Записки Низшего: Вкус звёзд

      Лиз сидела передо мной на стуле, одетая в длинное белое платье, спокойно улыбалась и что-то теребила в руках. Серые глаза девушки не метались из стороны в сторону, как при жизни, она не была столь худой и замученной. Едва я открыл рот, чтобы выразить ей всё сожаление, как она подняла на меня взгляд и вскинула руку, не давая мне сказать: - Нет! Не оправдывайся и не говори, как тебе жаль. Всё нормально. - Лиз, ты не поверишь, что со мной бы... - Ты можешь ничего мне не рассказывать, я и так всё знаю - теперь я живу только в твоей голове, вижу и чувствую то, что чувствуешь ты. Теперь мы неделимы, и будем видеться в твоих снах. Скажи мне, Энди, разве я была не права, что он - чудовище? Смотри, что он сотворил с тобой всего за три часа! - Абсолютно права. Она встала со стула и мягкой кошачьей походкой приблизилась ко мне вплотную: - Твоё прекрасное тело изуродовано плетью, а честь поругана и осквернена. Скажи мне, о такой жизни ты мечтал, будучи ребёнком? Такой ли судьбы желал тебе отец? - Нет! Я... Я должен был стать лидером Низших. Ладонь Лиз нежно гладила меня по щеке, успокаивая: - Я разделю с тобой всю твою боль, весь ужас твоей жизни, а когда тебе станет невозможно больно и тоскливо - всегда есть выход. - Какой же? - Оставить своё бренное тело и отправиться вместе со мной в мир вечный. Умирать не страшно, страшно жить хуже дворовой собаки. - Нет, оставь меня. Уходи! Я попытался оттолкнуть девушку, но мои руки прошли сквозь нее: - Я останусь здесь, пока ты не пойдёшь со мной. - Нет! - Всё хорошо, Энди? - Нет, оставь меня! Нет! - Энди, успокойся! Энди! Бирсак!       Вдруг голос Лиз изменился, огрубел и понизился, и будто издалека я услышал Оливера: - Просыпайся, ну же! Энди! Я резко шумно вдохнул и, широко распахнув глаза, сел на кровати. Луна в огромном окне рассеивала мягкий свет по всей комнате, и лишь лицо аристократа было освещено наполовину, скрыв в темноте левую часть лица. Правду, видать, говорят, что ночь снимает все маски: она показала двуличность Высшего, его истинную сущность, белое и чёрное в его душе. Рядом со мной полулежал растерянный Оливер и смотрел на меня сонными глазами: - Энди, всё хорошо? Ты кричал во сне. Тяжёлое дыхание медленно выравнивалось, а сердце замедлило свой ход: - Что? Да, да, всё нормально. - Расскажи мне, что же так напугало тебя? Я снова лёг на постель, слегка шикнув от больной спины: - Все хорошо, правда, простой кошмар. Наверное, на стрессовой почве. Оливер нахмурился: - Как ты себя чувствуешь? Я имею в виду последствия твоего ослушания. - Болит, очень сильная неприятная боль. Высший опустил руку на мою грудь, заставив меня вздрогнуть, а его нахмуриться: - Вчера я потерял контроль над собой. Я надеюсь, больше такого не повторится. Ну, иди ко мне. Оли осторожно обнял меня, прижав к себе. Его тёплые руки аккуратно поглаживали меня, будто извиняясь - но я знал, что Оливер не будет просить прощения за вчерашнее. Да и не нужны мне его красноречивые слова - мне нужно всё обдумать, а когда я рядом с Высшим, я могу думать только о том, как бы не сказануть лишнего и не хапнуть горя. Меня накрыло с головой противоречивыми чувствами: хотелось одновременно оттолкнуть парня от себя и прижаться ближе к его груди, я словно уже начал сходить с ума. Безумная, почти маниакальная жажда впиться в губы Высшего поцелуем смешалась с диким желанием убить аристократа, да пожёстче. Буря внутри всё не стихала, эмоции сталкивались друг с другом с оглушительным треском и звоном, который слышал только я один, а вокруг меня царила давящая, опустошающая тишина, смешанная с тихим размеренным дыханием Оли. Совсем некстати подсознание подсунуло мне воспоминание ударов плетью и картинку трупа Элизабет, и я не выдержал. Как мог я сдерживал содрогания своего тела, бившегося в истерике, стараясь не будить своего мучителя. Слезы градом катились из глаз, пропитывая постель и размазывая картину мира в безобразное тёмно-серое пятно. Вдруг аристократ вздрогнул и за плечо развернул истерившего меня к себе: - Святые небеса, что я с тобой сделал?.. Сквозь ком, застрявший в горле, я еле выдавил: - Я в порядке, всё хорошо... - Я вижу, как всё "хорошо"!        