К истокам кровавой реки

Здесь не было верха, не было низа. Царство тьмы, чернота и несколько световых столпов посреди нее. Собственное лицо отражается в полупрозрачной поверхности, возникшей из ниоткуда, сменяется набором цветных квадратов, затем картинка рассыпается в прах. Ветвящийся зигзаг зависает в пустоте, сверху — череда оттенков, словно клавиши новомодных инструментов. — Повторяем зигзаг! Линии проходят прямо, вспыхивают разноцветным, изгибаются, свиваются в один пучок. Спираль вздымается вверх и уходит в бесконечность, будто и потолок исчез. Хоп, и спираль опять рассыпается квадратами. Рябит цветами рыболовная сеть. — Третий оттенок сверху, крайний справа! Цветная поверхность под человеческой ладонью прохладная, плотная и упругая, внезапно она теплеет. Посреди зала в центре главной световой колонны словно вырастает дерево, не целиком, не полностью, только внешние обводы, и не дерево это, конечно, — слишком ровны обрывающиеся линии. И с каждым повторенным узором контур дерева обрастает новыми ломкими прямыми ветвями. С потолка стекает цветной водопад, бросая блики на бледные лица людей. — Теперь просто прямую линию… Одна из ветвей дерева вдруг дрожит и рассыпается искрами. — Повторить узор. Всем. Великан Брас виновато кряхтит — это он своими грубыми лапищами не попал в нужный оттенок. Цветные пятна уже не мечутся по залу, они собираются в хоровод вокруг центральной колонны. Один за другим яркие блики подлетают к контуру, встраиваясь в единый узор. Внутри колонны разгорался огонь. Это было похоже на солнце, на солнце в затмении — ибо внутри пламенеющей сферы все явственней виднелось чёрное пятно. Оно оформилось в абсолютно черный шар. Замерли блики, не успевшие подлететь к колонне, в зале стало светлей. Повыше маленькой рукотворной звезды прямо в воздухе снова загорелась череда оттенков. — Ну? — не выдержал молодой солдат. — Это все? Остальные промолчали, хотя каждый наверняка желал того же. Все с надеждой глядели на Мэсси. — Что там за хитрости ихние написаны? — тут уже нервы сдали у Сакко. — У нас получилось? Мэсси перечитал надпись еще раз. Ошибки быть не могло. В общем-то, что-то такое он предполагал с самого начала… — Что теперь, переводчик? — спросил Никодар с подозрением. Мэсси коснулся половинок шара-ключа. Они с готовностью отпали от полупрозрачной поверхности, на которой до сих пор висели, и оказались у него в руках. Мэсси еле удержал каменные полусферы. Впрочем, в том, что это камень, он уже не был уверен. Шар потеплел и засветился. — Выходите отсюда без меня, — сказал он, не слыша, чувствуя, что срывается на высокие пронзительные нотки. — Все сделано, осталось запустить… — теперь голос сел окончательно. — Почему без тебя? — расширил глаза Сакко. — Да выпустят ли нас шерны? — это был солдат постарше. — Ключ надо поместить в эту центральную колонну. В это чёрное пятно. Только тот, кто это сделает… — Ну? — Мэсси даже не понял, кто это спросил. — Умрет? — Вернётся к матери-Луне. — Ты же сам говорил, что это одно и то же! — возмутился Никодар. — Ну да. — Вот что они нам все же подстроили, паршивцы, — вскипел было Сакко, но Мэсси возразил: — Когда строили этот зал, людей на Луне не было вообще. Это должен был сделать шерн. А у них другое отношение к смерти. — Так пусть шерн это и сделает, — осенило Никодара. — Тот урод в красной мантии, что торчит наверху! — Это Септит! Верховный шерн! Единственный шерн, который нас не ненавидит! — Он там вроде как раз ничего, с ним договориться можно, — вступился и Сакко. — Тогда другие, — не сдавался Никодар. — Вот сколько их, вся долина собралась. — Так они тебя и послушали! Потом, мы не успеем. Нужно сделать это, пока горит пламя! А оно гаснет! — теперь, когда он принял решение, в голове прояснилось и сердце стучать перестало. Огненная