К истокам кровавой реки

Утренний молебен заканчивался. В соборе было, как обычно, многолюдно и шумно. Кто-то послушно повторял за первосвященником слова молитв, кто-то переговаривался вполголоса на бытовые темы, кто-то откровенно зевал, поглядывая на певчих братьев - когда уж те заведут пророческий гимн, означающий конец службы. Ждал завершения молебна и первосвященник. Виду он не подавал, его худое лицо было, как обычно, бесстрастным, его голос произносил привычные слова громко и четко. Но глаза иногда скользили к хорам, где собрались певчие и где в углу стояли часы, в которых медленно пересыпался цветной песок. Наконец верхний конус часов опустел. Глава клироса слегка кивнул первосвященнику и щелкнул поднятыми вверх пальцами, делая знак остальным певчим быть наготове. Понтифик обернулся к толпе для завершающего благословения. На мгновение забылись слова молебна, он смотрел на колышущееся народное море, шевеля губами и чувствуя, как к сердцу подступает холодок - а ну, как именно в этот раз не вспомнит? Но память не подвела, нужные предложения всплыли на поверхность. Первосвященник набрал в легкие побольше воздуха, как вдруг из толпы раздался возглас: - Ваше высочество! Правосудия! Певчие дрогнули, по толпе, как по глади морской, пробежала рябь возмущения. Расталкивая прихожан, в первые ряды пробирались несколько человек. На них шипели недовольно, но пропускали. - Ваше высочество, - начал, едва подобравшись к амвону, один из нарушителей спокойствия, широкоплечий небогато одетый человек, показавшийся первосвященнику смутно знакомым. - Ваше высочество, превосходительный Севин, простите, что обращаемся к вам на богослужении, но вы столь заняты всегда, что другого времени мы не нашли... Севин вспомнил просителя - это был Ивата по прозвищу Сакко, известный в городе возмутитель спокойствия. Ходили про него слухи, что в юности он был одним из учеников Победоносца и даже что странную кличку ему дал именно Марк, но, так как это были лишь сплетни, а в печальные дни смуты указанный Сакко был слишком молод, обвинения ему так и не предъявили. - Правосудия, ваше высочество, - повторил Ивата. - Хотим донести до вас об уроне, чинимом общественности господином Гервайзом. Первосвященник перевел взгляд на огороженное возвышение, где во время богослужения занимали места уважаемые люди Теплых прудов. Один из них, солидного вида мужчина с завитой бородой, подбоченясь, выпрямился и сделал надменное непроницаемое лицо. - В чем ваша просьба? - сухо спросил Севин. Ах, хитрецы, другого времени не выбрали, как же. Просто рассчитывают, что при скоплении народа он займет их сторону. - Господин Севин, купец Гервайз собирается строить новое хранилище для своих товаров. Но место для этого он нашел неподходящее. Он хочет снести амбар общественной взаимопомощи. - Ваш сарай гниет и разваливается на глазах, - процедил сквозь зубы Гервайз, бывший не только богатейшим торговцем Теплых прудов, но и хозяином нескольких фабрик. - Толку от него нет, к тому же это самовольная постройка. - Это не так, - спокойно возразил Сакко. - Амбар требует ремонта, но мы чиним стены на добровольных началах, не требуя из городской казны ничего. А в голодные дни он сильно выручает тех, кто не имеет хлеба из-за болезни или отсутствия работы. Или вам, господин Гервайз, не нравится, что уволенные с ваших фабрик недостаточно быстро умирают от голода? Толстосум побагровел, хватая ртом воздух и ища нужные слова, потом, снова обретя дар речи, заорал: - Ваш амбар придумал тот проклятый бунтовщик! Хочешь его участь разделить, Сакко? Столб у моря еще стоит и камней на берегу немало! Севин слушал, стараясь не выдавать своих эмоций. Бесспорно, смешно даже думать о том, чтобы запретить Гервайзу рушить амбар, но и Сакко, подлец, точнехонько погадал момент. Люди беспокоились, это было очевидно. Гервайза в столице дружно ненавидели все представители бедноты, да и многие богачи относились к нему с неприязнью, как к конкуренту. Дело осложняло