К истокам кровавой реки

Бывший великий литератор приподнял тяжелые веки над тусклыми глазами. Ни искорки интереса, ни изумления не появилось на его лице. Он снова прищурил глаза, молча протянул руку за бутылкой, в которой еще оставалось пиво, и аккуратно долил свою кружку, над ней сразу выросла пышная шапка пены, свисающая с боков. Руки у Грабеца на удивление не тряслись. Он подвинул бутылку к ее пустым товаркам и ровным голосом произнес: - Сударыня, вот уж не ожидал встретить вас здесь. - И я... не ожидала, - растерянно сказала Аза. - Ну, я тут теперь ко двору, - Грабец отхлебнул и пена повисла уже на его бороде. - Вы так же молоды и очаровательны, особенно для такой забегаловки. А живому покойнику и такое место сойдет. Грабец потянулся за новой порцией пива, нащупал пустоту, с сожалением пересчитал бутылки и нахохлился, сгорбившись и вжав голову в плечи. Он сейчас не отличался от любого спившегося нищего - помятое лицо, голова, лишившаяся остатков волос, губы, сморщенные и обвисшие, пустые безжизненные глаза с выцветшей радужкой. За одеждой его, очевидно, следили, но Грабец уже ухитрился пролить пиво на пиджак и тот из разряда "чистых и отглаженных" перешел в "почти чистый". Даже Данияр, знавший последнего революционера Европы только по газетным фото, был слегка шокирован. Аза же почти с ужасом глядела на человека, которого привыкла видеть подтянутым, элегантным, уверенным, исполненным холодного достоинства. - Да что с вами? - спросила она беспомощно. - Как вы могли? Что такое с вами сделали? - Ничего, помиловали и отпустили. Лучше б, наверное, и правда повесили, - Грабец отставил пустую кружку. - Хотя не знаю... Вы не смотрите, что это пиво. Я перехожу на него в конце месяца, когда деньги на исходе. А в начале так и коньяк себе позволяю. И не глядите на меня с презрением, сударыня. Я прекрасно помню, что вы сами лакали шампанское бутылками, потому что от вас любовник на Луну улетел. - Вы как с женщиной разговариваете? - возмутился Данияр. Аза быстро прикрыла его руки своей ладонью. - Спокойно, все хорошо. - А у меня причина посерьезнее вашей, - Грабец снова потянулся за бутылкой и снова ее не нашел. - Да, как-то не расщедрилось правительство на содержание. Правда, веревка и перекладина обошлись бы еще дешевле... - И как же вы живете? - спросила Аза. Голос у нее дрожал, и Грабец это заметил: - Голубушка, впервые вижу, что вы интересуетесь кем-то без шкурного интереса. Я вам ничего предложить не могу. Мои мечты похоронены. А вы, я погляжу, продолжаете петь свои песенки, - в этих словах не было вроде бы ничего обидного, но Грабец произнес их так, что Аза гневно выпрямилась: - Да, господин Арсен, - сказала она подчеркнуто холодно. - Я пою свои песенки, а у вас как не было, так и нет мирового могущества. Все остались при своем. Хотя нет, вы теперь, наверное, и стихов не пишете. - А о чем их писать? Красоты природы воспевали с античных времен, тут все сделано до меня. О людях? Пф-ф, - поэт фыркнул и опустил голову, будто задремав. Аза оглянулась на стойку бара, но там, видимо, привыкли к поведению постоянного посетителя или вообще не обращали внимания на такие мелочи. Она попробовала потормошить бывшего литератора, очень аккуратно, ухватив его двумя пальцами за пиджак. Грабец, естественно, этого даже не заметил. - Мне его встряхнуть? - спросил Данияр. - Не надо, не вмешивайтесь. Это мой знакомый, не ваш, - Аза все же была в замешательстве, ибо этот самый знакомый просыпаться не собирался, а уходить просто так она не хотела. Хорошо, что Грабец вздрогнул, поднял голову и без всякого перерыва, будто и не засыпал на пять минут, продолжил: - Человечество лежит на спине, раздавленное собственным пузом. В начале тысячелетия рисовали карикатуры, будто это был слишком огромный мозг. Нет, они не угадали. Не мозг нас раздавил. Мозг и не может, смешно, верно? - Мозг может раздавить, - сказал