корона вокруг черной дыры и вправду становилась все тусклее. — Ты как хочешь, а тебе нельзя, мы же их не понимаем, они нас без тебя точно не выпустят! — Сакко оглядывался по сторонам, словно в поисках выхода. — Хорошо, давай мне эту штуку, — неожиданно предложил Никодар. Все в недоумении уставились на него: — Тебе? Нет, тебе точно нельзя, — сердце снова заколотилось, Мэсси вместо облегчения почувствовал злость — ну зачем генерал предлагает очевидную глупость? — Это моя вина, мой отряд погиб в пустыне! — Ты единственный человек, который сможет убрать всю эту взрывчатку от гор! — Мэсси оглянулся на центральную колонну. Огонь внутри угасал. — Верно, — поддержал Сакко. — Только ты сможешь убедить своего дядюшку… А погибнешь тут, так он всю Луну разнесет! — Дайте мне, — Бромария шагнул вперед, как-то очень легко вытащил каменный шар из рук Мэсси, будто тот резко потерял тяжесть. — И выходите. Я справлюсь. — Подождите, нет! Вы понимаете, что это смерть? — Я увижу, чем это кончится, а для философа нет награды выше, — Бромария отступал вместе с шаром, уворачиваясь от Мэсси, будто они были детьми, поспорившими из-за мяча. — И потом, я старше вас всех, болен, все равно мне недолго осталось. Послушайте, уведите его. На одно плечо Мэсси легла рука Иваты, с другой стороны его ухватил Брас. — Идём, идём. Ещё неизвестно, что впереди, мы без тебя ничего не поймём. Бромария с шаром в руках остановился у колонны. Огонь за его спиной вспыхнул ярче, будто почувствовал близость ключа. — Идите! Племянник, помни про птиц! Они взлетят и сядут обратно, но чуть выше… Понимаешь? Потом ещё выше… Огонь начал опадать. Бромария замер на миг и решительно протянул шар прямо внутрь колонны. Семь столпов света соединились в один, немыслимо яркий. Шестеро замерли у входа, не находя в себе сил уйти и не осмеливаясь подойти ближе. Посреди зала выросла алая полупрозрачная завеса, она бурлила, клубилась, дышала, постепенно успокаиваясь и меняя цвет с красного на синий. На лазоревой поверхности появилась надпись: «Запуск завершён». И ниже: «Система стабильна». Больше не произошло ничего, и все же они выскочили в длинный коридор с высокой лестницей, будто бесы гнались за ними. У всех на душе было тяжело, Мэсси и вовсе не представлял, как он теперь покажется кому-то из людей. Задыхаясь от отчаяния и невозможности что-то исправить, он вдруг почувствовал во рту знакомый солоноватый вкус и понял, что дыхание перехватило не от переживаний. — Вот только не начинай заново, а! — взвыл Никодар, шарахаясь к противоположной стене. Конечно, действия его слова не возымели, сам генерал и его солдаты настороженно наблюдали, как недавний пленник хрипит и задыхается, отплевываясь кровавой мокротой. — Пол, — огорченно вздохнул Брас, когда Мэсси привалился к перилам, пытаясь восстановить дыхание. Каменный белый пол был забрызган кровью. Привыкший к аккуратности Брас снова завздыхал, оглядываясь, будто откуда-то должны были появиться хозяева и отчитать их за беспорядок. Странная слабость возникла внезапно в ногах, причем, судя по изумленным возгласам, у всех. Это дрожал пол. Одновременно с белой поверхности исчезли следы крови — становились меньше, меньше, и в несколько секунд стёрлись совсем. У Никодара расширились глаза. — Быстро вверх! — прошипел он. — А то этот пол неизвестно, что с нами сделает! Мэсси подумал было про выход в конце коридора, но остальные уже поднимались по лестнице прочь от страшного вибрирующего пола. Увидев, что он медлит, Сакко и Брас опять подхватили его с двух сторон. Сбоку мелькали то прозрачные стены скоростного туннеля, то обычные, каменные, потом, когда они поднялись слишком высоко, стало совсем темно. Тяжёлое дыхание и топот ног усиливались эхом. — Долго ли ещё? — о факеле они просто позабыли, и в темноте Мэсси не узнал, кому из солдат принадлежит незнакомый голос. — Света нет совсем, вот не выпустят нас проклятые уроды, — прохрипел Никодар. — Да вот же он, свет, — раздался где-то рядом голос Сакко. Светлое пятнышко над головой все увеличивалось и, наконец, превратилось в дверной проем. В подвале их встретил Септит. Похоже, за все это время он даже позу не поменял. Матово-белый лоб потемнел, заиграл стальными оттенками.  — Сделали, — просто сказал Мэсси. — Я все знаю, — Верховный шерн отвечал на цветовом языке. — Один из нас…остался там навсегда. Это был мой родственник. По матери. — Это великая честь, — среди чопорных серых оттенков затесался на минуту небесно-синий и сразу же спрятался. — Великая. Честь. Мэсси кивнул. Жаль, что он не шерн и не может рассуждать, как они. — Я говорил со своими братьями, — продолжал Септит. — И повторил им слова брата моего отца — если бы мы хоть частично хранили былые знания, Луна не оказалась бы в опасности. Но я не приказываю. Я только записываю. И неожиданно перешёл на обычную речь, сообщив вслух: — Теперь вы можете идти. — Опять этот коридор из шернов, — пробормотал Сакко, пока они поднимались по лестнице. Распахнулась тяжелая дверь каменной башни, выпуская людей наружу. Мэсси зажмурился от закатного солнца, сделал вдох — теплый воздух воскресил в горле соленый вкус крови.  — А нет их, глядите! — удивленно воскликнул молодой солдат. Шернов действительно не было. Улицы Герлаха опустели. Люди, донельзя обрадованные этим обстоятельством, только что не бегом бросились по мостовой, пока первожители не передумали и не явились устроить почетные проводы. Древние, поросшие мхом стены отражали эхо шагов. За внутренним городом шернов тоже не было. Никодар на бегу вскрикнул, указывая куда-то вбок. В небе виднелась стая, удаляющаяся от Герлаха. — Ибадж полетел домой, — заметил Ивата. — Значит, тут спокойней будет. Улетают, потому что всеобщая гибель пока что отменяется, мелькнуло у Мэсси в голове. Иначе шерны остались бы тут, у Каменной башни. Значит, опасность и впрямь миновала. Закат приближался. Он бросил тень только на самый западный край Герлаха, но уже раззолотил лучами всю скальную гряду, и стена казалась теплым боком какого-то огромного живого существа. У перекинутой вниз веревочной лестницы стоял Септит. Люди остановились, хлопая глазами и не понимая, как Верховный шерн сумел их обогнать. Молодой солдат спросил: — А, так их двое? — и обернулся, будто ожидал увидеть каменную башню и около нее второго Верховного шерна. — Завтра стена вырастет, — размеренным громким голосом произнес Септит. — Мы соберем камни со всей долины. В Герлах трудно попасть снаружи. Теперь это будет невозможно. — Да нашли чем напугать, — буркнул Сакко. — Чтоб я ещё раз по доброй воле… Он подтянулся на руках и оказался на уступе скалы, к которому была прикреплена лестница. за ним последовал Брас, затем Никодар и оба солдата. Мэсси последним поднялся на уступ. Септит стоял неподвижно и смотрел, ничего не спрашивая. По его лбу пробегали бирюзовые полосы. — Там Донат, — сказал Мэсси. Септит медленно склонил голову. Спускались вниз осторожно, чтобы не перегружать лестницу, дождались сперва, пока на поверхность склона спрыгнет Сакко. Он слезал не слишком проворно, и недовольный Никодар прикрикнул сверху: — Эй, смотри, шерны поторопят! — Вот не видел я наместника Авия, — глухо донеслось в ответ. — А то напомнил бы ему, как кинул в него камнем, когда он висел на соборе! — А он сказал бы, что плюнул в тебя сверху и попал, — проворчал Никодар. Он мечтал скорее спуститься вниз и не разделял браваду Сакко. Мэсси слегка вздрогнул, услышав имя приемного отца, сердце заныло уже привычной болью. На эту рану успела наложиться новая — Бромария. Счастливы шерны с их верой, которую не может