К истокам кровавой реки

Мост был перекинут через реку, и по железнодорожному полотну шел поезд. Мерно стучали колеса, стоял ясный весенний день - нежная, едва распустившаяся листва на деревьях говорила именно о весне. В воздухе откуда-то издали плыл колокольный звон. Подъезжая к переправе, поезд сбросил скорость, прогудел - и паровозному гудку ответил слабый гул сверху. В небе показался самолет, серый одноместный, не пассажирский. Он снижался стремительно, как хищник, завидевший жертву. Две вспышки подряд молнией метнулись с неба. Поезд дрогнул. Он остановился не сразу, какое-то время колеса еще стучали, неровно и отрывисто, зато обшивка вспыхнула мгновенно. Вагон разваливался на ходу. Мелькнуло серое брюхо уходящего вверх самолета. Поезд пылал, черный столб дыма поднимался ввысь, вода в реке бурлила. Снова послышался гул с неба - это возвращался самолет. Новый взрыв сотряс мост. Огня стало больше, пламя раскинулось от берега до берега, и в нем чернели оставшиеся словно в насмешку целыми стальные конструкции перил. Самолет исчез вдали. Над землей метался тревожный колокольный звон. Небо было ярко-голубым, словно умытым, молодая листва шелестела, в чистом воздухе разносились людские голоса и гудки автомобилей. Истаял горящий мост, клубы черного дыма, искореженные вагоны, мелькнул и пропал мгновенно столб-указатель с латинскими буквами. Последним стихло эхо колокола. Данияр слегка помотал головой, стряхивая остатки наваждения. Уже не радовали ни прекрасная погода, ни аккуратные домики с кружевными занавесками и отмытыми до прозрачности стеклами, ни клумбы, пестрые, яркие, напоминающие украшенные цукатами торты. Этих жутких снов не было уже давно, и вот опять, не то другой мир, чужой и страшный, не то просто горячечные фантазии. Каждый раз он чувствовал себя, как пассажир остановленного на полном ходу поезда. Будто та грозная реальность была настоящей, а его выкидывало в идиллически спокойную Европу двадцать восьмого века. Теперь он будет гадать, что это была за река, кто и почему атаковал мост, гадать, как всегда, безрезультатно. Ну пусть, это хотя бы отвлечет от мыслей о полученном письме. О нем ведь тоже не знаешь, что и думать. До условленной встречи с Азой оставалось еще время, Данияр решил обойти Университет вокруг. Здания использовали частично, похоже, в качестве архивов или еще каких-то хранилищ. Заколочена большая часть окон, фасады отремонтированы не так, как полагается главному учебному заведению столицы, но если на корпуса не смотреть, а смотреть на цветущие деревья… Яблони, вроде как. Чуть позже они зацветут и за Уралом, и в Синегорье. Сейчас там пора тюльпанов… Может, если бы не полученное письмо, он бы и не вспомнил про те тюльпаны. Про степь. Про горы, поросшие хвойным лесом. Они как будто тоже вместились в конверт. Поздно, черт подери, поздно! Почему только сейчас? Где вы были десять лет назад? Почему ничего не предприняли, когда горел Париж? Почему не перечили Европейскому Совету? Почему только теперь задумались о судьбе своих студентов и о деньгах, вбуханных в их обучение? Припекло там, наверное, если начали на родину образованных людей возвращать… И все же, если бы не Аза с ее лунным проектом, он бы сейчас не горячился искусственно, не пытался вызвать в себе негодование на правительство Империи, которое наконец-то спохватилось и зовет домой. Письмо ему передали накануне вечером, по дороге с работы - просто подошел на улице незнакомый человек, поздоровался и протянул небольшой конверт со словами: - Прочитаете дома. Данияр машинально взял бумажный прямоугольник, а человек, слегка поклонившись, исчез в толпе. Дома он прочитал послание раз, другой, третий. Буквы складывались в слова, слова в предложения, но смысл текста все равно ускользал. Руки почему-то затряслись, лист бумаги выпал и закружился по комнате, и подобрать его сразу не удалось. Наконец, он подцепил письмо, заново проглядел, сложил несколько раз и спрятал в стол. Домой. Не в дом на тихой Варшавской улице, а домой – туда, где родился, где провел детство и юность, где не надо говорить на чужом языке, где родной каждый камушек и травинка, каждая капля воды в