К истокам кровавой реки

Вислава скрепя сердце признала, что у Мэсси могут быть какие-то свои тайны, хотя все равно пыталась их прояснить. Познакомившись с Брасом, она решила, что Мэсси просто слишком близко к сердцу принял историю преданного сына. - Не убивайся так, хотя братец у него и сволочь. Ну что поделать, это Север, - сказала Вислава, все еще глубоко убежденная, что Южное предполье, объединенное внешней угрозой, воспитывает исключительно высокоморальных и самоотверженных граждан. - За всех переживать никаких сил не хватит. Тем не менее, несколько раз она сама вызвалась покормить старика, когда Брас был занят, сделала очень сердитое внушение соседу из комнаты напротив, мелкому уличному торговцу, и предложила способ привязывать безумца, подкладывая под веревку платок - чтобы узлы не оставляли следов на старческой коже. - Он так по крайней мере не ушибется, когда никого рядом нет, - убеждала Вислава. - Ну неприятно, но нет другого выхода. Проблема решилась через два дня - старик окончательно обессилел и не мог даже выходить из комнатушки, и, следовательно, свалиться с лестницы и причинить себе увечье. - Значит, скоро он тебя освободит, радуйся, - заявил Брасу уличный торговец, за что чуть не был избит. Мэсси тоже помогал в уходе за стариком. Он иногда пытался представить его сильным, здоровым, с озлобленным лицом, мечущим камни в привязанного к столбу умирающего человека, но четкой картины не складывалось. Перед ним теперь был просто несчастный больной безумец, страдающий наверняка куда более жестоко, чем некогда страдал Победоносец, и мстить Мэсси бы не смог, даже если бы и хотел. В городе его несколько раз подстерегали неприятности. Однажды Мэсси вступился за человека, которого за неизвестный проступок избивала городская охрана, стражники немедленно переключились на непрошеного заступника, а потерпевший сбежал. - Ты хоть знал, за что они его? - возмущалась Вислава, изучая полученные в неравном бою кровоподтеки и ссадины. - Может, за дело? - Я только спросил - за что, они не ответили, - объяснял Мэсси. - Но раз они его так легко отпустили... и вообще, их было четверо на одного, это несправедливо. - Зато сейчас очень справедливо. Ладно, скоро ночь, снег приложим, к утру заживет. Еще через день Мэсси наткнулся на просящего милостыню безногого калеку, это, конечно, был не первый встреченный им на Теплых прудах нищий, но первый, кто в своих причитаниях упоминал Южный поход: - За что я кровь проливал? За что я страдал на заморских скудных землях? Здесь больше чудищ нет, люди свободны, а я... обещали-то другое! - шамкал бродяга беззубым ртом. У Мэсси встал комок в горле, он, повинуясь мгновенному порыву, высыпал на разостланную перед нищим рогожку все имеющиеся монетки - много больше, чем мог себе позволить, - и убежал прочь, не слушая благодарностей. Зато какая взбучка ждала его дома! Все полученные в детстве от шернов обжигающие подзатыльники показались ему пустяками. Нет, Вислава не дала волю рукам, но в словах она себя не ограничивала. - Силы земные! Ну что за идиота вы послали сюда! Что у тебя в голове, ты мне объясни? Чем ты думал? Ах, ты его пожале-е-ел? - в последнее слово было вложено столько яда, что хватило бы отравить все население Теплых прудов. - А он тебя не пожалел! Таких дураков, как ты, не жалеют! Никакой он не ветеран Южного похода, понятно? Просто потому, - тут все же возобладало чувство самосохранения, Вислава обернулась на закрытую дверь и дальше говорила вполголоса: - потому, что он твое лицо не узнал. Жулики это, ты понимаешь? Одного выставят и потом на собранную им милостыню живут, ноги он где угодно мог потерять, доживи до его лет да погляди, что с тобой будет. Хотя ты не ноги, ты голову потеряешь! Правда, она у тебя и так пустая. Побушевав так с полчаса, Вислава выдохлась. Но затишье оказалось хуже бури, Мэсси легче было выслушивать упреки, чем терпеть демонстративное молчание. Разговаривать снова она начала только ближе к вечеру: - Ты пойми, правда бы кому-то нуждающемуся, не жалко, а то обманщикам. Тебе деньги легко достаются? Мы же мечтали уехать... если мы тут застрянем, ты представь! Мэсси только вздохнул. Доходный дом был сносным временным убежищем, и все же он точно не хотел провести в нем всю жизнь. Ему самому будущее представлялось туманным и расплывчатым, он сам не знал, где бы хотел осесть, но Вислава имела четкий план: вернуться на Юг, для чего требовались средства. Деньги и впрямь доставались им нелегко, на жизнь хватало, но только