Данияр, которого уже начал раздражать пьяный философ. Грабец поглядел на него, будто только что заметил: - Это как? - Так. Мощное оружие, взрывчатка... - Интересно-то как. Долго делать будете? - ответа Грабец не ждал. - Не дадут вам, мил человек, не дадут... Вы про взрывчатку просто так или вы из наших? - Не из ваших, - сказала Аза зло. - Вы подумайте, сколько людей вы тогда подставили. - Я не про тех, не про своих соратников, - пояснил Грабец. - Я про тех, кто видит... Вы торопитесь, сударыня? Закажите еще пива, поболтаем. Со здешними завсегдатаями можно говорить о чем угодно, они все равно ничего не помнят. С вами тоже, вы не запомните, потому что вам это не нужно. И если будете пересказывать, вам никто не поверит. Аза щелкнула пальцами, подозвала бармена, тот пришел неторопливо, шаркая ногами, поглядел на клиентку, встрепенулся, не поверил своим глазам, после первых слов закивал и метнулся куда-то, принес три бокала и несколько пузатых холодных бутылок, сообщив, что это - за счет заведения. В качестве оплаты попросил только расписаться в книге заказов, которую вытащил из-подмышки, как фокусник кролика из шляпы. Грабец терпеливо дожидался, пока бармен займет свое место за стойкой, и лишь потом откупорил бутылки и разлил пиво по бокалам. Данияр немедленно отодвинул свой в сторону, Аза будто забыла, что пришла в бар за выпивкой. - Рассказывайте, что с вами случилось после помилования, - сказала она повелительным тоном. - О моя Шахерезада, - шутливо сказал Грабец. - Хотя нынче я буду Шахерезадой. Со мной случилось только то, что мне раскрыли глаза на причины моей неудачи... А вы точно не из наших? - обратился он к Данияру. - Не было у вас галлюцинаций, снов про взрывы, войны, катастрофы? Данияр ошеломленно молчал. Грабец принял это за разрешение забрать себе чужой бокал пива: - Благодарю. Вот с этого и началось, с вот таких галлюцинаций. Или нет, с Норфолкского полка... - С какого полка? - возмутилась Аза. - С английского полка в Турции во время Великой войны, - Грабец пролил немного пива на стол и ловко накрыл пустым бокалом образовавшуюся лужицу. - Вот! Здесь кончается знание. Слышали такое? Не кончается, его прихлопнули, как ловушкой. Так еще недавно учили мудрецов... Слово-то какое, а? Нарочно подбирали самое архаичное. Не ученый, не техник, не исследователь - мудрец. Дело мудреца ходить туда-сюда с важным видом. И ничего толком не делать. - При чем тут турецкий полк? - оборвала его Аза. Грабец будто очнулся: - Не турецкий, английский. Обычный полк, участвовал в боях в районе Галлиполи, почти полностью был перебит в боях, кто уцелел, умер от тифа. Знаете, жаркий климат, плохая вода... Ну вот, погиб полк и погиб. А через полгода после окончания войны из лощины между холмами вдруг вышли английские солдаты. Те самые, погибшие полтора года назад, и похороненные. Только они были вполне даже живые, пытались наставить оружие на мирных крестьян, которые ошалели от такого зрелища. Ну что, вызвали турецкое командование, солдат окружили. Тут и выяснили, что это был погибший полк, не в полном составе, конечно. Меньше ста человек. Грабец выдохся и сделал несколько глотков. - Эти люди, - заговорил он снова набравшим силу голосом, - рассказывали странное. По их мнению, еще шла война, был пятнадцатый год, и их роту только что отправили занимать какой-то холм. На пути выросло облако тумана, они вошли в него и заблудились, настолько густ был туман. Вытянутой руки не видно. Большинство в панике повернули назад, но эти несколько десятков человек шли вперед и вышли... после войны. Что стало с их товарищами, они не знали. Турки изрядно призадумались и скрыли этих людей пока что у себя. Вроде они и не имели на это права, но англичане были в военной форме и считали, что война продолжается. Вот их и удержали в плену. Константинополь долго гадал, какому государству бы выгоднее выдать эту тайну и