К истокам кровавой реки

Когда Мэсси возвращался домой, окрестные ребятишки, возившиеся в пыли у края дороги, дружно кричали: - Дяденька, достань птичку! Так они подшучивали над высокими людьми. Он улыбался в ответ, иногда делал вид, что действительно ловит птичку и понарошку протягивал им. Услышав такое обращение впервые, он немного удивился, но несколько раз оглядев свое отражение в воде или оконном стекле, вынужден был признать - да, дяденька, а не вымахавший под потолок подросток. Все же мысленно он по-прежнему называл себя сокращенным именем, когда-то придуманным матерью - до того Моисея он точно не дорос. Прошел уже год, как он покинул Герлах, и собственное детство казалось невообразимо далеким. Образы мальчика и девочки, бегущих по утренней долине между высоких гор, тоже остались где-то за дверью памяти. Жизнь в Северной столице легкой не назвал бы никто, хотя Мэсси с Виславой устроились относительно неплохо. Правда, в первый вечер им пришлось помотаться. Доходные дома выглядели ужасно - кучка обступивших улицу одинаковых зданий с плоскими фасадами и маленькими слепыми окнами. - Какие-то они.... тощие, - неуверенно сказала Вислава. Это определение было верным, дома не выглядели добротными, как большинство построек в Табире. Улица чем-то напоминала овраг между двумя крытыми скальными грядами. Но в самом конце обнаружился дом, отличавшийся от остальных - этажей в нем было меньше, крышу подпирали колонны, стены казались прочнее и основательнее, и Вислава решила попытать счастья там. Домоправитель, крепкий пожилой человек, долго рассказывал, как им повезло. Комната только что освободилась, старушка-жиличка утром умерла, - от старости, от старости, тут совершенно нечего бояться, - этаж всего третий, плата умеренная для такого дома! Строился он давно, стены изнутри хвощами прокладывали для тепла (домоправитель выкладывал эти сведения с такой гордостью, будто строил дом лично), ночью не замерзнете, не то, что в соседних! Когда Мэсси увидел отведенную им комнатушку, он подумал, что ее точно не стоило так нахваливать. В доме не было никаких удобств, печь - одна на все здание - располагалась на первом этаже. Не было и никакой мебели. Просунувшаяся в комнатушку за домоправителем старая сухонькая женщина, увидев, как растерянно новые жильцы осматривают стены и голый пол, быстро запричитала: - А у меня циновки есть, уж я недорого прошу, деточки! Домоправитель неспешно повернулся и с достоинством сказал: - Твои циновки, бабка, еще праотец Том выбросил за ненадобностью. Не приставай к ребятам. Завтра они сами, что хотят, купят, а до утра можно потерпеть. Ночь прошла спокойно, хотя спать пришлось на каменном полу и укрываться собственной одеждой. Соседи не докучали, насчет тепла домоправитель не обманул - внешние стены действительно были сделаны на совесть и не пропускали ночной мороз (хотя, как выяснилось впоследствии, межкомнатные перегородки были чересчур уж тонки). Окна на ночь плотно закрывались ставнями, так что для света пришлось оставить приоткрытой дверь в коридор, где горела нефтяная лампа. Все же Мэсси, хоть и старался не подавать вида, чувствовал себя совершенно паршиво. Третье бегство за несколько дней, новая попытка начать жизнь сначала, тревога за Анну, за Доната, за судьбу потерянной половинки мира - все это словно давило сверху, не давая нормально дышать. Поэтому он вздрогнул, услышав слова Виславы, ставшие отражением его мыслей: - Здесь просто воздуха не хватает. Она смотрела так же беспомощно, как в тот раз, когда ее обвинял Захария. Мэсси вспомнил пещеру под Герлахом, стену-предостережение и ему стало жутковато. Что, если воздуха начнет не хватать на самом деле? - Вроде тут не душно. - Нет, здесь лучше, чем ожидалось, - она вздохнула и села прямо на пол, потому что больше садиться было не на что. - Я хотела сказать, тут нет свободы. - А она где-то еще была? - он пожал плечами, стараясь