разделить человек. Настала его очередь спускаться. Веревочная лестница вверху была теплой, почти горячей, за стеной она попадала в тень и там уже остыла. Солнце перестало светить в глаза. Мэсси спрыгнул наземь. Вся шестерка ошарашенно переглянулась, не веря, что они вышли из города живыми — Наши! — Брас указал рукой на трёх человек, что спешили к ним по косогору. Никодар посмотрел в ту сторону, вниз, махнул рукой своим солдатам, и они втроём направились к удобному для спуска участку склона. — Эй, господин главнокомандующий! — крикнул всед ему Сакко (правда, не слишком громко, и Никодар вряд ли мог это слышать). — А арестовывать нас кто грозился? Нет бы взять в плен, накормить…к ночи охота на птиц так себе! Генерал, даже если и слышал, до ответа унижаться не стал. Мэсси вспомнил вдруг про господина Грания и быстро посмотрел вверх, окидывая взглядом предзакатное небо, а когда опустил голову, на него налетела Вислава: — Живой! Она обхватила его за шею так крепко, будто боялась, что его унесут шерны, если хоть на миг разжать руки. — А мы отошли на солнечную сторону, стало так холодно…ты живой! — Да, — он отклонился, чтобы не дышать в ее сторону. — Слава, вроде, все получилось. — Главное, ты жив, — она всхлипнула и отвернулась. — Не обращай внимания, что я плачу, я такая глупая… Это от радости. Сакко и остальных рядом уже не было. Они отошли на пару десятков шагов и дожидались там. — Слав, я не знаю, что там дальше… Но завтра будет все, как всегда. — Это все ты! — она попыталась поцеловать его в щеку, Мэсси еле успел увернуться. — Ты же помнишь, что у меня чахотка, Слав! — Я не боюсь. Теплые пруды вылечат. Вот пусть они теперь попробуют, пусть только попробуют… — Слава, подожди. Теплые пруды далеко. Вы сейчас в ту пещеру? Топить чем осталось? — Осталось, — Вислава улыбнулась, но уже как-то неуверенно. — Почему «вы»? Мы все. Одну ночь уж перетерпим. — Ты помнишь про ожерелье? — Да, конечно, — она чуть отстранилась и снова заулыбалась естественно. — Я помню, что оно твое. Только ты же знаешь… если бы его у тебя не было, это бы ничего не меняло, мне неважно, я все равно… — Достаньте его. Помнишь, мы говорили в пещере про укрепленные гарнизоны, которые можно построить вдоль гор? — Да… — теперь она снова смотрела непонимающе. — Только почему «достаньте»? Разве ты с нами не идешь? — Я не могу. Сколько мне еще на вас кашлять. Я вернусь в Герлах. — Тебя же шерны убьют! — у нее расширились глаза. — Надеюсь, что нет. Но послушай, Слав, я не знаю, сколько надо на постройку этих гарнизонов, ожерелье можно продать! Это хоть что-то… И вы, я знаю, ты захочешь сама зарабатывать, но… — Да что ты будто завещание составляешь! — закричала Вислава. — Какой Герлах? Тебе нельзя оставаться здесь, тебе море нужно! Или тебя там ждет женщина? — Да. То есть нет. Я не знаю, ждет ли она… Слава, я даже не знаю, жива ли она! У Виславы в глазах дрожали слезы. — Ты… — пролепетала она, — ты… А я думала, мы с тобой… Мы же столько прошли. Теперь и он понял. — Слава… Ну прости. У меня нет друга дороже тебя. Но понимаешь, я там всегда буду чужаком. Ты себе здорового найдешь, не чахоточного, и в тысячу раз лучше! На тебе любой с радостью женится, еще драться будут! Она замотала головой, прижав руки ко рту, будто удерживая рвущийся крик. И вдруг, сорвавшись с места, кинулась бегом вниз по склону. — Слава! — его возглас унес ветер. Мэсси рванулся было следом, но почувствовал, что торопиться утешать не надо, хуже выйдет. За Виславой вдогонку пустились Брас и северянин-красильщик. К Мэсси подскочил Сакко. — Что? — он схватил Мэсси за воротник и тряхнул. — Что у вас вышло? Ты что, ты такую девку обидел, дурак! — Ивата, ты послушай, хорошо? Скажи ей про ожерелье. Это вам. Продайте его и пусть хоть что-то пойдет на строительство