К истокам кровавой реки

Табир потерялся где-то за круглым горизонтом, солнце низко спустилось к западу, хотя припекало еще сильно. Здесь было царство степи, ни перелесков, ни кустарников - только колышущаяся зеленая равнина вокруг, лишь кое-где виднелись контуры сторожевых башен. У края дороги трава высохла и ломко шелестела, но дальше ее не могла засушить никакая жара - густое, сочное разнотравье переливалось волнами под порывами ветра. Над степью зависли неподвижными тенями хищные птицы, изредка стремглав спускавшиеся за добычей, больше ничто не нарушало раззолоченную предзакатную небесную синеву. К ароматам цветов примешивался незнакомый соленый запах. Далеко впереди степь уже не казалась изумрудной, она приобрела новые цвета - то голубовато-серебристый, то золотой, то... Да, это было море. Собачья упряжка остановилась, не добежав до начала побережья. Царство травы сменил плотный влажный песок. Это было похоже на горное озеро - как полуденный ливень походит на дождевую каплю. Волны расплескивались по песку, оставляя после себя хлопья белой пены, те мгновенно исчезали под палящим солнцем, но новая волна обрушивалась на берег, и новая, и новая... Вблизи сквозь воду просвечивало золотистое песчаное дно, на горизонте море было блестящим, таким, что цвета не разобрать, только плясали на нем солнечные блестки. В лицо повеяло соленой прохладой. Мэсси вспомнилось, как о море рассказывала Хонорат, пытаясь передать отрывочные детские впечатления: - Я очень маленькая, еле хожу... Но я помню - много, много воды, песок, огромный корабль... А волны какие - ростом больше меня, я бегу к ним, но меня хватают и утаскивают. Как давно это было! Попаду ли я туда еще... Он тогда и не мечтал сам увидеть Великое море, а вот оно, перед глазами. Обволакивает руку соленой прогретой водой, выбрасывает на песок прозрачные камешки. Мэсси выпрямился: - Тут и правда очень красиво... - Раньше тут была степь, - Анна тоже глядел вдаль. - Видишь, как линия берега изгибается? Это залив, он образовался совсем недавно, лет ему примерно столько, сколько тебе. Там, далеко, где горизонт, был первый приморский город шернов. Он уже тогда наполовину сполз в воду, чтобы разгромить его окончательно, мы его затопили. Но он за себя отомстил, равнина начала проседать, море остановилось только через пару десятков дней. Я уже начинал беспокоиться, - Анна криво усмехнулся, - что оно до гор дойдет. Но остановилось, слава Земле. - А как затопили? - спросил Мэсси. - Обыкновенно, заложили взрывчатку в городские подземные ходы. Так он и ушел на морское дно. Если бы была лодка, можно было бы проплыть и поглядеть на обломки стен и башен на дне, залив этот большой, но неглубокий. Город виден, поэтому гавани строили не здесь, а поодаль. Люди не хотят вспоминать, кто жил здесь прежде. Кто жил здесь прежде... Мэсси представил себе останки древнего города под толщей воды - стены домов, крепости, разрушенные донжоны, обвалившаяся каменная лепка. То ли его разморило от жары, то ли от неустанного шума прибоя, но затонувший город уже казался более реальным, чем морской берег и степь позади. Время откатывалось назад, как морская волна. Гордо вздымались белые башни, трещины исчезали с каменной кладки, стены сияли чистой белизной. Город стоял на берегу - светлый и молодой. Наваждение перед внутренним взором растаяло - снова расстилался зеркалом залив, буруны выплескивались на морской песок, и в реве их слышалось знакомое когда-то имя. Морская вода полнилась бирюзовой печалью, переливаясь золотыми отблесками солнца и повторяя на цветовом языке древнее название. "Эйнар. Эйнар. Эйнар." Точно! Это он, первый приморский город, уничтоженный в самом начале Южного похода, это про него рассказывал Авий, это о нем предупреждала цветная стена в зале под башней Корнута. Здесь был поврежден участок сети, из-за которой... Ясно представились картины той стороны, превратившейся в безвоздушную пустыню. Казалось, тьма из-за горизонта тянет руки сюда, к центру обитаемого полушария, хищно примериваясь к живым еще поселениям. Здесь было нарушено хрупкое равновесие, здесь был нанесен удар, и теперь черная пустота не остановится, пока не захватит всю Серебряную планету, не рассыплет горсткой праха и равнинный Табир, и величественный Герлах. - Ты какой-то бледный, - сказал Анна, и Мэсси вздрогнул. Он уже забыл, что он тут не один. - Я ничего... солнце, наверное. Значит, тут