К истокам кровавой реки

Для шернов все люди были на одно лицо, а для людей все дома шернов были похожи друг на друга, как две капли воды, — длинные узкие коридорчики, даже удивительно, как первожители с их крыльями протискивались по таким, круглые светлые горницы с большими окнами, на полу — меховые ковры, сберегающие тепло. Комнаты отличались только наличием курильниц или количеством украшений на стенах. В доме, где оказался Мэсси, курильниц не было вовсе, как в последние дни его жизни с матерью и господином Авием. В остальном тоже все было похоже настолько, что казалось, сейчас с лежанки поднимется Ихазель. Лавками или еще какими сиденьями шерны не пользовались. Мэсси встал в углу, Авий расхаживал посередине, Септит занял наблюдательный пункт у окна — так, на всякий случай. Авий, сделав по комнате круг, остановился напротив Мэсси и спросил вслух: — Довелось наших убивать? — Четверых, когда напали на Табир, — сказал Мэсси. Оправдываться, что это была самозащита, смысла не было. Бывший наместник усмехнулся: — Я думал, больше будет. И без всякого перехода неожиданно сменил тему: — Корнут при смерти. Мэсси молча кивнул. — Кроме него никто не должен касаться древних механизмов под горой, — продолжил бывший наместник, многозначительно поглядел на Мэсси и повторил алым злым цветом: — Никто! — Я попал туда случайно, — мрачно ответил Мэсси. — Факел погас. Я ничего там не… — он замолчал. Трудно было утверждать наверняка, что он ничего не сломал и не испортил. — Нам туда спускаться не запрещено, — напомнил Септит. — Просто никто и не пойдет по собственной воле. И наши руки уже не годятся для управления машиной под Герлахом. — А Корнут? — осмелев, спросил Мэсси. — Он мог управлять? Авий развернулся, поднял руку, щелкнул пальцами. С легким треском сверкнула проскочившая искра, словно кто-то чиркнул огнивом. — Корнут очень стар. Благословенного заряда в его руках больше нет. Но он такой один. Каждый Верховный шерн живет долго, вдвое дольше обычного срока, и теряет силу своих рук. Мэсси прикинул про себя, что каждый раз на пару-тройку столетий, пока очередной летописец не состарится, стена остается неуправляемой. От этой мысли стало неуютно. Мягко прошелестели крылья рядом. Из соседней комнаты вышла шернийка. Мэсси узнал ее: — Госпожа Тия! — Випсана, — она не так хорошо знала человеческий язык, как бывший наместник, и говорила на цветовом. — Нам не запрещено прикасаться к механизмам, но мы сами делаем вид, что их нет. Мы слишком полагались на древний миропорядок, и вот теперь можем остаться без Верховного шерна и без знаний нашего рода. Каменную книгу можно прочесть. Но кто это будет делать… — она потушила краски на лбу, потом замерцала снова. — Верховный шерн всегда выбирал себе преемника и передавал ему накопленные знания. Успеет ли он выбрать в этот раз… — А что же ему помешало в этот раз? — спросил Мэсси. — Неужели он не знал, насколько стар? — Да вы помешали, — лоб бывшего наместника засветился зеленым. — Корнуту тысяча оборотов или, по-вашему, лет. До вас мы жили по-другому. До вас мы были другими, нам не с кем было воевать и не перед кем утверждаться. Вы считаете нас чудищами? А для нас вы бескрылые уроды. Вы считаете нас злобными? Так это вы сделали нас такими, и то в собственных глазах. Однако кое-чего вы добились — лишили нас спокойствия. Потому Корнут и не может найти того, кто с готовностью посвятил бы свою жизнь древним тайнам. — Тысячу лет назад мы тихо ждали смерти Матери-Луны, — сказал Септит от окна. — А он тебя не учил, что это естественный ход событий? — мрачно спросил Авий. — Ничего вечного на свете нет. Выбор-то невелик, либо принять это достойно, либо брыкаться, хвататься за невозможное и все равно умереть. — Наши предки, говорят, совершали и невозможное, — мягкими бежевыми тонами сказала госпожа Випсана. — Уж Корнут это знал наверняка. — Знает, — поправил Авий. — Не знал, а знает. Вы рано его хороните, он может очнуться. И вряд ли он будет доволен, что некие дерзкие юнцы собираются залезть в подземный ход из любопытства. — Не из любопытства, — вздохнул Мэсси. — Там была стена, невидимая, но она светилась. И она предупреждала, что воздух может исчезнуть на нашей стороне Луны. — Нашей, — язвительно заметил Авий. Мэсси продолжал, стараясь не обращать внимания на попытки поддеть: — Она предупредила об опасности на восточных горах, где на границе Пустыни стоял одинокий