Mellon nin

Эльфы похоронили Вилинвэ и Глоссэна на берегу Зачарованной реки. Леголас, как и подобает кауну, принял на себя это решение, и ему среди первых предстояло столкнуться с последствиями. — Неправильно это, – шепотом произнес Наэгрон и, не смущаясь, утер слезы, оставляя на бледном лице след от грязи. – Их родные даже не простятся с ними. — Двое суток нести их за собой было бы еще хуже, – ответил Леголас. – Духота и дождь уже сыграли свои роли. Он в последний раз прижал ладони к двум свежим насыпям безымянных могил и, поднявшись, без лишних церемоний отер руки о плащ. Вокруг него плотным кольцом собрались его воины: грязные, осунувшиеся, будто за миг постаревшие на сотни лет. Им, не раз шагнувшим в бой на беспокойной границе, тем не менее, еще не доводилось терять товарищей: сломанная рука, загноившаяся царапина, вывих – вот и все, с чем приходилось сталкиваться молодым защитникам Эрин Гален. Но, дружно посмеиваясь над «ранеными» у походных костров, где-то в глубине души они смутно пока осознавали, что однажды вражий меч может пройти по ребрам не вскользь, что друг, играючи уклонившийся от шальной стрелы, в следующий раз не поймает за хвост удачу. Каждый из них – загнавший мысль о смерти в дальний угол или живущий с ней день за днем – был готов терять товарищей в бою. И потому, быть может, вдвое тяжелее приходилось мириться с гибелью там, куда не добралась паутина тьмы, за пределами обычного звона оружия и гиканья несмелых врагов. Многие знали Вилинвэ и Глоссэна с юношества. Большинство не далее двух недель назад поднимало бокалы под веселые тосты за здоровье короля-Лиса и выразительную красоту девушек-недотрог, сидя с ними за одним столом. И вот останки двух смешливых воинов упокоил Лес. — Не время предаваться скорби, братья, – молодой каун говорил негромко, однако твердая уверенность в его голосе побудила окружавших его эльфов поднять опущенные головы. – Тот, кто совершил это страшное преступление, оставил тела наших друзей в насмешку. Либо он верит в свою безнаказанность, либо затеял с нами опасную игру. — Не орки прошли здесь, Леголас, – с нескрываемым отвращением произнес Элуир и изо всех сил вонзил обломок дротика в сухое дерево рядом с рыжим мальчишкой. Тот дернулся в сторону, едва не повалившись на другого следопыта. – Люди. Десятки глаз обратились к замершим в ожидании мужчинам; напряженные и по-прежнему неохотливые до слов, они стояли поодаль, не рискуя ни приближаться к скорбящим потомкам Перворожденных, ни бежать от них прочь. Приглушенный свет магических факелов совсем чуть-чуть освещал их ссутуленные фигуры. Но даже игра света и тени не могла скрыть презрительную усмешку на губах Балка. Элуир втянул воздух сквозь плотно стиснутые зубы, двинулся было к успевшему стать ненавистным смертному, когда тонкие пальцы сжали его плечо, удерживая на месте. — Пусть скажет, – повелел Леголас на всеобщем наречии. На идеальных скулах заиграли желваки. — Да что тут говорить, эльф, – отмахнулся северянин и пренебрежительно махнул в сторону могил. – Вашего брата уж больно жаль. Быстрее, чем Бром успел дернуть наглеца за шиворот, чем даже Элуир выхватил кинжал, молодой каун настиг мужчину и, не взирая на разницу в росте и телосложении, как тряпичную куклу поволок его к сыпкому берегу реки. Затрещала зажатая в крепкой хватке одежда, меч бессильно загрохотал по камням; Балк попытался упереться в землю пятками, но с внезапным страхом осознал, что ноги нашли под собой лишь воздух. Где-то сбоку зазвучала цветастая брань и тут же пресекшийся звон оружия – остальные следопыты так и не вытащили его из ножен под острым оскалом серебряных стрел. Он вцепился в предплечье остроухого, одновременно потянулся за припрятанным за поясом ножом, на что каун резким движением, не разжимая хватки, подтолкнул его вперед. Паника вперемешку с яростью захлестнула мужчину: он повис над смертоносной водой. Тяжелая влага наполнила подол плаща, от чего бронзовая брошь острым краем уперлась в горло. Следопыт захрипел. Только в призрачной синеве глаз бессмертного не мелькнуло и намека на жалость, а за его спиной, словно живые, зашевелились длинные гибкие ветви плакучих ив. До того напоминавший зарвавшегося мальчишку, он в мгновение ока преобразился в опасного противника с недюжинной силой, несмотря на хлипкий вид. Противника, проходившего под давешними ивами бог весть сколько и пустившего кровь дюжине таких вот, как он, Балк. Отродье древней магии, и близко не схожее с людьми. — Вы находитесь в эльфийских владениях, человек. И моей милостью до сих пор дышите. Не давай мне повода сменить милость на гнев, – медленно, точно смакуя слова, проговорил Леголас, прежде чем рывком бросить Балка на землю рядом с собой. Вымокшая ткань плаща накрыла мужчину с головой. — Мы не ищем ссоры… Леголас. – Бром низко поклонился эльфийскому командиру, после чего взглянул на него исподлобья. Изучающе. С интересом. – Балка могила исправит – ничто больше: уж на то он и сын севера, непробиваемый в