была степь... А теперь хотят взорвать горы? Неужели сразу все? - Сразу все невозможно, - согласился Анна. - Но если уничтожить один горный кратер, это бы подействовало на шернов устрашающе. - Даже один, - Мэсси указал на залив. - Вот что тут случилось, а что будет с обломками целого горного хребта? - Да не думай об этом. Этим планам уже шестнадцать лет, какие-то дикие предложения выдвигают постоянно, но я тебе говорю, ничего даже строить не начали и не начнут. Последний мастер предложил просто более подробные расчеты. Вислава, сидевшая поодаль на берегу, поежилась, будто от холода, хотя до заката оставалось еще добрых пять десятков часов. - Как же тут мрачно, - сказала она. - Красиво, но мрачно. Может, лучше вернуться? Анна поглядел с обидой - все же дорога заняла приличное время, а эта неблагодарная молодежь даже не захотела подольше рассматривать знаменитое свидетельство первой победы над врагом. - Ладно, садитесь, поедем назад, может, поглядим еще на гавань. Что-то народ этот залив и вправду не любит. А как мы когда-то ликовали здесь, на берегу... Теперь берег провалился. И верно - мрачно. Поехали. Упряжка тронулась, вокруг поплыла степь, а вдали смолкал шум прибоя, продолжавший петь погребальную песнь ушедшему на дно городу. Гавань, людная и шумная, а так же стоявшие у пристани легкие летящие корабли оставили о себе куда более радостные впечатления. В южной столице тоже все было в порядке, народ, собравшийся на городской площади, обсуждал последние новости, принесенные почтовыми птицами из поселенческих лагерей. Шерны, устроившие накануне разведку боем, уже на следующий же день вели себя как обычно, облетая свои горные владения время от времени и с ленцой. Небольшое сражение с выворотнями произошло под многострадальной Осадкой, но это тоже было в порядке вещей. Про новую подать на борьбу с шернами пока что никто не заикался, и народ расходился с сейма в благодушном настроении. Анна, правда, качал головой и бормотал: "Затишье перед бурей", но видно было, что ему самому верить в это не хочется. Бури не случилось ни в тот вечер, ни на следующий день. Раны Доната, которому на свет божий вылезать пока все равно не стоило, потихоньку заживали. Мэсси и Анна утром обошли несколько близлежащих мастерских. Помощники требовались только на обжиге кирпичей, Анна был этим не слишком доволен - по его мнению, дитя легендарного Победоносца было достойно лучшей участи. Мэсси горячо заверил, что всем доволен и большего не желает. Ему казалось, что на механической работе, когда заняты только руки, он сможет, наконец, без помех обдумать все случившееся. Правда, мастер по обжигу почти сразу его разочаровал: - Тут надо стараться! Тут надо все делать внимательно! Знаешь, как заказчики кирпич принимают? - Как? - Опрокидывают тележку на каменную мостовую, если разобьется больше трех штук, отказываются от всей партии. - И что тогда? - Что, что... об голову твою разобью остальные. Да шучу я. Не оплатят нам работу, вот что. Так что будь внимателен. От печи шел жар, как от подгорных источников в Герлахе, больше ничего не напоминало таинственный город шернов. Мэсси казалось уже, что он покинул Герлах не позавчера, а годы и годы назад. Он старался молчать и разговаривать с мастером только по делу, но все же задал пару неудачных вопросов, и к вечеру принес домой первый заработок и характеристику: - Передай господину Анне, что ты хоть и с придурью, но старательный. В Табире резали правду-матку в глаза (иногда в ответ получая в глаз) - молодому, стремительно растущему городу было не до вежливостей и расшаркиваний. Герлах после заката замирал, но Каменное сердце билось днем и ночью. На буерах из гаваней прибывали переселенцы, работали мастерские, не успевавшие справиться днем со срочными заказами, полыхали огни на дозорных башнях - пусть шерны никогда не вылетают по ночам, однажды они могут и изменить своим привычкам. После полуночи выбегала на на улицы неугомонная молодежь - когда еще повеселиться, погулять на воздухе без помех, не опасаясь вражеского налета, поиграть в снежки, да просто ухаживать друг за другом? Смех и выкрики не смолкали до рассвета, и время от времени из домов, около которых собирались наиболее веселые гульбища, выскакивали всклокоченные хозяева с претензиями - до утра всего двести часов, невозможно выспаться в таком шуме! Но случалось это редко, в подвалы, где располагались