этих людей. Англия тогда крупно ссорилась с Россией, что кому положено по итогам войны... короче, эти солдаты попали на родину через несколько десятков лет, после официального образования Соединенных Штатов. Большинство англичан так и умерли на чужбине, осталось их немного... Да и уцелевшим не позавидуешь, родные их за эти годы тоже поумирали, а живые не помнили их, и вообще уже сорок лет, как получили похоронки. Вот так. Их расспрашивали заново уже в Лондоне, но только один англичанин рассказал что-то действительно интересное - он вспомнил про страшную катастрофу с пароходом, плывущим в Америку незадолго до войны. И не мог вспомнить про запуск снаряда с людьми на Луну, хотя про него писали все газеты. А пароход, наоборот, по пути напоролся на айсберг и получил повреждения, но благополучно дошел до порта. Грабец помолчал, переводя дух. - Тогда, наверное, у правительства Соединенных Штатов и оформилась окончательно идея соседнего мира, - литератор обрел былое красноречие, получив аудиторию. Он теперь не запинался, не уходил от темы, даже глаза заблестели по-молодому и словно стали ярче. - Не только из-за полка, полк сыграл решающую роль. Дело в том, что после войны и Катастрофы у людей по всему миру наблюдалось странное помешательство - им виделись чудовищные сражения, жестокие казни, крушения поездов, сильнейшие беспорядки на улицах и все в таком роде. К счастью, это наблюдалось редко у кого, может, у одного человека на миллион, к врачам обращались не все, а случаев, известных правительству, было и того меньше. Поначалу, правда, иллюзии были яркие до невозможности, людей приходилось отливать водой, чтобы они осознали, где находятся. Со временем такие галлюцинации потускнели и стали реже, но не прекратились совсем, хотя прошло несколько веков. Чтобы не мучить вас долго, просто скажу, были сделаны выводы о множественности миров. И что якобы их можно наблюдать через сознание их обитателей. Есть такое качество, как эмпатия, сопереживание... вот что-то сродни ему. Якобы люди с галлюцинациями улавливали необыкновенно сильные впечатления через некую сферу духа или мыслей, называйте как хотите. Самые сильные чувства обычно отрицательные. Помните, сударыня, этого странного знакомого Яцека, восточного мечтателя? Хотя в эмпатию я не верю, во мне сопереживания ни на грош, а видения бывают и у меня. Правда, мало. - Помню я Серато, - прошептала Аза. - Но какое это имеет отношение... - Он - никакого, - хмель снова ударил Грабецу в голову, он с помутневшими глазами качнулся вперед, собираясь положить голову на стол, но удержался. - А вот Хенрика я вам никогда не прощу. Сколько таланта было в человеке... а вы его перекусили своими жемчужными зубками, да и пошли дальше. Нет, не прощу я вам Хенрика. - Не отвлекайтесь, - Аза жестко тряхнула литератора за плечо, на этот раз не побоявшись испачкать руку. - Никогда не поверю, что загоняете себя в гроб просто из-за пары кошмарных снов. - Вот Хенрик мог бы видеть много чего, - продолжал Грабец, злорадно усмехнувшись. - Он-то и чувствовать, и сопереживать умел куда лучше меня. Мечтал написать свою последнюю песню. Написал, конечно. Это у него в кармане нашли, когда... Ну, вы помните. Меня вызвали для опознания тела. - Глаза Грабеца помутнели и наполнились слезами, он порылся в собственных карманах и выбросил на стол мятый лист бумаги, чудом не попав в невысохшую пивную лужицу. Аза быстро перехватила лист, но Грабец его исчезновения не заметил. - Мне бы тогда подумать, почему меня на тот момент не арестовали... Но я думал, что умнее правительства. А оно, оказывается, просто использовало меня как клапан, мне потом так и сказали. - Ничего не понимаю. - И не надо вам понимать. Я и сам ничего не понимал тогда, только радовался, что мне все легко удается. А оказалось, мне потихоньку способствовали, чтобы протолкнуть конвекцию после моего восстания. Грабец