потому, что они были молоды, здоровы, не обременены детьми и не избалованы комфортными условиями. Даже ценой строжайшей экономии накопить на домик где-нибудь в глуши было делом не быстрым, и благотворительность они позволить себе не могли. Правда, сама Вислава подкармливала бездомных собак, которые стаями крутились в нищих кварталах, и не отказалась бы от этой расходной статьи ни за что на свете: - Они же голодные! Да и сколько там рыба для них стоит. Не успели они помириться после щедрой подачи милостыни, случилось новое недоразумение. Мэсси нашел временный заработок на разгрузке досок и довольно сильно порвал себе рубаху об острый край. Поднимаясь по лестнице в свою комнатушку, на площадке второго этажа он столкнулся с соседкой, молодой приятной женщиной, женой лавочника, человека угрюмого, внешне менее приятного и немолодого. Увидев его порванную рубашку, она заахала и предложила зашить, для чего потребовалось зайти к ней домой и рубашку снять. Дальше соседка не могла найти иглу, зато стала показывать свою обстановку. Мэсси немного посмотрел из вежливости на чужие коврики, резные лари для хранения вещей и красивые покрывала и заторопился домой. Он хотел забрать рубашку, но она тоже куда-то подевалась. Лавочница была явно раздосадована, что он уходит и всячески уговаривала остаться, Мэсси сослался на головную боль и наконец ускользнул, наплевав на пропавшую рубаху. Вислава уже успела вернуться домой на обед, она несколько настороженно отнеслась к тому, что Мэсси явился голый по пояс, но для полудня это было обычным явлением, от жары люди готовы были и кожу с себя снять. Зато после грозы Вислава пришла с потемневшим лицом, глаза у нее сверкали, как угли, она бросила Мэсси в лицо ту самую рубашку и отчеканила голосом, которым можно было резать сталь: - А ты времени не теряешь, как я посмотрю. Он искренне не понял, что случилось, тем более, что рубашка так и осталась порванной. Все попытки выяснить, на что Вислава обиделась, были безуспешны, она будто не слушала, и в итоге заявила: - Да мне все равно, проводи время, как сам хочешь. Только чтобы ниоткуда тебя вытаскивать не пришлось. Ты радуйся, что она мне эту рубашку отдала, а не муж ее нашел, не знаю, кто бы из вас кого побил, но скандал бы вышел знатный. Впрочем, мне все равно. Эта фифа мне отдала рубашку, надеялась нас поссорить... она же не знала, что мне все равно. Вислава на разные лады повторяла это "мне все равно", пока, похоже, сама себя не убедила. Дулась она после этого случая довольно долго, но потом они все же помирились - как и всегда. Под вечер того же дня Мэсси забрел в торговый квартал недалеко от их прибежища. Город шумел, как обычно, люди торопились закончить дневные дела, лоточники наперебой предлагали свой товар, уличные псы облаивали прохожих. Из посудной лавки вышел гончар, которого легко было признать по испачканному глиной переднику, следом покупатель - пожилой человек с брюзгливым лицом, одетый в светлую тунику с длинными рукавами. Гончар, оглядевшись, кивнул своему спутнику на Мэсси: - Вон парень без дела болтается, поможет вам, а у меня свободных людей нет, - и добавил, обращаясь уже к Мэсси: - Эй, ты! Поможешь за небольшую плату господину философу донести кое-что до дома? "Кое-что" оказалось двумя глиняными табличками весьма немаленьких размеров. На поверхности были набиты какие-то надписи, которые Мэсси не успел разобрать. Философ торопился уйти из рабочего квартала, всем своим видом демонстрируя, что к такому обществу не привык. Мэсси перехватил ношу поудобнее и зашагал следом за философом. Из обрывков разговора между покупателем и продавцом он понял, что на табличках начертали имя и ученую степень владельца - некоторые знатные люди вешали такие на стенах своего дома. Философ, видимо, был не столь уж богат, если не послал за покупкой слугу, а искал носильщика на месте. Идти надо было не близко. Философ иногда приостанавливался отдохнуть, но стоило Мэсси опустить таблички наземь, как их хозяин начинал причитать, что глина хрупкая, и так их и разбить недолго. Весили они немало, через полчаса Мэсси мечтал скорей избавиться от ноши. Они проходили мимо очередного доходного дома, улочка попалась непривычно пустынная - только впереди, прихрамывая, брела старушка с узлом. Тут одно из окон второго этажа распахнулось, оттуда высунулась рука, выкинула какой-то мусор прямо на мостовую, и ставни захлопнулись. Старуха, мимо которой просвистел выброшенный предмет, отскочила, в панике осенила себя знаком Пришествия, прочертив