кратер. Туда и подошло войско с Теплых прудов. Они зачем-то решили разрушить этот кратер и вызвали извержение. Воздух исчез… Да! Там тоже светилась такая же стена! — Поделом, — Авий решил быть немногословным. — На Теплых прудах за последние дни произвели огромное количество пороха, — Мэсси чувствовал себя дважды предателем, но и молчать было нельзя. — Зачем бы еще, если не ради атаки на горы. Конечно, они не смогут уничтожить все города, но вот повредить тот подземный ход! — Близко не подпустим, — пообещал Авий. — У тебя все? — Ну… да. — Они близко не подойдут к горам, — повторил Авий. — Они там поняли, кто ты? Мэсси невесело усмехнулся: — В основном да. — Убить пытались? — лоб у Авия засветился оранжевым. — Не без этого. Про чахотку он решил не говорить. Злопакостная болезнь шернам все равно не передавалась. — Целый год прожил, против ожиданий, — заметил Авий вслух. — Дождемся, пока на площади никого не будет, дойдешь до башни и выйдешь через подземный ход. Древний механизм обещай не трогать. — А если там?.. — начал Мэсси, его неожиданно прервал Септит. — Обещать невозможно. Я проверил бы сам, но… — он щелкнул пальцами, как только что это сделал Авий, и тоже высек электрическую искру. — Я не могу полностью убрать заряд, даже перерезав на руках сухожилия. Это Корнут рассказывал. — Ты уже мог бы быть его учеником, — госпожа Випсана подошла ближе. Лоб ее светился очень ярко, что говорило о волнении. — Отец был против, — Септит мерцал печальными холодными цветами. — А Корнут говорил, что сейчас все изменилось, нельзя выбирать случайного или сомневающегося… Я сомневался из-за отца. Если бы не это, я был бы готов. Это же счастье, посвятить жизнь тайнам мира. — Мы знаем, — мягко отсветила госпожа Випсана. — Мы все знаем. — Нужно проверить ту пещеру, — повторил Мэсси. — Без воздуха не выживут ни шерны, ни люди. — Упрямый, — проворчал Авий. — Не все цепляются за жизнь любой ценой. Многие мои сородичи согласятся, чтобы Мать-Луна стала безжизненной, лишь бы больше на нее не прилетали любопытные гости с Земли. — Многие, — Випсана мерцала непримиримым синим цветом. — Многие, но не все. И ты не согласишься. — И я не соглашусь, — вслух сказал Септит. — И Корнут бы не согласился. — Септит, — невыразительными серыми оттенками промерцал бывший наместник. — Ты тоже собираешься в тот ход? Оттуда далеко до вершины стен Герлаха, легко подвернуться под выстрел. — Септит может остаться наверху и стоять в дверном проеме, — Мэсси уже не держали ноги, и он присел на краешек ларя. — Если стена скажет, что все хорошо и Пустыня остановилась под тем холмом, ему нет нужды спускаться. — Какой переговорщик со стенами у нас отыскался, — лоб Авия из серого стал зеленоватым. — А если она проявит характер и не захочет с тобой беседовать? — Значит, будем ждать, пока очнется Верховный шерн, — Септит пожал плечами совсем по-человечески. — Все равно человеку не выйти отсюда другим путем. Разве что Гранитные ходы для выворотней, но они на виду. — Тогда этому человеку не надо было добровольно лезть в жерло вулкана, — проворчал Авий. — Мы соскучились, — Септит сопроводил свои слова оранжевым цветом усмешки. — Все. Я тоже скучал по городу. — И я, — Випсана положила руку на плечо бывшего наместника. — И ты, Вестин. — Ну что с вами делать, — сказал Авий вслух недовольным тоном, но его лоб светился бежевым. — Ладно. Рассказывай, как жил… Надсмотрщик привел Хонорат к одному из зданий в центре города. Дом был непростой, по виду он напоминал скорее круглую башню в два этажа. По слухам, там жил кто-то важный, кто именно, и чем он занимается, Хонорат точно не знала. В этой части Герлаха она бывала редко. Входная дверь не запиралась. — Здесь, — выворотень ткнул пальцем в пол. — Нижний этаж и лестницу. Песок уже в воздухе летает, вас, лентяек, сюда не водили. И окна. Наверх ходить не вздумай, там живет важный господин, только он болен. И в тот ход, что ведет в подвал, не лезь. Я снаружи покараулю. — Можно, я все же схожу за ребенком? — тихо спросила Хонорат. Выворотень зевнул и снова указал на пол: — Быстрее приберешься — быстрее вернешься к своему пискуну. Хонорат вздохнула и взялась за метлу. Площадь перед башней была почти пуста. Здесь ходили редко, жилых домов почти не было, стояли тут здания, некогда выполнявшие роль святилищ, высших школ или каких-то общественных заведений. При всей величественности выглядели они неуютно, и