быть беспечным, и сел у противоположной стены - все равно близко к Виславе, потому что вся комнатушка в длину и ширину не превышала нескольких шагов. Вислава задумалась: - Я думала, в горах была свобода. Или мне это только казалось? Так, изредка переговариваясь, они сидели при медленно гаснущем свете лампы, пока обоих не сморил сон. Утро принесло с собой солнце, и свежий воздух в распахнутых окнах, и шум просыпающегося города, а заодно непонятно откуда возникшую уверенность, что все образуется. Дом им действительно попался неплохой. В многоэтажных строениях люди старались только ночевать, мыться и стирать ходили в общественные купальни или просто на пруды при горячих источниках - благо, таких водоемов было великое множество. Там весь день плескались на мелководье ребятишки, там на бережку спали по ночам бездомные, не имевшие денег даже на плохонькую ночлежку, там назначали свидания влюбленные парочки - и, как утверждали злые языки, именно поэтому на Теплых прудах рождалось больше внебрачных детишек, чем на всем Северном континенте. Пищу готовили во дворе, где стояло в ряд несколько печек - за долгий день все успевали ими воспользоваться. Конечно, иногда кто-то не в меру нахальный совал свой нос в соседскую стряпню: - Чем это у тебя так вкусно пахнет, угости! - но длинный нос быстро укорачивался щелчком и окриком: - Я ем свой, а ты подальше стой! Впрочем, многие обедали в складчину, ибо так было выгоднее и проще. Вислава отметила, что это похоже на полевую кухню поселенцев - она продолжала мыслить военными категориями. Некоторые пробовали проносить жаровни в комнаты, но эти попытки пресекал домоправитель Ксавир, который опасался пожара. Сам он оказался славным человеком, посоветовал новым жильцам, где можно недорого обзавестись циновками и прочими предметами быта, заодно и подсказал, где искать работу. Вопреки ожиданиям, большинство соседей отнеслись к новичкам вполне благожелательно. Предубеждения против южан существовали в основном среди обеспеченных горожан, а простые люди просто об этом не думали. Они охали, услышав впервые, что Мэсси заполучил шрам на лбу во время нападения шернов, но тут же забывали об этом. Здесь уже целое поколение выросло, не помня крылатых чудищ, монстры заперты далеко в горах, за морем и южной степью, предполье не пропустит врагов на Теплые пруды, так что и беспокоиться об этом не стоит. Людям в предполье жить тяжко, ясное дело, и если кто не выдержал да вернулся, то так тому и быть. Уезжает все равно больше. Возможно, если бы среди простонародья нашелся агитатор вроде покойного Хомы, призывавший к вражде с нечистым Югом, расположенным слишком близко к проклятым шернам, Мэсси и Виславу ждал бы более нелюбезный прием, но, к счастью, такого оратора не было. Вислава уже на другой день обрела прежний боевой дух. Вначале она устроилась в оружейную мастерскую, и со смехом рассказывала, как ее не хотели брать, и говорили, что она и тетиву на арбалет не натянет, а она смогла. Но вечером в мастерскую неожиданно заявился владелец, и Вислава вернулась домой бегом, зло сверкая глазами, и отказываясь говорить, что с ней случилось. Немного успокоившись, она сказала, что получила от хозяина предложение зарабатывать много больше, да только она на такое не согласна. Мэсси не понял, что к чему, решил было, что Виславе попался кто-то вроде Захарии. Зато через несколько минут к ним зашел Ксавир, который каким-то образом был в курсе дела, и сказал: - Завтра попробуй сходить в мастерскую, где изготовляют кожаные панцири. Работа как раз для тебя. Там женщина хозяйничает, вдова, не обидит. Мэсси в первый день повезло меньше. На Теплых прудах строительство захирело, многие бедняки уехали за море в поисках лучшей жизни, общественного жилья хватало, богатые особняки требовалось возводить куда реже. В основном он перебивался случайными заработками носильщика или разнорабочего. Вислава сначала