совсем было съехал по спинке стула вниз, но сам встряхнулся и сел прямо. - Нет никакого другого мира, - сказал он ясным голосом абсолютно трезвого человека. - Больше нет. Да, там достигли такого уровня техники, что нам остается только облизываться. Самолеты на несколько сот человек, не наши полотняные этажерки, куда влезет пять-шесть пассажиров. Автоматы, заменяющие десяток рабочих. Счетные машины, которые, наверное, путь к Господу Богу могут просчитать. И оружие, да. Такие бомбы, такие винтовки, здесь они и не снились! Только это все. Пшик, блеск, вспышка - и ничего. По видениям более-менее восстановили ту историю... иногда люди видели календари с датами, потом, по одежде можно определить, по технике... Там не было Катастрофы. Война в Европе продолжалась еще пару лет. Потом все относительно успокоилось. Страшная, новая чудовищная война случилась лет через двадцать. Весь мир был охвачен, Европа, Африка, Тихоокеанские острова. Потом и она прекратилась, но пламя-то клокотало. Прорывалось наружу то там, то здесь, и все сильнее и сильнее. Отслеживается где-то до двадцатых годов двадцать первого века, а потом ни-че-го. Пустота. И это исход, к которому привела наука. Грабец печально улыбнулся. - Вот так, господа хорошие, - закончил он. - Ничего нельзя с этим сделать, таковы законы развития. Чем выше уровень прогресса, тем выше техника, тем развитей экономика, тем быстрее возникает борьба за рынки, а это всегда война. Поэтому был избран иной путь. Нас специально оглупляли все эти столетия. В высших институтах ничему толком не учили, так, жвачку жевали. Все изобретения брались под сукно. Философов поощряли, пусть люди побольше болтают и поменьше делают. Медицину тоже, хоть и в рамках. Правительство тоже хочет быть здоровым. А все остальное... знаете, сколько раз запарывали идею обычного беспроводного телефона? И так везде, наверняка. Не только у нас, но и в Империи, и в Конгломерате. Запасной Земли ни у кого нет. - И поэтому вас... - начала Аза. Грабец кивнул. - Поэтому. Мною воспользовались, чтобы показать миру - ай, какие нехорошие эти ученые. Чтобы сразу превратить человечество в стадо баранов и ограничить образование, а не отжимать его вниз потихоньку сотни лет. И как тут не спиться? Лучше б и вправду повесили. А самому мне все же страшно... Прав был лорд Тедуин, нет и не может быть счастливого и справедливого общества. Либо гнилое болото, тесто без закваски, как у нас, либо костер, в котором сгорает цивилизация, как там. Только топили этот костер все равно кизяком, люди-то везде одинаковы. Кто умножает познания, умножает скорбь. Так проходит слава мира, истина в вине, ну и что там еще... Человеческую природу не поменяешь. У меня была надежда на рабочих. На это людское море... А ведь их сделали безграмотными совсем. Впрочем, вы их и не знаете, вы для них не пели. Да и средний класс такое же стадо. Есть творцы, но их мало. Вот Хенрик был творец, только слаб он был. Мог либо творить, либо любить, но никак не вместе. Я думал про себя, что я сильный. А вот... Словно совершенно выдохшись от длинной речи, Грабец положил руки на стол, опустил на них голову и так застыл. Аза попробовала его потормошить, но безрезультатно. Последний революционер Европы сладко спал, и даже слегка похрапывал. Позади столика бесшумно вырос бармен. - Спит? - спросил он. - А и не трогайте вы его, сударыня, господин Арсен у нас тут частенько так просиживает. Поздно уже, скоро его соседи пойдут по домам, они его и доставят в целости и сохранности. А вы не пачкайте рук. Что, он правда раньше большим человеком был, раз с вами знаком? - Куда уж больше, - сказала Аза сухим, резким голосом. Бармен оправдывающимся тоном продолжал: - Он редко так много говорит, но метко. Раньше частенько на уши приседал, потом просто его стали избегать. Разговаривает с теми, кто уже лыка не вяжет, да вот с вами сейчас. - А вы его