то, что так называемый запас взаимопомощи был одним из начинаний покойного Марка. Это он заявил о неких профсоюзах, существовавших на Земле, и предложил, чтобы крестьяне, рабочие и мелкие ремесленники складывали образовавшиеся в сытые дни излишки (очень скромные, очень!) продуктов в некое хранилище. Этот запас в случае необходимости выдавался нуждающимся, что помогало людям пережить кратковременный неурожай или безработицу. Фабриканты и купцы презрительно кривили рты, слыша об этом диком предприятии, тем не менее, оно работало до сих пор - единственное из нововведений Победоносца. Противники Марка не без оснований считали, что руководящие сбором и распределением средств ушлые людишки будут наживаться за счет остальных. Но дело в свои руки взял Сакко, который специально ради этого выучился считать и писать. В толстой книге у него были записаны все поступления и выдачи, и приглашенные со стороны ученые люди не могли найти там несостыковок. Севин боковым зрением уловил движение - из притворов храма тихо выступили несколько вооруженных человек - храмовая стража. Их руководитель светлыми пронзительными глазами ловил взгляд первосвященника, выражение его лица, движения рук, готовый по первому знаку пустить своих солдат усмирять разволновавшуюся толпу. Севин еле заметно покачал головой, и начальник охраны, слегка кивнув остальным, сделал шаг назад. Понтифик оглядывал народ. Вокруг Сакко и его товарищей смутьянов уже собралось плотное кольцо простолюдинов, желающих оборонять своего вожака от храмовой стражи. Гервайз, все еще красный, как небо на закате, вполголоса говорил что-то своему почтительно склонившемуся слуге - отдавал распоряжения, но какие? Если в собор явятся охранники богача, быть кровавой бойне. Действия купца заметил и Сакко, который крикнул, возвысив голос: - Кого ты хочешь позвать, Гервайз, своих вооруженных до зубов холопов? Ты можешь сделать это, но весь город будет знать, что ты учинил не только грабеж, но и убийство! - Да мараться об тебя неохота, - ответил богач уже более спокойным тоном. - Ваш амбар напоминание о бунтовщике и смутьяне, в черте города такого быть не должно, на склонах Отеймора делайте, что хотите. Севин переводил взгляд с одного спорщика на другого, не зная, что предпринять. Ему нужен был знак, показывающий настроение толпы, и он этого знака дождался. С противоположной стороны собора послышался голос: - Если ты хочешь уничтожить память о самозванце, Гервайз, то откажись прежде от ружей, которыми усмиряют твоих работников, когда они пытаются бастовать. На ступенях у алтарной преграды стоял высокий немолодой человек, одетый в черную с серебром далматику* - костюм ритора высшей школы. Он спокойным и ясным взглядом смотрел в лицо первосвященнику. Севин узнал в нем Бромарию, известного в городе философа и дальнего родича покойного Крохабенны. По толпе прокатился ропот - Бромарию на Теплых прудах уважали. Севин с неудовольствием вспомнил, что после казни Элема находились выступающие за передачу обязанностей первосвященника старейшему из рода тех, кто занимал эту должность в течение многих веков. Бромария сам отказался от такого почета, но Севин опасался его до сих пор. Если бы было что вменить Бромарии в вину! Философ был то ли осторожен, то ли и впрямь не интересовался политикой, иначе быстро разделил бы судьбу Элема. Сакко тем временем обрадовался неожиданной поддержке: - Верно! - гаркнул он. - Эй, люди, а ведь в вас стреляют из оружия, созданного против шернов! От него Гервайз не откажется! Толпа снова заволновалась. Те, кто постарше, непроизвольно сжались и оглянулись при упоминании шернов, молодые отреагировали спокойнее - большинство уже просто почти не помнило эпоху владычества жутких крылатых первожителей. И все же перевес симпатий теперь очевидно был на стороне просителей. Севин видел гневные лица, обращенные к возвышению, на котором стоял Гервайз, кто-то потрясал сжатыми кулаками, кто-то выкрикивал оскорбления. Сквозь шум донесся