боялась отпускать его одного, потом успокоилась - Мэсси уже вполне освоился среди людей, не вызывал удивления неожиданными вопросами, а незнание каких-то местных обычаев мог объяснить тем, что он южанин. Никто за это время не заинтересовался его сходством с Победоносцем, и оба надеялись, что так будет и впредь. Вислава иногда начинала мечтать вслух, что вот они накопят на домик где-нибудь в уединенном месте, здесь или на Южном побережье, и будет у них что-то вроде военного лагеря, куда можно возвращаться. Может быть, и Анна туда переберется... что с ним, жив ли он? И жив ли Ивата, и как он объяснил наутро исчезновение выворотня и двоих товарищей? На эти вопросы не было ответов. Каждый вечер Мэсси пробирался к оврагу у края городских трущоб и высвистывал Доната. Иногда выворотень появлялся не сразу, заставляя понервничать, иногда приходил на условленное место заранее. В целом он устроился жить дикарем-одиночкой, лес под Отеймором давал возможность прокормиться и не замерзнуть ночью. Разговорчивым и общительным Донат не был никогда, места, где его бы не преследовали после Гранитных ходов, не нашлось бы на всей Луне - и все же Мэсси казалось, что его друг тяготится вынужденным отшельничеством. Из Доната ничего невозможно было вытянуть, на вопросы он отвечал односложно, на жизнь не жаловался, но в его глазах не исчезала тень тоскливой обреченности. Выворотни, как и люди, тянулись к обществу себе подобных, а в лесу все равно на каждом шагу подстерегала опасность. После первой встречи с Донатом Мэсси вернулся в крайне мрачном настроении, Вислава сначала нарочно говорила на другие темы, надеясь, что он отвлечется, потом напомнила истины, которые Мэсси и так знал: - Ты же понимаешь, тут его бы давно раскрыли, мы бы не смогли уехать в глушь, нам бы денег не хватило, мест не знаем. Был бы жив тот Антонин, другое дело. Устроимся, тогда непременно... только сначала надо такое убежище, где никто не заметит, а присматриваться нарочно не будут, выворотней здесь истребили. Последнюю фразу она произнесла чуть громче, чем надо, потому что в их комнатушку (начиная со второго этажа двери в доходном доме не имели засовов, да и вообще были хлипкими, плечом высадить можно) протиснулся незнакомый старик - тощий, лысый, с щетиной на смуглом, будто печеном, лице. - Выворотни? Выворотни? - пронзительный голос и резкие взмахи худых рук напомнили недоброй памяти Захарию. - Кто смел произнести это слово? Да, перебили, перебили.. но никто, никто уже не помнит, как это было, а я видел, я расскажу. Кто здесь, передо мной? Взгляд у старика тоже был пронзительный, но странный - его до прозрачности светлые глаза смотрели в одну точку куда-то в стену. - Что с ним делать? - шепнул Мэсси Виславе. - Ничего, - ответила она тоже шепотом. - Ты что, не видишь, он слепой. Как пророк Рамидо. Такие люди под покровительством земных духов, их нельзя обижать. Пошумит и уйдет. - Всех выворотней здесь положили в проклятой крепости! - продолжал вещать старик. - Всех, кроме одного, и в том была наша ошибка, и потому пало проклятье на наши головы. Потом проклятую тварь закопали в песок, как и положено, но поздно, слишком поздно! Мой старший сын... он остался за Морем, откуда вы? Вы не видели его? Он храбрый воин, он крошил выворотней в той битве! А из-за моря он не вернулся, у него русые волосы и светлые глаза, и зовут его Давид. В дверь решительно просунулся еще один человек - здоровенный мужчина, тоже лысый, с загорелым до черноты лицом. - Батя, - сказал он хриплым рокочущим басом, - ты опять. Слепой обернулся, шаря перед собой рукой. - Брас... - Да, батя, - Брас взял старика под локоть и бережно, но решительно развернул в сторону выхода. - Пойдем, пойдем. - Брас, - теперь старик негромко всхлипывал, - а когда мы вернемся домой? Я хочу домой. Был бы тут наш Давид, он отвел бы меня домой. - Нету Давида, нету, и наш дом теперь здесь, - доносящийся из