ты же знаешь эти слухи, что он вернется, что он воскрес... - Пусть попробует, - приятно улыбаясь, пообещал Севин. - Живой он нам не нужен. Если вдруг появится, столб у моря еще стоит. Мэсси проснулся мгновенно. Что-то нарушило его сон, но он не мог понять, что конкретно. Опасаясь сразу вскакивать, он прислушался - вокруг стояла почти полная тишина, как всегда бывает ближе к полудню. Небо не изменилось, он скосил глаза - солнце стояло почти там же. И тут раздалось короткое высокое тявканье. Мэсси вскинулся - немного ниже по косогору бродили в траве несколько собак, явно домашних, чистых и не исхудалых. Рядом стояла небольшая тележка, в которые обычно запрягали собачьи упряжки как обитатели горного города, так и колонисты, а немного поодаль обнаружился и хозяин упряжки - невысокий худощавый человек с замотанным черным платком лицом. Поселенец сидел вполоборота и рассматривал или как-то чинил свое оружие - такую же плюющуюся огнем штуку, из которой еще утром пальнули по скале. Поселенец не услышал Мэсси, зато услышали его собаки, бросившиеся с лаем к вставшему с травы чужаку. Человек вскочил, вскинул ружье, поднял его к лицу, прицеливаясь: - Ну что, выспался, выворотень?