реке. Где дорога через степь по весне непроходима, где сурова зима, а лето бывает безжалостно жарким, и все равно это дом! Не заменит его тихая, спокойная и уютная жизнь в Европе. Зовут. Сами зовут. «Вас никто не неволит, и, разумеется, вы можете даже не отвечать, но если вы сочтете нужным задуматься… То, что вы не получили диплома, лишь пустая формальность, ибо срок обучения был практически завершен… В свое время было сделано немало ошибок, но если бы бывшие учащиеся помогли в восстановлении доброго имени Университета, и не только имени…» Может, это проверка, ловушка? Может, его давно подозревают в нарушениях конвенции о запрете частных лабораторий и прочего? Он вытащил письмо из укрытия и перечитал - правильное построение фраз, но все же какое-то неестественное, как бывает, когда пишешь на чужом языке. Или показалось? Неужели в необъятной Империи нет человека, для которого польский язык - родной? Хуже другое - неужели там так мало осталось образованных людей? Или же вправду за возрождение науки взялись всерьез и дорог буквально каждый? Студенты из многих ведущих институтов в последний год обучения ездили обучаться за границу по обмену, может, сейчас во всем мире возвращают домой своих? Не думают, что люди давно осели на в чужой стране, что кто-то обзавелся семьей или работой, а то и бизнесом, который бросить не может. Если об этом забыть! Сколько он уже бьется над невыполнимой задачей - восстановлением космического корабля. Сколько приходилось мудрить, обосновывая производство слишком сложного для обычного самолета механизма, сколько ночей он не спал, вручную выполняя расчеты, которые нельзя было доверить заводским перфолентам, сколько переключателей и прочих элементов управления уже не выпускалось, и нужно было разыскивать их на старых аппаратах. Аза настойчиво просила его принять хотя бы часть обещанного вознаграждения, Данияр так же упрямо отказывался - по правде сказать, идея довести до ума способный подняться в космос аппарат захватила его настолько, что он не бросил бы ее, даже если бы за это пришлось приплачивать. Но иногда у него буквально опускались руки, потому что задача казалась непосильной. Хорошо было его предшественнику, которому не вставляли палки в колеса с первым кораблем. И все же выполнима работа или нет, он взялся за нее и отказаться уже не может. Не может бросить сам, потому что недостойно мужчины бросать начатое дело, и не может подвести Азу… ибо бросить постройку - значит, перестать видеть ее. Пусть редко, много реже, чем хотелось бы. Пусть приходится встречать ее недовольные гримаски, выслушивать упреки, что работа занимает слишком много времени. Нет, на письмо он и отвечать не станет. Поздно спохватились, родины в старом понимании теперь все равно ни у кого нет. Мир превратился в загон для равномерно жующего человеческого стада, не все ли равно, из какого дерева он сделан и где расположен, а природа везде хороша. Вот какая красота вокруг, как в стихах старика Хайяма: Весна. Желанья блещут новизной. Сквозит аллея нежной белизной. Цветут деревья - чудо Моисея... И сладко дышит Иисус весной. Он неожиданно сообразил, что ни разу не видел рубаи в польском переводе. Можно поискать в магазине, даже прямо сейчас. Рядом на улице оказалась книжная лавка - узкая лестница вела вниз, в полуподвальное помещение. Такие магазинчики Данияр любил, окошки в них были расположены высоко, полы пахли мастикой, стены всегда свежевыкрашены, а полки и стеллажи поставлены так тесно, что среди них трудно протискиваться и легко затеряться. Все же внутри было необыкновенно уютно, хотелось взять какую-нибудь книжку и читать, забыв о времени. Но пока он разглядывал названия, желание зачитаться пропало. Сплошь любовные романы или примитивные приключенческие, кулинария, стихи каких-то новомодных поэтов. Он пролистал из любопытства один томик и поспешил засунуть обратно. Классики не было, может, на другой полке? Он немного покружил по лабиринту стеллажей и позвал на помощь продавщицу - молоденькая миловидная девица искренне не понимала, чего от нее хотят. Она добросовестно подсовывала ему то одну, то другую книгу со стихами. Имени Хайяма, как