Он щёлкнул пальцами, и в комнате тут же зажёгся приглушенный свет, парень убрал с моего лица промокшие в слезах волосы чёлки и прижал к себе. Я перестал сдерживать себя и как следует врезал аристократу по лицу. Не ожидавший такого поворота событий парень улетел с кровати на пол и тихо промычал: - Ты что это творишь, засранец?! - Как могу мщу тебе за всю боль, что ты причинил мне и всем Низшим этого поместья! Оставь меня в покое, извращённый сукин сын, тебя стало слишком много в моей жизни, сначала ты избиваешь меня до потери сознания, а потом делаешь вид, что это нормально?!        Аристократ вылез из-за кровати, устремив на меня удивленный взгляд: - Что-то ты не парился о моей извращённости, когда засунул мне в рот свой язык! - Я потерял контроль, а ты этим воспользовался! - Ну да, давай, обвини меня во всех грехах! Но тебе же понравилось?! - Да! Да, будь я проклят, я в восторге, но так нельзя, мы же оба парни! И вдруг в комнате повисла тишина, лишь дыхание нас двоих нарушало её. Мы смотрели глаза в глаза, зелёные в синие, старались прожечь друг друга насквозь, и только кровать разделяла нас от драки. Несмотря на саднящую спину и грудь, я был готов отметелить аристократа до крови. Оливер провёл рукой по волосам, не отрывая взгляда: - Успокойся, мать твою. - Или что, выпорешь меня розгами? Или изнасилуешь? - Ну ты ублюдок, это удар ниже пояса! Мне и так больно видеть твои раны и синяки! - Не так больно, как получать их и кричать, а еще больнее здесь, - я ударил себя слева в грудь, - ощущать, как с каждым ударом ты закаляешь во мне ненависть к тебе! Но тем не менее, я не ненавижу тебя и не хочу этого делать.       Мы синхронно двинулись друг к другу через кровать и встретились на её середине, глядя в глаза друг другу: словно зачарованные, несколько минут мы сидели без движения. Я не знаю, кто больше удивился из нас двоих, когда мы разом накинулись друг на друга с поцелуями, да так, что пару раз даже стукнулись зубами в порыве страсти. Он завалил меня на спину, покрывая лицо и шею лёгкими поцелуями и шептал: - Господи, Энди... - Ах, да... - Я не перестаю восхищаться тобой... - Мм... - Ты лучшее, что случалось со мной, прошу, больше никогда не вынуждай меня творить такое!.. - Оливер, ах...       И его губы вновь нашли мои, терзали, тянули, ласкали, сводя меня с ума этими эмоциями и ощущениями. Мои пальцы зарылись в его мягкие волосы, я был не в силах противостоять огромному цунами похоти, злости и страсти, накрывшему нас с головой. Тяжёлое дыхание и тихие стоны нарушали ночную тишину аристократской опочивальни, тёмные силуэты то и дело сливались в один, прерываясь лишь для жарких речей и вдохов такого необходимого кислорода. Постепенно мы остались без одежды, и я увидел прекрасно сложенное поджарое татуированное тело аристократа, каждый изгиб его плоти невольно заставлял меня любоваться им, покрывать поцелуями каждый дюйм кожи парня, слушать его хрипящий шёпот "Ди...О, небеса!" и ловить безумный, маниакальный кайф от того, как изящно он выгибается и сминает пальцами белоснежную постель. Оли притянул меня за волосы ближе к себе и поцеловал как там, в подвале: нежно, почти с любовью - и я снова ответил на его ласку, как послушный щеночек, безответно и безвозмездно любящий своего Хозяина - потому что ему больше некого любить в этом грязном, насквозь прогнившем мире, обильно посыпанном блёстками шика и роскоши.       А через полтора часа или около того, мы снова лежали на уже смятых и скомканных простынях, я - вновь униженный, он - вновь довольный, подмял моё тельце под себя и мирно сопел мне в ухо. Всё, что мне осталось - встречать новый день на алеющем востоке вместе с больным телом, недосыпом и израненной душой. Опять.       И пусть всё это досталось мне по заслугам, я больше не буду прежним. Когда я был ребёнком, я смотрел на звёзды по ночам и думал о том, какие они: холодные или горячие, сладкие или горькие, золотые или серебряные? А отец часто сравнивал Высших с небесными светилами - мол, они такие же прекрасные и далёкие от нас, простых людей с простыми жизнями. И вот теперь я точно знаю: у моей звезды вкус боли и крови, смешанной со слезами - но я думаю, это не предел. Хотя бы, я могу себя так успокаивать - иначе-то теперь никак.