коридора голос Браса ничуть не потерял в громкости, - ты к чужим людям вломился, нехорошо! Они молодожены, им, может, чем другим заняться охота, а не болтовню твою слушать! Слышно было, как упирающегося старика завели в комнатушку где-то по соседству. Вислава постояла у двери и кивнула - все стихло. - Старичок умом скорбен, бывает. Какой, однако, у него заботливый сын. Трудно с больным отцом без своего жилья в доходном доме. А говорить тут надо только шепотом, если бы мы правда были молодоженами, слышал бы весь дом! - тут она смутилась, будто сказала что-то не то, и засобиралась на улицу. - Пойду, проверю, не свободны ли печки, потом крикну в окно, тогда выходи ужинать. Но когда Мэсси остался один, слепой снова заговорил - видно, сын его тоже вышел за какой-то надобностью. Сначала откуда-то сбоку доносилось только невнятное бормотание, потом старик, возвысив голос, несколько раз спросил: - Где? Где мой Давид? - О Земля благословенная, да сколько ж можно? - не выдержал кто-то из комнаты напротив. Но упоминание святыни только придало несчастному сумасшедшему сил и красноречия. - Земля! Земля! О, когда же ты поможешь нам в нашей скорби! Отвернулись мы от тебя, и теперь грядут великие беды! Поверили мы самозванцу, погубившему сынов наших! Где мой сын? Где сын мой? Почто изгнан я из собственного дома... - громовой голос словно и не принадлежал тщедушному дряхлому безумцу. - Нет, пусть Брас уматывает куда хочет со своим папашей! - снова возмутились в комнате напротив, но разбираться никто не пошел. Старик продолжал с воодушевлением: - Знайте же, что самозванец погиб смертью заслуженной, и выворотень Нузар (Мэсси и так не пропускал ни единого слова, а при упоминании этого имени весь обратился в слух), о котором тут говорили... кто? Кто говорил о нем? - Да ты сам, старый хрыч! - завопил многострадальный сосед из противоположной комнатушки. Старик никак не отреагировал, не замечая ничего вокруг: - Кто упомянет имя проклятое, тот достоин смерти! Слушайте же, я говорю правду. Когда судили победоносца поддельного, привели Нузара, его любимого выворотня - горе! Горе нам, ибо нелюдь ходил по святому собору и опоганил его, ибо шерн сидел в соборе и уничтожил святость его... - Когда ж он подохнет, - взвыли все в той же комнате. Старик услышал последнее слово: - Подох! Да, подох, ибо привязали лжепобедоносца к столбу и начали метать в него камни, и я метал их со всеми, чтобы отомстить за моего Давида (Мэсси вцепился зубами в тыльную сторону руки), а выворотня, тварь мерзкую, закопали головой вниз в землю у этого столба... - Тебя пора закопать! - заметил сосед. Старик продолжал: - И он корчился и дрыгал ногами, но подох быстро, а его хозяин умирать не желал, хоть и был весь в крови, но билось его проклятое сердце! Но тут явилась девица Ихазель, привели ее туда духи светлые, и... - тут раздался звук падения тяжелого тела, а за ним невнятное бормотание. Мэсси вскочил, его трясло, как от холода, хотя дневная жара пока не собиралась спадать. Он словно сошел с ума следом за стариком, он сам не помнил, как очутился у двери, за которой слышались всхлипывания безумца. Старик лежал на полу, шаря вокруг себя руками, и не мог подняться. Мэсси протянул ему ладонь, слепец вцепился в нее жесткими сухими пальцами: - Брас, - стонал он, - Брас... Я хочу домой, почему ты меня не отведешь? - Я не Брас, - Мэсси встряхнул старика немного сильнее, чем требовалось, чтобы привести того в чувство. - Что было дальше? Что с девицей Ихазелью? - Где мой сын Давид? - сказал старик куда более ясным и сильным голосом. - Где он, где? - Не знаю. Что было дальше, - язык словно присох к гортани и не отдирался, ибо Мэсси уже догадывался, что ответ будет ужасен: - с... Победоносцем? - Отведи меня домой, и я скажу, - с хитринкой в голосе сказал старик. - Дома я снова буду здоров. А лжепобедоносец мертв, хотя его и не забили камнями до смерти. Явилась