выяснилось, она не знала вообще. Сообразив, что придирчивый покупатель ничего приобретать не собирается, она с обиженным видом начала расставлять книги обратно на полки. - У вас лавка небольшая, старых авторов может не быть, - заметил Данияр, желая хоть что-то сказать в свое оправдание. - У нас как раз есть старые книги, - сердито бросила девица через плечо, - в крупных магазинах вы и вовсе ничего не найдете. Она права, размышлял Данияр, поднимаясь по лестнице. В больших букинистических магазинах с блестящими витринами продавались новенькие канцелярские принадлежности, календари, картины на стену, свежие издания тех же любовных романов, но он не видел классиков. Ни одной книги, автор которой бы жил хотя бы лет сто назад. Надо было в университетских библиотеках не только техническую, а и художественную литературу таскать, теперь он рисковать не может. На встречу Данияр почти опоздал. Аза обычно заставляла себя ждать, сегодня она появилась вовремя, и, едва выйдя из машины, высказала неудовольствие по поводу того, что он не дожидался ее, а пришел одновременно. Он уже привык к ее перепадам настроения и относился к ней почти как к ребенку, хотя она была старше. Она то требовала отчета, не дослушивая и до середины и обрывая на полуслове, то упрекала, что он скрывает сложности работы, то, наоборот, недоумевала: «Что там можно так долго достраивать?», и тут же отмахивалась от объяснений, в которых все равно не разбиралась. Данияр отлично понимал, почему он так снисходителен, и что это, похоже, расплата за то, что он дожил до тридцати с лишним лет, ни к кому не привязываясь и не зная никаких романтических страданий. Не будь эта женщина так обаятельна, он бы точно давно отказался от ее заказа. Хотя нет, ради единственной возможности прикоснуться к последнему кораблю, способному домчаться до иных миров, можно вытерпеть чье угодно скверное настроение. У Азы оно сегодня было скверное вдвойне. Она, не здороваясь, буркнула: - Еще позже вы подойти не могли? Над чем сейчас работаете? - Над координацией узлов. - Вы про нее мне говорили на прошлой неделе! – негодующе заявила Аза. - И на следующей буду говорить. Вы правда думаете, что все так быстро? Я предупреждал, и не раз. А вы обещали, что претензий иметь не будете. - Ладно, рассказывайте, что у вас. - У меня работа по плану, пока ваш заказ неофициален, я им занимаюсь помимо основных заданий, а они есть. Сейчас пока проблем нет, было что-то по мелочи. - Например? - Например, не находилось достаточно скоростных счетчиков, заменил два на один плюс релейный элемент... - Что вы мне это говорите! - раздраженно перебила Аза. - Я в этом все равно ничего не понимаю, вы, когда осмотрели аппарат, сказали, что корпус в нормальном состоянии. - Я от вас это в сотый раз слышу и в сотый раз говорю - да, корпус в нормальном, а к самой главной составляющей, к двигателю, при постройке еще даже не приступали. Ну двигатель это же ерунда, правда? Просто такая мелочь, не стоящая внимания. - У машины мотор заменить проще всего, - сказала Аза, оглянувшись на свой автомобиль. Данияр невесело рассмеялся. - Пишта был гений, может, он собирался установить устройство, способное игнорировать притяжение Земли, или что-то еще более невероятное. Я кроме старого доброго двигателя внутреннего сгорания ничего придумать не могу. А ни один двигатель внутреннего сгорания еще даже ни единого самолета выше десяти километров в воздух не поднимал. Если бы вы могли найти первую вернувшуюся на Землю машину… - Она бесследно исчезла, еще Яцек не мог ее найти. Занесло песком, Сахара большая. И она исчерпала свой резерв, потому что была рассчитана на один полет и одно возвращение. - Я знаю, но просто бы двигатель осмотреть! Ваш секретарь точно ничего не может сказать? - Ничего, он просто нажал на кнопку и просто улетел на Землю. Из дома он не выходит, если бы вы его видели, вы бы поняли, почему, и в гости я тоже редко кого приглашаю. - Автоматически курс рассчитать легче, чем сделать управляемый корабль, - произнес Данияр задумчиво. – Вы определились уже? Вы отправляете на родину своего секретаря, и машина может не возвращаться? - Я не знаю, - она