гарнизона… — Да что ты мелешь! — возмутился Ивата. — Какой гарнизон! Мы нарочно отошли дать вам помиловаться спокойно, а вы… Ты что вообще? — Тот гарнизон, о котором мы говорили. Поставить здесь ряд укреплённых городков, они будут защищать не только людей от шернов, но и северян не подпускать к горам! — Да Славе-то ты что сказал, что она чуть шею себе не сломала? — Она замечательная, — Мэсси снова почувствовал себя донельзя паршиво. — Просто нельзя мне с вами. Тот же Никодар опомнится и опять начнет за мной охотится и за вами заодно. — А люди? Они же в тебя верят! — Они не в меня верят. В Победоносца, в бога. Я не бог, я умею очень мало. Эта ноша не по мне. — Вот чтоб тебя! — с досадой выплюнул Ивата. — То не могу, это… Девчонку такую обидел, эх! — и, развернувшись, тоже пустился вниз по склону. — Про ожерелье напомни ей! — крикнул Мэсси вслед. Ивата быстро спускался, и нельзя было сказать наверняка, слышал он или нет. К Мэсси медленно приблизился Донат. — Догнали, вон, разговаривают они, — сказал он. — Что мы? Куда теперь? — Я в город, — мрачно ответил Мэсси. — Ну и я тогда, — Донат взялся за перекладину. — Мог бы уйти в лагерь. Они хорошо к тебе относятся, уже забыли, что ты выворотень. — Как забыли, так и вспомнят, — ворчливым тоном отозвался Донат, поднимаясь вверх. — В городе меня хотя бы вниз головой закопать не грозились. — Ты же от работы тяжелой отвык, — на всякий случай предупредил Мэсси. Донат в прежней манере буркнул: — Как отвык, так и назад привыкну. Лестница слегка покачивалась под тяжестью тел. То приближался, то удалялся отвесный, даже немного наклоненный наружу, участок стены. Серая, еще не успевшая остыть поверхность с высохшими за долгий день остатками мха напомнила Мэсси день побега из Герлаха. Он поднимался, перехватывая одну перекладину за другой, а лестница монотонно раскачивалась, с каждым рывком отсчитывая потери. Мать, Авий, Бромария. Отец, чью могилу он так и не увидел. Тот безымянный шерн. Вислава. Господина Анну он уже не увидит, а ведь даже попрощался наскоро. Лестница кончилась. Он поднялся на скалу и огляделся. Солнце опустилось еще немного, погрузив в тень западный край долины. Рядом прошуршали черные крылья. То был Септит, или нет — уже Верховный шерн. Он обеими руками взялся за боковины лестницы. Послышался запах гари. Пережженные остатки соскользнули наружу, за пределы Герлаха. — Проникнуть невозможно, — произнес вслух Верховный шерн торжественно, будто совершил некий религиозный обряд. Он поднялся в воздух и полетел в направлении внутреннего города. Мэсси огляделся. Странное чувство охватило его. Ему казалось, что из Герлаха он ушел утром, и что все события уместились в один бесконечно долгий день. Вечер был такой же, как обычно, шернов на улицах города и в долине уже не видно, кое-где перекликаются выворотни, выполняя последние работы перед ночным сном и собирая инструменты. Может быть, ничего не было? Компания молодых выворотней как раз шла из ближайшей к стене рощицы. Один из них приостановился и довольно громко сказал: — О, Моисей вернулся. Мэсси кивнул, и они сдержанно кивнули в ответ. Для них он тоже был чужаком. — И Донат! — воскликнул еще один выворотень. Донату обрадовались, как своему. Его хлопали по плечу, спрашивали, как он сумел выжить, рассказывали какие-то собственные новости. Мэсси прошел мимо них. Ноги сами несли его к любимому месту детства — к тому самому небольшому пруду. Здесь можно будет посидеть и собраться с мыслями, а потом уже проситься на ночевку к выворотням. Скорей всего, шерны его трогать не будут, с их-то наплевательским отношением ко всему. Можно попробовать обратиться за ясностью к госпоже Випсане, или не стоит ее тревожить? Она ведь ждет ребенка. Вода дышала накопленным за день теплом. Тень проходила по середине пруда, и