спальни, все звуки извне доносились приглушенно. Мэсси так же не мог спать всю ночь напролет, как у него не получалось бодрствовать от рассвета до заката. Видимая в окно холодная снежная красота ночного города завораживала, но вместе с тем пробуждала такую тоску, что хоть собакой вой - выть, правда, не на что, Земли в этих широтах не видно. Остальные домочадцы спали, поговорить было не с кем, наваливались все воспоминания и страхи разом - Хонорат, могила матери, угроза из мертвой пустыни, мигающая огоньками в том подгорном зале, голос ушедшего на дно Эйнара... Чтобы отвлечься, он как-то вышел на улицу просто подышать на морозе, и сразу же получил снежок в ухо и приглашение: - Что стоишь, давай с нами! Он кинул снежок в ответ, но присоединиться к веселой компании не рискнул, вернулся в дом, вытащил давешнюю книгу и разбирался в хитросплетениях измененного языка, пока его не сморил сон. Вислава взяла на себя уборку комнат и работу в саду (Вета согласилась, немного поворчав), и выполняла все с таким же неудержимым пылом, с которым привыкла идти по жизни. Цветы, ошалевшие от ежечасового полива и столь же частой прополки, на всякий случай стали цвести четырежды за день, что вообще было редкостью. Но Виславе этого было мало, она вспомнила, что Мэсси не умеет пользоваться огнестрельным оружием, и на заднем дворе развернулись небольшие военные учения, которые соседи комментировали так: - А мы уже думали, шерны напали! Но первожители затаились. Второй, третий, четвертый день прошли спокойно. Мэсси попадал в цель девять раз из десяти, научился стрелять по движущейся мишени, перенял у Анны некоторые приемы борьбы. Вислава считала, что этого мало, сам Мэсси втайне надеялся, что ничего из приобретенных навыков ему не пригодится. Донат окончательно поправился и уже тяготился вынужденным бездельем и затворничеством. Вислава все чаще заводила разговоры о том, что ей пора возвращаться в горы. Анна уговаривал ее остаться. Внешне спокойная, благополучная и размеренная жизнь готова была дать трещину в любой момент. Утром пятого дня Вислава исчезла на несколько часов и вернулась счастливая: - Господин Анна, я теперь у вас на шее сидеть не буду. Тут по соседству меня попросили помочь в ткацкой мастерской - ну, тот дом, что на углу. Так что я тоже теперь не в тягость, а скоро, глядишь, дядя Сакко подъедет, он обещал через полгода поглядеть, как мы устроимся. Я с ним вернусь. Анна начал возражать и увещевать, Мэсси потихоньку выскользнул наружу и побрел по улице, пару раз вписавшись в стенку - перед глазами все расплывалось. В доме его присутствие было ни к чему, если воевода не отговорит неукротимую девчонку, то он, Мэсси, и вовсе ничего не сделает. Если бы он и вправду был истинным наследником Победоносца, и ему достаточно было бы сказать - сиди дома, не подвергай себя опасности... но что толку мечтать. Он наткнулся на уличные часы на углу, висевшие на стене той самой ткацкой мастерской - с рассвета прошло тридцать часов и ему все равно пора было в кирпичную. Там топилась печь, а в яме разминал глину новый работник - недавно прибывший с Севера молодой толстоватый человечек, потерявший на родине собственную мастерскую, как он сам выразился, "по глупости". Мастер встретил Мэсси ворчанием. - Долго спишь, тут дом строят на окраине, со стройки уже приходили. Мэсси кивнул, завязывая фартук, набрал песка и начал посыпать площадку для сушки. За работой, как обычно, стало немного легче. Ведь есть еще надежда на Сакко. Он толковый, он Виславу уговорит, да просто откажется брать с собой, и ничего она не сделает. Через пару десятков часов в мастерскую заглянул предполагаемый заказчик с той самой стройки, он был в отличном настроении, отпускал одну шутку за другой, и весело повторял: - Это знаменитое дело - уже год нападений не было! Теперь только и строиться, забыли про нас крылатые твари. - Да типун тебе на язык, - не выдержал мастер. - Беду накаркаешь еще. Молчал бы. Словно в ответ на его слова снаружи раздался гулкий звенящий удар. Все в мастерской вздрогнули, обернувшись на звук, - а звон уже сорвался с другой, третьей, четвертой сторожевой башни, он колотился эхом между домами, он оглушал и звал, захлебываясь в собственных отражениях. Где-то кричали, где-то грохнули выстрелы, - Табир уходил в огонь очередной битвы. - Ну вот, накаркал, - рявкнул мастер, бросаясь к стене. - Где ружье висело, бес вас всех раздери?