полукруг от плеча до плеча, и скоренько засеменила прочь. Философ проводил ее презрительным взглядом. - О, народ, о, темный, невежественный народ, - воскликнул он негодующе. Мэсси ничего не сказал в ответ, он почти не заметил произошедшего. Философ, воодушевившись тем, что ему никто не возразил, продолжал: - До чего люди погрязли в невежестве, до чего убедительной оказалась глупейшая сказка. Земля необитаема, а наша убогая чернь все пялится в небо. Чего ждать? Чего ждать, я спрашиваю? За пустыней находится богатейший край, то есть сейчас, разумеется, он истощен, но при должном управлении... - Чего-чего? - Мэсси поневоле начал вслушиваться. - За какой пустыней край? Философ посмотрел с изрядной долей раздражения уже на носильщика: - Еще один невежественный юнец, не желающий узреть очевидного. Разумеется, за так называемой Великой пустыней, которая скрывает ход в человеческую прародину, где сейчас процветают хитрецы, бросившие нас воевать со своими исконными врагами. Мэсси начал догадываться, что перед ним представитель Братства Истины, о которых он успел кое-что слышать. Еще Анна с презрением отзывался о болтунах, поверивших в собственный бред. Со времени загадочного исчезновения Роды Премудрого Братство не распалось, а наоборот, укрепилось. В него вливались новые люди, разочарованные итогами Южного похода. Многие, потеряв веру в казненного Победоносца и не желая ждать следующего, пытались уверовать в науку и философию. Со стороны властей особых нападок не было. Элем за свое недолгое правление пытался ужесточить гонения, но, когда учение Роды стало выгодно в борьбе с Победоносцем, наоборот начал поощрять Братьев Истины. Севин и вовсе их не трогал. До нового первосвященника иногда доходили жалобы, что очередной одурманенный неофит отправился искать "богатейший и плодороднейший край, скрытый узкой полоской пустыни", и, разумеется, пропал в песках безвозвратно. Севин только усмехался, ибо таких дураков он никогда не жалел. Понимая, что религиозный фанатизм - грозная сила, и ее трудно мгновенно развернуть в противоположную сторону, Севин не старался преследовать Братство, которое могло пригодиться в противостоянии с желающим независимости Югом. Поэтому философ продолжал, свято веруя в собственную безопасность и правоту: - Нас обманули. Что ты смотришь, ты не способен понять правду, иначе посещал бы наши собрания... да, нас обманывали изначально. Жители той стороны выставили нас против шернов как щит, да, как щит. Вместо того, чтобы воевать самим, они проливали нашу кровь, а сами отсиживались в своих благодатных краях и пользовались богатствами... - Это где благодатные края? - переспросил Мэсси, поневоле вспоминая пещеру под Герлахом, черное небо, мертвую каменистую лунную поверхность и рассыпавшиеся в прах города. - Это на той стороне? - Естественно, - снисходительно бросил философ. - Вместо того, чтобы добраться до них и взять то, что принадлежит нам по праву... - Да там смерть и пустота! - возмутился Мэсси. - Какие богатства, не погубить бы то, что осталось! Философ вознегодовал: - Какая косность и невежество! Впрочем, чего можно было ожидать... чернь обманута тем самозванцем, а стоило бы его не просто побить камнями, а взять на дыбу, тогда бы уж он выдал тайный ход в богатый край... Дальше Мэсси уже не терпел. Он с размаху шваркнул глиняные плитки оземь, поглядел на мгновенно смолкшего философа, и, не дожидаясь, пока тот вновь обретет дар речи, скрылся в ближайшем проулке. Хозяин табличек тем временем завопил в полный голос, призывая на помощь. Улочка была перегорожена забором в рост обычного человека, но для Мэсси это не было препятствием, он перемахнул через него и исчез в трущобах. На этот раз Вислава смеялась до слез, слушая рассказ Мэсси, но под конец все же заметила: - Ты поосторожней. В тот квартал больше чтобы ни шагу. - Само собой. - И вообще по улицам меньше шастай, вдруг он пожаловался куда. Думаешь, в столице много найдется народу твоего роста и со шрамом через все лицо? Не удивлюсь, если ты один такой. Шастать по улицам все равно приходилось из-за поисков заработка. Но на другой день после происшествия с философом с Мэсси заговорил домоправитель Ксавир: - Ты, говорят, все работу найти не можешь? Давай я тебе одно место укажу, загляни туда после грозы. Правда, сразу предупреждаю, работа адова. Мэсси неуверенно пожал плечами: - Да ничего... попробую. Почему адова? - Тяжелая, люди не выдерживают, там еще надо рычаг крутить, а до него не все дотягиваются, ты с