беспечно улыбнулась, будто только что не была в отвратительном настроении. – Вы что же, отказываете мне в праве быть непредсказуемой? Может быть, я тоже хочу увидеть этот новый неповторимый мир. Может быть, я хочу увезти оттуда человека, который по воле судьбы застрял там… вы представьте, как можно тосковать по родной земле. - Господь всемогущий! – с чувством воскликнул Данияр. - А вы представьте, как усложнится задача, если корабль должен полететь и вернуться, и как это протащить через цензурную комиссию! Вы же последние месяцы повторяли, что вам лететь незачем! - Я передумала, - ответила Аза спокойно. – Все равно вы еще только рассчитываете, а не строите. - Ну как вам объяснить, что это не два дня! Вы хоть подумайте, что топлива потребуется больше. Это не только мое время, на которое вам наплевать. Это ваши деньги. - Я все равно их трачу, - возразила она все с той же улыбкой. – Ну, потрачу немного больше, так на себя, а не просто на помощь бедняге Матту. Я всегда презирала благотворительность. Что толку в добром деле, когда даже не узнаешь, чем оно закончится? - Толк всегда есть, добрые дела просто так не пропадают. - Да неужели? Вы такой идеалист? - спросила Аза с насмешкой. – Или оправдываете этим свое нежелание усложнить расчеты? - Это мне в детстве мать сказку рассказывала. У Аллаха далеко за семью небесами есть хрустальный ларец, где он складывает все добро, сделанное людьми. Если какое-то дело случайно не пригодилось, оно все равно попадает в ларец. Вдруг нужно будет совершить что-то благое, а сделать это будет некому, тогда Аллах достает из своего ларца то самое доброе дело и пускает его в мир, - Данияр договорил последние слова с раздражением, потому что Азе это показалось откровенно забавным. - Вам весело, что мне сказки рассказывали? Конечно, у меня было не такое детство, как у вас. Я и хворост в семь лет собирал, и кизяк. И в школу в сильные бураны не ходил – тогда-то сидел у печки и слушал сказки. - Детство? – спросила она зло. – Молодой человек, у вас оно - было! Если вы сказки слушали, а не ругань и скандалы. Вы хворост в семь лет собирали? А про работу на трикотажной фабрике в пять лет не слышали? Когда нитки обметаешь… сколько я их выкашляла, чудо, что у меня голос сохранился. - Простите, я не знал. У вас чудесный голос. - Голос… голос, а вы мне даже цветов ни разу не принесли, - укоризненно сказала Аза. - Я приносил. Вы сказали, что розы не любите. - Надо было еще какие-то цветы принести! - Я три раза приносил и все три раза не угодил. Аза поглядела на него с изумлением: - Какой вы, однако, злопамятный! - Какой уж есть. Оба помолчали. - А почему вы приносили мне цветы? - спросила вдруг Аза. - Просто потому, что так принято, - Данияр смутился, и, чтобы скрыть это, быстро задал встречный вопрос: - Больше нигде не может сохраниться чертежей или каких записей? Подумайте, может, изобретатель отдавал их кому на хранение? Может, в доме человека, который улетел на Луну? - Он продал дом, последние дни снимал квартирку над телестудией, телестудию разгромили, да и не думаю, что там были чертежи, - Аза посмотрела на него непривычно пристально. - Точно потому, что так принято? - Что? - Цветы. - Ну... да. - А я ведь вам нравлюсь, - сказала она без тени сомнения. - Вы всем нравитесь. - Поедем сейчас ко мне? Только быстро, а то я передумаю, - ее голос только на секунду прервался в начале. Это было неожиданно, или наоборот ожидаемо, с ее непредсказуемым характером. Она решила покрепче привязать его к себе, позвать и оттолкнуть, просто скучает, или истосковалась от одиночества, - в любом случае, это же не ответ на его чувства, это неправильно, так быть не должно, она сама же потом его упрекнет... - Нет, благодарю. Расчеты я продолжу у себя дома или на заводе. - Не делайте вид, что не поняли. Или что не мечтали об этом с первой нашей встречи. - Но вы же это просто от скуки! Аза, не слушая, подошла ближе, на миг прижалась своими губами к его. На миг, на краткий миг, который ничего не значит для равнодушного, но для влюбленного стоит любых жертв. Так же неожиданно она прервала поцелуй и сказала с оттенком торжества: - Теперь ты поедешь...