с одной стороны поверхность была черной, прозрачной, а с другой еще зеленоватой, мутной. Мэсси сел на траву рядом с берегом. Нет, мысли не собирались. Нужно было спросить у выворотней или у Септита, жива ли Хонорат, но ему страшно было услышать не тот ответ. И потом, тащить ей свою болезнь нельзя. Ей и так несладко. Будут ли теперь шерны лучше относиться к женщинам, с этим бедным рабыням с их разбитыми работой руками? Руки! В один миг он сообразил, что о женщинах-то они и не подумали! Выходили за помощью людей снаружи Герлаха, теряли время, искали мужчин, а ведь достаточно было привести нескольких работниц! Не подумал об этом никто, ни он сам, ни Септит, ни Сакко, никто! А все потому, что лунные люди привыкли не считать женщин за людей… но Септит? Он тоже не подумал? Или же наоборот — подумал и умолчал умышленно, чтобы два народа вынуждены были сотрудничать и хоть немного продвинулись на пути понимания? Сзади послышались торопливые шаги. Он обернулся, вскочил на ноги и чуть не сел обратно. К берегу подошла Хонорат. Она похудела за последний год, была бледна, глаза немного опухли, но это была прежняя Хонорат, и она смотрела на него без ненависти, не как в последнее утро их встречи. Растрепавшиеся пышные рыжие волосы закрывали уродливые пятна на щеках. — Ты, — прошептала Хонорат. — Значит, вернулся. Мэсси эхом повторил: — Значит, вернулся. — Тебя не убьют? Раз ты не выворотень. — Я не знаю. Но надеюсь, что не должны. Могли, но не убили. — А тут сегодня такое было, — она обернулась на город. — Нас в подвалы загнали всех, шерны прилетали, мы уже думали — нам конец. Но обошлось. А мне Зибур говорит: иди, этот твой вернулся, к овальному озеру пошел. — А ты… у тебя родился ребенок? — он не знал, как удачней спросить про то, что было величайшим несчастьем для всех женщин Герлаха, и выпалил напрямик. Глаза Хонорат сразу наполнились слезами. — Он погиб. Я его здесь похоронила. Показать? Маленький холмик, который было и не заметить, если не знать о нем, находился в нескольких десятков шагов. Хонорат опустилась на траву, всхлипывая, рассказывала, какой замечательный был малыш, как он улыбался, и что чубчик на макушке у него уже вился, а зубки прорезались, но через пару минут просто неудержимо расплакалась. Мэсси присел рядом и просто гладил ее по волосам, стараясь дышать поверх ее головы. Когда она выплакала самое бурное горе, он спросил: — А как ты его назвала? — Ян, — ответила Хонорат, вытирая мокрые щеки. — Именем Того, Кто ушел. Я надеялась, он защитит малыша, но вот… Только я не хочу больше рожать выворотней. Я даже думала умереть тут, прийти сюда ночью и замерзнуть… А пока в подвалах сидела, поняла — страшно. — Больше пальцем до тебя никто не дотронется, — пообещал Мэсси, хоть и понимал, что бросаться такими словами преждевременно. Хоть его и называли усыновленным, тот же господин Граний на это не посмотрит. Ну ничего, один раз он уже получил по голове. Жаль, ружье осталось за стеной. — А ты был снаружи? — спросила Хонорат. — Да. — И как там? Свобода? — В чем-то свобода. А в целом все так же, как и в Герлахе. — Тощий какой, — всхлипнула Хонорат. — Будто там голодом морили. А с лицом у тебя что? Мэсси решил было, что она говорит о шраме, давно превратившемся в тонкую светлую линию, но Хонорат показала рукой на подбородок, и он понял — она впервые в жизни близко видела бородатого мужчину. — Там у всех так. — Точно? — просила она с подозрением. — Ну ладно, знаешь, у меня там еда оставалась. Пойдем поешь, а то ты свалишься. — Подожди! У меня чахотка, Хонорат. Понимаешь? Я кровью кашляю, могу тебя заразить! — Ай, — она махнула рукой, — нашел, чем пугать. Тут почти у половины женщин, если что, значит, я давно заразилась, пойдем! Она потянула его за руку, Мэсси сделал шаг, другой, — и они