в них никто не селился. Поэтому никто не обратил внимания на Мэсси и Септита. В башню они отправились вдвоем, слишком большая компания могла бы вызвать ненужные вопросы. Перед входом дежурил незнакомый выворотень, Септит только глянул на него, отдал на цветовом языке какую-то команду — и выворотень закивал и убрался с глаз долой. Как ни велик был соблазн проведать Верховного шерна, оба все же спустились прямиком в подвал. Башня казалась пустой, но вдруг бы наверху кто-то да сидел у ложа старика? Септит не желал попадаться на глаза другим шернам, а особенно своему отцу господину Гранию даже больше, чем Мэсси. Потому он и жил эти дни у госпожи Випсаны, которая все же отселилась от родни своего погибшего мужа. Когда камни в стене сдвинулись, открывая ход в подгорную пещеру, Мэсси вздохнул с облегчением. До сих пор он не был уверен, что у них получится. — Факел опять не урони, — промерцал Септит невыразительным серым цветом, и тут лоб его вспыхнул целой радугой меняющихся оттенков. — Да голос подавай иногда. — Непременно, — пообещал Мэсси, спустившись на пару пролетов. Дрожащий огонек факела отражался в полупрозрачной стенке тоннеля рядом. Мэсси подумал, что снизу он точно не докричится до Септита, придется опять подниматься по лестнице. Он вскинул голову, увидел невероятно далеко вверху светлое пятнышко выхода — и тут оно исчезло. Если бы не детство, проведенное в стране рукотворных нор, не постоянные путешествия в каменных коридорах древнего города, Мэсси ударился бы в панику. Но сам по себе потайной ход его не пугал. Никаких древних чудовищ на Луне не осталось, шернов или выворотней в подземелье встретить он не мог. Скорее всего, Септита кто-то спугнул, вот дверь вверху и захлопнулась, значит, остается выполнить свою часть плана. В этот раз лестница показалась ему даже длинней, чем в прошлый. Наконец укоротившийся на четверть факел осветил пол, кусок уходящего в бесконечность коридора и сводчатый ход в комнату под лестницей. Он мысленно поблагодарил Мать-Луну, что не потерял факел и что ход не пришлось искать на ощупь. Потолок засветился, едва он переступил порог, только не белым, как в прошлый раз, а красноватым. Мэсси пожал плечами, оглядываясь. В остальном зал с колоннами не изменился. Сейчас, на середине комнаты, он нащупает прежнюю невидимую и неодолимую преграду… Стена вспыхнула сама, словно перед ним поставили зеркало, отражавшее пожар. Нестерпимо яркий алый цвет заставил зажмуриться. Стена потемнела до темно-пурпурного, как небо на позднем закате, посветлела, стала абсолютно прозрачной. И чуть выше человеческого роста на ней заиграла красными оттенками надпись: «Система нестабильна». Этого выворотня, молодого широколицего парня с соломенными волосами, Хонорат не видела раньше никогда. Видно, правду говорят, что есть какие-то подземные ходы, соединяющие между собой города, по которым переправляют надсмотрщиков, чтобы те командовали чужими матерями и сестрами и не потворствовали своим. Выворотни, в общем-то, могли сами заниматься готовкой и уборкой, но если им было поручено возложить эту обязанность на других и проследить за выполнением, они буквально наслаждались своей властью. Здесь явно давно не подметали. Хонорат вымела мусор, вымыла пол — вода в башню проведена не была, но она набрала в ведро снега и растопила его. Выворотень одобрительно кивнул. Трудней всего было оттирать окна, на которых долгие дни оседала уличная пыль. В конце концов выворотень провел по стеклу пальцем и буркнул: «Сойдет». Оставалась лестница. Выворотень остался снаружи, перед порогом, погреться на освещавшем площадь солнышке. Хонорат с тоской поглядела в вымытое окно. Как бы малыш не проснулся и ничего на себя не опрокинул. Лестницу мести Хонорат не стала. С непривычки убирать двухэтажные здания, она не сделала этого сразу, и теперь вся пыль полетела бы на пол первого этажа и его пришлось бы мыть заново. Хонорат сразу взялась за тряпку. Она перетирала лестницу во второй раз, когда внизу вроде бы хлопнула дверь. Хонорат прислушалась. Внизу ей почудились быстрые шаги, непохожие на походку выворотня. Вдруг это за ней пришли ее товарки с кухни? — Эй, — позвала она и прислушалась. Внизу было тихо, но из покоев на втором этаже донесся болезненный стон. Первой мыслью Хонорат было бежать без оглядки. Важным господином, проживавшим в башне, мог быть только шерн, которого разгневала бы мельтешащая перед