слушали? - Я - нет, - улыбнулся бармен. - У меня и так работы полно. Не надеюсь, что вы еще нас посетите, но все же... Ваш автограф я на стенку повешу! Аза кивнула ему, поднялась и быстро вышла на улицу. Данияр еле поспевал за ней. Уже начало темнеть, поэтому, когда он догнал ее и заглянул ей в лицо, не сразу понял, что она плачет. Хотя на него самого рассказ Грабеца произвел самое гнетущее впечатление, настолько гнетущее, что он мысленно отгородился от идеи оглупления человечества, решив разобраться вначале с насущными проблемами. Но то он, бездеятельный мечтатель. Аза же была слишком земной, слишком сильной, слишком самодостаточной, чтобы убиваться из-за несовершенства миропорядка. Данияру иногда казалось, что эта яркая успешная красавица на самом деле глубоко несчастна, но он гнал подобные сентиментальные мысли, слишком уж банальными они были. И вот сейчас она полностью отвечала образу птицы со сломанными крыльями в золотой клетке, причем даже не играла. - Что вы? Зачем вы так? Вы ему поверили? - А вы? - она смотрела почти умоляюще. - Этого же не может быть, правда, не может? - Ну, - чувствуя всей душой, что тут необходимо соврать, Данияр все же не смог этого сделать. - Не знаю. У меня тоже... бывают видения. Я думал, я один такой. - То, что он говорил? Боль, смерть, пустота? Данияр кивнул. - Значит, все, - сказала Аза медленно. - Я тоже думала, что плохо только мне, а не весь мир так устроен. Оказывается, весь... - и расплакалась совершенно неожиданно, так горько и безутешно, что Данияр испугался. Не зная, как помочь, молча подошел ближе, прижал ее к себе, она будто не заметила, просто рыдала глухо, отчаянно, не слыша ни слов, ни утешений. Прошло немало времени, прежде чем она успокоилась и отстранилась, все еще всхлипывая. - Не смотрите на меня, - в голосе Азы уже звучали прежние приказные нотки. - Что же, раз так, ничего не сделаешь. Только Матта жаль. Я с того и расчувствовалась, что раньше могла с ним поговорить обо всем. С ним можно было не притворяться, он ничего от меня не ждал. И никогда не питал иллюзий. Жаль... А вы уедете домой, так? - Если вы еще не передумали, вернусь на завод. Только я еще раз предупреждаю, за результат не ручаюсь. Аза, все еще пряча лицо, вытащила из кармана жакета смятый лист. В вечерней полутьме трудно было разглядеть, что же на нем написано, на одной стороне угадывались ноты, на другой бумага была покрыта аккуратными рукописными строками. - Это музыка одного очень несчастного и талантливого человека, - прошептала Аза, разглаживая лист. - А стихи самого Грабеца, наверное. Я это спою. Не будет больше никаких концертов для избранных. Финальный аккорд для композитора, поэта и певицы. Спою и уйду со сцены. - Как уйдете, быть не может. Это же ваша жизнь. - К черту такую жизнь. А знаете, кто написал музыку? Тот самый Хенрик, про которого говорил Грабец. Он повесился, потому что... - Аза наконец подняла голову. На лице ее не осталось и следа недавних слез, только глаза блестели ярче обычного. - Потому что я с ним поступила так же, как с вами. Поманила и оттолкнула. Не передумали оставаться? - Куда я от вас денусь, - ответил Данияр почти беззаботно. Лишь бы она не огорчалась, остальное потом. - От корабля, от космического корабля, за который жизни не жаль, - невесело усмехнулась Аза. - От вас. - Ну, посмотрим. Около вашего дома мой автомобиль. Не провожайте, я прекрасно доеду. У богемы сейчас самое творческое время. Буду договариваться насчет музыкантов для этой песни. Данияр долго стоял возле дома, даже когда шум автомобиля смолк вдали. Ночь пахла жасмином, между ветками скользила Луна, и торжественная красота звездного неба словно отвергала мрачные слова Грабеца. Как отправить на Луну несчастного скитальца... если все же довести до ума те расчеты о распределении силы тяжести... Данияр еще раз поглядел на небо и отправился домой заново разбирать вещи.