принципах, что скала. — Надо же… а я было засомневался, – оскалился главный «тюремщик» и, не оборачиваясь, зашагал вперед. *** Виски сдавливала тупая боль. Она нарастала, вкручивалась в воспаленное сознание ржавым гвоздем, путала и без того ошалелые, пьяные без вина мысли. Леголас жмурился, время от времени прижимая ко лбу холодные пальцы, но не мог отделаться от изнуряющей муки. Элуир бы наверняка подметил неважное состояние друга и, подражая сварливой воспитательнице, принялся бы загонять его в постель: долгая дорога, свалившиеся на их плечи смертные (Моргот их дернул забрести в Эрин Гален в его патруль), смерть воинов изрядно измотали их физически и опустошили духовно. Только верный сын Торонгола по его же, Леголаса, поручению сопровождал людей к подножию трона Ар-Трандуила для окончательной точки в вопросе об их незапланированном визите, пока его каун, подобрав остатки королевского спокойствия в кулак, вручал родителям Глоссэна его кулон и запятнанный кровью платок и, глотая подступающий к горлу ком, прижимал к груди рыдающую мать Вилинвэ, которая постоянно оглядывалась на большеглазую девочку в дверях – сестру погибшего стража – и сквозь всхлипы велела ей ступать в дом. Он не помнил, какие находил слова для утешения – да и возможно ли утешить родителя, пережившего дитя? Он не помнил, как уходил прочь, оставляя позади неподвижные фигуры в дверных проемах – сломленные внезапным горем они казались серыми, безжизненными в лучах заходящего солнца. Лишь переступив порог покоев, он очнулся от странного оцепенения и бессильно сполз по стене, утыкаясь в колени. За усталостью и болью он не сразу уловил легкий аромат жимолости, не услышал воздушных шагов, которые раньше без труда узнал бы за милю. — Я все знаю, мой милый, – ласковый поцелуй опустился на его макушку, а чужие руки бесцеремонно потянули его вверх, заставляя подняться. — Мама… – прошептал юноша и с трепетом прижался губами к прохладным ладошкам Нифрэдиль. – Я… Королева улыбнулась той особенной улыбкой, которая могла принадлежать ей одной: заботливо-мягкой и одновременно немного укоризненной. — Ты ни в чем не виноват, Листочек. Их смерть не лежит на тебе, – проговорила она, а затем, не дожидаясь возражений, потянула сына к кровати. На стенах весело танцевали блики из разожженного камина, на прикроватном столике дымился пузатый чайник, наполняя комнату ароматом осенних трав. Нифрэдиль сама собирала их в укромных уголках, при том неизменно посмеиваясь над Трандуилом, когда тот в шутку умолял ее раскрыть хоть какой-то из ее природных «схронов». «Я попросила Лес не выдавать тебе моих тайн, – подмигивала она, – зато Леголасу открыла все до единой». Лесной владыка театрально стонал: он держал власть над целым королевством, однако власть над женой так и не получил. Теплые воспоминания вытянули из молодого кауна бледное подобие улыбки. — Я больше не маленький, мама, – мягко заметил он, когда королева помогла ему расстегнуть китель и укрыла одеялом. — Глупости, – возразила она, присаживаясь на край кровати. – Совсем мальчишка. Она окунула полотенце в отвар и принялась протирать грязь и пот с лица юного эльфа. Тихая колыбельная ворвалась в затянутое дымкой дремоты сознание, разглаживая морщины напряжения. Засыпая, он не видел скользнувших из уголков глаз бесшумных материнских слез. — Защити его, светлая Элберет. *** Галион не терпел секретов. Тем более не терпел он тайн, касающихся ведения хозяйства. Потому, видит Эру, прибывшие накануне торговцы из Харада вывернули его душу наизнанку неким «новым сортом, специально для изысканного вкуса щедрого Владыки», который – вот ведь диво! – воспрещалось открывать до непосредственного употребления. Дело нетрудное: назавтра собирался большой праздник в чествование Осени – лучшего дня для проб и придумать нельзя. И все ж таки старый дворецкий не находил себе места. Люди лукавили и уходили от ответов на очевидные вопросы, прячась за смутным «король не забудет вкуса». Что за игры! Не лодочнику в Озерном городе товар предлагают недешевый, самому Ар-Трандуилу! Он остановился перед крайним бочонком и с решительностью, присущей исключительно знатокам своего дела, поддел крышку. — Какого балрога, – нахмурился он, зачерпывая рассыпчатое черное вещество, ничуть не похожее на вино. — Осторожнее, господин эльф, мы ведь не хотим взорвать ваш дворец. Галион вздрогнул, замечая прислонившегося к косяку мужчину. Он был из следопытов – из тех, кого утром под конвоем привел Элуир. Изъяснялся он о них не в самых лестных выражениях. — Ужасная штука, – продолжал тот как ни в чем не бывало. – При помощи маленькой искры способна разорвать на части стену крепости… Или уничтожить нежелательного игрока на арене мира. Простите, мой друг, – воскликнул он, стоило старому дворецкому двинуться к выходу, – куда же вы? Мы не закончили наш разговор. Неожиданная слабость подломила колени Галиона. Мужчина глухо засмеялся, в издевку демонстрируя черный дротик. «Я пропал!» – подумал эльф и рухнул без сознания.