глазами рабыня. Но стон повторился, а за ним послышался шум падения тяжелого тела. Что в ней возобладало — любопытство, сочувствие все же к живому разумному существу, или даже злорадное желание увидеть больного и беспомощного первожителя, — Хонорат не могла сказать, но она поднялась на несколько ступенек и остановилась перед круглой приоткрытой дверью. Конечно, разумнее всего было бы спуститься вниз и позвать выворотня, или даже не звать, пусть крылатый господин изволит сдохнуть в одиночестве. Внутри снова послышался стон. Хонорат приоткрыла дверь. На полу лежал шерн, закутанный в яркий, расшитый драгоценностями, плащ. В комнате не было никаких кроватей, курильниц, сундуков и просей утвари, только ярко раскрашенные шары, непонятно, зачем вообще нужные. Но не только это поразило Хонорат. Лежавший на полу шерн был покрыт светло-серой шерстью. Хонорат уже видела убеленных сединами стариков, но этот поседел с головы до ног. Сколько же лет ему было? Столько вообще не живут. Шерн лежал возле ковра на голом полу, закрыв глаза и тяжело дыша. Несмотря на укоренившийся в каждом человеке страх перед коренными жителями Серебряной планеты, сердце Хонорат кольнула жалость. Она безотчетно сделала несколько шагов и наклонилась над стариком. Тот распахнул четыре алых глаза, на фоне белой шерсти это смотрелось еще более жутко, чем на черной. Хонорат сама не понимала, почему еще не убежала без оглядки, что-то словно удерживало ее на месте. Шерн пошевелился, попытался повернуться на бок, — из-под плаща показались потускневшие от старости крылья, — но тут же снова завалился на спину. Он был слишком слаб. Только алые глаза горели, как если бы их обладатель был здоров и силен. Четыре огня медленно обратились к Хонорат. Узкие зрачки, как полосы, делили их пополам. Белый лоб старика замерцал чередой оттенков. Хонорат понимала в цветовом языке только основные слова и сейчас была не в силах догадаться, что означает эта буйная вереница красок. Шерн не произнес ни звука, только одновременно с игрой оттенков на лбу старика в голове у Хонорат возник голос, четко повторявший. «Приведи мне кого-нибудь из моего народа! Приведи кого-нибудь, все равно, кого!» Хонорат, дрожа, шарахнулась прочь от шерна и тоже упала на пол. Теперь она сидела от него на расстоянии вытянутой руки и не могла ни отодвинуться, ни отвести взгляд. Но шерн не потянулся к ней страшными белыми ладонями, только смотрел все так же пристально, а голос в голове снова произнес: «Приведи мне кого-нибудь из моего народа, девочка. Не бойся ничего, приведи! Приведи сейчас!» Наваждение отпустило. Хонорат вскочила на ноги и, все же прихрамывая, кинулась к двери. Еще на лестнице она закричала, хотя и знала, что в доме никого больше быть не должно: — Сюда! Сюда, кто-нибудь! Внизу послышался шум шагов. Кто-то поднимался из хода, ведущего в подвал. У Хонорат от страха подкосились ноги. Защитит ли ее седой старик? Скажет ли, что сам велел ей звать помощь и кричать, или ему будет не до этого? На всякий случай она повторила срывающимся голосом: — Скорее! Там господин, он просил помощи! Черный силуэт поднимался по лестнице. По стене ползла широкая разлапистая тень. Ноги у Хонорат подкосились и она крепко вцепилась в перила. Первожитель подошел ближе, она узнала его и вскрикнула от радости. Это был Септит, друг детства и один из немногих шернов, которые не причинили бы ей вреда. — Сеп… господин Септит! — сейчас он как-никак взрослый, и за ним может идти еще кто-то. — Там, в той комнате наверху… скорее! Лоб Септита вспыхнул обеспокоенным цветом расплавленной меди. Он в секунду одолел лестничный пролет (хотя вообще-то бегать шерны не умели), распахнул дверь и склонился над лежащим. Хонорат остановилась на пороге. Старик открыл свои красные глаза-фонари и опять зажмурился. Зато засветился его лоб. Невиданные доселе цвета сменяли друг друга, ослепительный белый растворялся в золоте, золотой переплавлялся в пурпурный. В комнате, казалось, стало светлее. — Что он говорит? — осмелев, прошептала Хонорат. Септит, не отрывая глаз от лба старика, ответил: — Он говорит, что меня привело сюда само провидение. Верховный шерн внезапно распахнул глаза, казавшиеся тусклыми по контрасту. Он сел, и это далось ему на удивление легко, поднялся на ноги, не приняв помощь молодого шерна. Септит тоже встал, раскинув крылья. Оба остановились друг против друга. Ритуал посвящения начался.