спокойный и четкий голос Бромарии: - Ваше высочество, сейчас время для утреннего напутствия, в конце которого вы всегда выражаете уверенность в скорейшем приходе истинного Победоносца. Но поторопится ли он, видя, что мы готовы заморить голодом собственных стариков и больных? Народ согласно загудел. Из притворов вновь выступили охранники, Севин жестом показал, что их помощь не нужна и вскинул руку, давая понять, что хочет говорить. Толпа долго не успокаивалась, наконец, шум стих. Севин, глядя поверх голов, некоторое время стоял молча, собираясь с мыслями. - Братья мои, - начал он. - Бесспорно, взаимопомощь - благое дело, хоть и организована она самостийно, но я не сомневаюсь, что люди руководствовались лишь добрыми намерениями. Но, поскольку амбар уже ветхий, а господин Гервайз уже рассчитал смету на строительство... Да, и не надо забывать, что новое производство создаст новые рабочие места, а разве вам не нужна работа, братья? Лучшим выходом будет другое место для амбара в черте города, - Севин сделал паузу, обводя глазами толпу. Люди перешептывались, гадая, где бы мог быть свободный участок - лунная столица была застроена вдоль и поперек. - Пустырь у городской стены! - провозгласил Севин. - Пустырь, где некогда был оплот шернов. Это место не используется, и совершенно зря - много лет, как там не стоит гарнизон проклятых демонов. Пусть их бывшая крепость послужит людям! Народ, в первую секунду онемевший от неожиданности, взорвался возмущенными и недоуменными возгласами. Пустырь считался местом проклятым, он зарастал бурьяном и колючками, никто не решался не то, что занять его, а даже подолгу находиться поблизости. Люди шумели, теснились у алтарной преграды, переспрашивали друг друга: верно ли они поняли? Даже Гервайз казался смущенным, и, видимо, он предпочел бы, чтобы черной кости просто запретили строительство. Совершенно неожиданно ситуацию вырулил Сакко. Он воскликнул: - Благодарствую, ваше высочество! Давно пора обратить во благо былое зло! Пусть нам не чинят препятствий, а амбар мы построим! Нам ли бояться работы? Толпа вновь зашумела, на этот раз люди уже плохо понимали, что происходит и в чью пользу было принято решение. У самой алтарной преграды кто-то убеждал собеседников, что использовать пустырь будет самой разумной идеей, а чуть поодаль старики громогласно призывали кары на головы тех, кто будет строиться на месте бывшей крепости проклятых шернов. Севин выждал немного, вновь поднял руку, желая утихомирить толпу, но не преуспел в этом. Люди не обращали внимания на первосвященника и спорили еще громче. Только храмовая стража, в третий раз появившаяся в соборе, кое-как смогла навести порядок. Севин, дождавшись относительной тишины, снова заговорил: - Братья, я рад, что мы разрешили этот спор, придя к соглашению. И давайте помнить о том, что шерны, слава Земле, выброшены с нашего берега благодаря тому же человеку, что придумал этот злополучный амбар. Человек тот понес справедливое наказание за иные преступления, но вы же видите - добро и зло неразделимы ("Эк меня понесло", - мелькнуло у него в голове), и наша задача в том, чтобы, не отрицая зла, обратить добро на пользу обществу. Да хранит вас Земля, братья, и приступайте к своим делам! На исходе дня жду всех на вечернем богослужении! Севин чувствовал, что получилось скомкано, но экспромты никогда ему особенно не удавались. Радовался он трем вещам - что ухитрился благополучно разрешить ситуацию с амбаром, что изменил обычную риторику упоминания покойного Марка, и что наконец-то не закончил напутственную речь словами: "Он придет". * Название одежек будет заимствовано из истории Древнего Рима, без учета особенностей, лишь бы звучали подходяще. Лунные жители космополиты - имена у них польские, устройство храмов подобно православным соборам, одежда древнеримская. Как у нас в восьмидесятых пели частушки про индийские фильмы: Разодет я, как картинка, я в японских ботинках, в русской шляпе большой и с индийскою душой.