оказались друг у друга в объятиях, неизбежных с самого начала. — Пойдем, — шептала Хонорат в перерывах между поцелуями (Мэсси сперва пытался подставить ладонь, боясь дышать на нее, но она убрала его руку). — Силы земные, да там, снаружи, вообще над людьми издеваются, от тебя же кожа да кости остались, пойдем скорей, отдохнешь и поешь, а то холодно! Лунный лес заметало снегом. В палатке его высочества, однако, было тепло. На полу лежали нагретые в костре камни, снаружи палатку покрывал двойной слой шкур. Посреди, тоже завернувшись в шкуру, сидел то и дело заваливающийся на бок Никодар. Его отряд думал уже ставить собственный лагерь, когда дозорные заметили огонь на опушке леса. Генерал, вымотанный событиями дня, мечтал поскорее заснуть, чего ему не давал дядя. — Говоришь, они сами обратились к вам? А не может быть, что вас просто надурили? Комедию разыграли? — Севин задавал этот вопрос не в первый раз. Никодар терпеливо отвечал заплетающимся от усталости языком: — Ну да, к нам… только у них там такая бесовщина, надурили или нет, а не стоит к ним с взрывчаткой лезть. Может, эти их машины сами возьмут и заработают. Ну и тот кратер в пустыне… — Никодар зевнул и потерял нить разговора. — И ты туда же, сговорились вы все, что ли, — горы, видите ли, нельзя трогать, — пробурчал недовольный Севин. Он страшно не любил менять планы. — Погибнем все, — сообщил Никодар. — Против шернов по-другому надо. Они там тоже разные, мы уже до отряда дошли, один какой-то сумасшедший на нас набросился, подстрелили, конечно. А так их там столько, что вся земля черна, не подобраться к горам все равно. — А порох куда? — зло спросил понтифик, но то был вопрос в пустоту. Никодар задремал. — Значит, говоришь, Бромария мертв? — возвысил голос Севин. Никодар заморгал глазами и проснулся. — Мертв. Никто не ожидал, но он старик, так что правильно… — А мальчишка? Говоришь, с шернами дружбу водит? Как так? — Да не пойму я, водит или не водит. Ну и это, скоро его не будет. Чахотка у него. — Долго иногда с ней живут, — возразил Севин. — Он вряд ли. Тощий, в чем душа держится. Да и живут долго на Теплых прудах, а не здесь. Севин промолчал, обдумывая, что теперь делать с неимоверным количеством пороха. Продать часть южанам? Да, пожалуй. Но все они не возьмут, а везти назад означает тратиться на дорогу, убытки, убытки… — Дядя, — неожиданно позвал Никодар. — А он же меня спас на том кратере, вытащил из землетрясения. Мог ведь руку отрубить да бросить, я бы так и поступил. — Ну и что ему за это — награду? — сердито спросил Севин. — Ну просто… Нехорошо получается. Севин опять не ответил, только думал не про порох. Вот так помрет здесь сын Марка, а из него тоже посмертно икону сделают. Говорят же, держи друзей близко, а врагов еще ближе… — Да пусть на Теплые пруды переезжает этот твой победоносец! — неожиданно для себя сказал Севин. — Будто он кому нужен, будто кто его боится! Только пусть отречется, как Крохабенна, прадед его… слышишь, Нико? Никодар спал беспробудным сном. Севин прислушался, не получил ответа, и облегченно вдохнул. Понесло его что-то проявить великодушие, хорошо, что никто этот порыв даже не заметил. На лунный лес все так же медленно падал снег. В каменной башне открыл все четыре глаза Верховный шерн. С минуту лежал, вглядываясь в темноту, затем неслышно поднялся и скользнул по лестнице в верхнюю комнату. Поглядел в окно, на мерцающее серебристое снежное покрывало. Улыбнулся своим мыслям, взял из кучи камней один обкатанный круглый голыш. Не торопясь вытащил кисточки, горшочки с краской. Щелкнув пальцами, высек искру и развел огонь в очаге, — больше для тепла, глаза шернов видели и в темноте. Ночь — лучшее время для ведения летописи! Верховный шерн аккуратно смешал нужные краски и нанес на камень первый мазок.