на берег девица Ихазель и вонзила нож ему в его проклятое сердце. - Нет! - Мэсси, не помня себя, встряхнул старика за одежду, но тут в распахнутую дверь вбежал здоровенный Брас. - Что ты! - он отцепил Мэсси от старика. - Болен же, не виноват он, что болен. Батя, - хриплый бас теперь звучал куда мягче, - ты как? - Я упал, Брас, меня подняли, - сказал слепец отчетливо, - а все ты виноват, почему ты не отведешь меня домой? - Батя, - вздохнул Брас, - мы дома. Старик немного попричитал, но покорно позволил оттащить себя в угол на подстилку и лег. Он еще всхлипывал тихонько и что-то шептал, постепенно утихая. Сын сидел рядом на голом полу, на его блестевшем от пота лице, обращенном к старику, читались забота и боль. - Ты, парень, прости, я думал, ты его обидеть хочешь, - сказал Брас. - Мы тут многих раздражаем, только деваться нам некуда. А он болен, и ослеп, и разума, как у дитяти малого. Ты чего смурной такой, с красавицей своей поссорился, что ли? Мэсси не ответил, просто махнул рукой и выбежал из комнаты, дальше по коридору, вниз по лестнице (кажется, он с кем-то столкнулся), через двор, прочь от этого дома, от людей, куда угодно, лишь бы никого не видеть! Вслед донесся окрик Виславы, но Мэсси не остановился. Она догнала его сама - бегать-то Вислава умела никак не хуже. - Что с тобой? Куда ты? Он в ответ только мотнул головой, Вислава все же перехватила его за руку и пришлось остановиться. - Что случилось? Узнали? Нет? Ну что ты как с цепи сорвался? Почему ты молчишь? - Ничего не случилось, - наконец выговорил он чужим голосом, - просто мне надо побыть одному. Вислава немедленно обиделась. - Мы друзья или нет? Ты мне не доверяешь? Он затряс головой, не зная, как ей сказать. У нее же была нормальная семья. - Все равно ты не должен убегать, влипнешь во что-нибудь, потом я тебя искать буду? Обо мне ты подумал? Мэсси уже немного пришел в себя и кивнул, устраивать сейчас дополнительные неприятности он просто не имел права. - Хочешь быть один, сиди пока в комнате, я пойду на источники, - сказала Вислава все еще обиженно. Лучи закатного солнца застыли на стене. Вечера на Луне длинные, но этот, похоже, собирался продолжаться вечно. Мэсси сидел в углу, мыслей не было, ему только, несмотря ни на что, было невыносимо жалко мать. И отца, которого он не видел, было до невозможности жаль их обоих и пусто на душе. В дверь тихо постучали и, не дождавшись ответа, открыли. Внутрь просунулся Брас. - Ты, приятель, уж извини, - сказал он кротким тоном, не вязавшимся с его хриплым басом и могучим обликом. - За батю. Он редко шумит, хотя последнее время все хуже. Зовет моего старшего брата, а тот в могиле давно, в Южном походе погиб. И домой просится, а дом, - Брас вздохнул, - в доме мой младший брат живет. Тут я тоже виноват, конечно. Жили раньше все - я, отец, брат с семьей, мой сын и дочь. Сын долгов наделал, грозили убить или под суд отдать, а долговая яма - ох! И брат мой младший мне денег предложил, но чтобы я ему дом оставил и отца забрал. Мэсси почти не вслушивался, но последняя фраза заставила его спросить: - И что? - И то, так и поделили, ему дом, мне больной отец. Сына у меня все равно вскоре убили в пьяной драке, - Брас сжал руки, и на них вздулись синие вены. - Дочь замужем, хоть за нее душа спокойна, но мешаться ей не стоит. Здесь живем, но здесь тоже многие недовольны. Ты уж извини, если что, вот так к чужим он редко вваливается. - Нет, ничего, но это же опасно, он может с лестницы упасть! - Привязывать надо, - грустно сказал Брас, - все не могу решиться. У стариков от веревок синяки. Он все больше дремлет, сегодня вот целый день спал. Пока жив, не брошу, это мой долг, я сам привязан, как... да как к позорному столбу. Ну, бывай, и прости, если что. Солнце наконец коснулось края горизонта. Мэсси поднялся, мысленно скомандовав себе собраться и не раскисать. Этому человеку много хуже, чем ему, а он держится.