твоим ростом как раз подойдешь. - Ну, рычаг крутить это еще не ад. - Ад это сера, - серьезно сказал Ксавир, - там сера как раз. Надо, чтобы здесь, - он хлопнул себя по груди, - человек был здоров. Ты как? Кашля не бывает? Или в роду кто легкими маялся? Мэсси вспомнил о причине смерти матери, но с убедительным видом заверил: - Все здоровы. - Ну и хорошо, - кивнул Ксавир. - Тут недалеко, после грозы и отправляйся. Да, слушай, я все спросить хочу - почему я тебя никогда в соборе не видел? Красавица твоя и то забегала, а ты никогда. Совсем неверующий, что ли? Мэсси развел руками, не зная. что ответить. - Да нет... просто не получалось, то да се. - Ну я, положим, сам во все эти поповские байки не очень, - доверительно сообщил Ксавир. - То один Победоносец был, нехорош стал, то истинного надо ждать, завтра еще что придумают. Но совсем уж выделяться не стоит, соседи начнут коситься. Ты хоть для виду на вечерню ходи иногда. До грозы оставалось еще немало времени. Мэсси собирался немного побродить, чтобы все обдумать, и ноги сами понесли его к центру города. Что ни говори, а собор притягивал к себе, своей мрачной красотой, а может быть, тем, что с него когда-то началась эпопея Победоносца на Луне, так бурно началась и так печально закончилась? Мэсси уже прилично изучил город и мог спокойно найти центральную площадь и оттуда путь домой. Всю дорогу он мысленно спорил сам с собой, приводил тысячи причин близко не подходить к собору и тут же отметал их, как несущественные. В конце концов, за все время только два человека - Ивата и Анна - отметили его сходство с победоносным посланцем небес, то есть казненным преступником, то есть... И в соборе сейчас никого нет, Вислава говорила, что народ собирается там поутру и поздно вечером, а в остальное время в храм мало кто заходит. Площадь перед собором не пустовала, хотя людей там было много меньше, чем в вечер прибытия на Северный континент. Несколько торговцев предлагали свой товар - уж без них точно ни одна улица не обходилась, кто-то ссорился, громко, во весь голос доказывая свою правоту, кто-то шатался без дела. Мэсси, стараясь ни к кому не поворачиваться лицом, дошел до древних ступеней. Ему вдруг страшно стало подняться по ним, будто это налагало какую-то ответственность. Слава Луне, люди были заняты своими делами и не обращали на него внимания. Мэсси вспомнил слова Анны, что его прадед был здесь священником, но полностью осмыслить этого все равно не мог. Его мать, получается, поднималась по этой лестнице каждый день, а он не рискует даже подойти близко. Мэсси ступил на выбеленные солнцем камни, обернулся к площади и улыбнулся своим страхам. Какая-то проходившая мимо бабка немедленно напустилась на него с упреками: - Место святое, намоленное, а он тут зубы скалит, и как не стыдно-то! Мэсси ничего не ответил, только прикинул, что эта старуха уже точно должна была застать его отца, и, если его не признала, значит, либо сходство не такое уж сильное, либо люди уже не помнят толком, как выглядел Победоносец. Может, прав Ксавир, и Мэсси стоит для виду ходить в собор, ну столько времени прошло, кто его в чем-то уличит? ... В нескольких шагах на паперти стоял богато одетый человек и с ужасом глядел на Мэсси. В руках он держал кипу бумажных листов, несколько из которых уже успел уронить. Мэсси застыл, не зная, что делать, пуститься ли в бегство или вести себя, как ни в чем не бывало, ведь побежать - значит, признать за собой вину? Губы человека дрогнули, он пытался заговорить, но не смог. Оглянулся по сторонам в поисках чего-то неведомого, сделал шаг вперед, склоняя голову, снова беспомощно замер. С трепещущих губ слетело полузадушенное: - Владыка... владыка, прости! К этому Мэсси точно был не готов. На его счастье, ко входу в собор подоспела шумная компания простолюдинов, он метнулся назад, и, пока люди, громко переговариваясь, поднимались по лестнице, отбежал за колонну и скрылся за углом, мысленно пообещав себе никогда больше не приближаться к площади. Ивар добрел до колонны и остановился, опершись об нее рукой. Это было наваждение, такое же, как несколько дней назад. Но почему? Ему ведь даже кошмаров никогда не снилось. О, если бы он тогда избежал участия в проклятом судилище... Духи земные, не карайте меня слишком строго... К Ивару приблизился младший переписчик: - Что с вами, господин? Вы уронили бумаги. - Так подбери, дурень, - Ивар уже справился с собой и говорил обычным раздраженным голосом. - Идем, совет у первосвященника вот-вот начнется.