Mellon nin

— Не пойми меня превратно, но какого, спрашивается, балрога?! Элуир уже с десяток минут мерил шагами покои Леголаса, пока тот, сонно моргая, кутался в одеяло и все силился понять, зачем этот безумный лесной эльф поднял его ни свет ни заря. Нос безжалостно мерз: камин, конечно, погас за ночь, после чего холод осеннего утра бесцветными паутинками пробрался в щелки между камнями, потянулся от окон, постепенно заполняя пространство. Ни тяжелые шторы («заботливо» распахнутые «услужливым» братом по оружию), ни пушистое меховое покрывало не спасали от него полностью – издержки жизни в пещере, пусть и выделанной в лучших традициях эльфов древности. Мысль о том, что за пределами сооруженной из одеяла конструкции еще холоднее, не давала юноше покинуть кровати. В конце концов, это его законное право – игнорировать незваных (хоть и горячо любимых) гостей во время редких дней отдыха. Впрочем, вялое выражение недовольства на его лице не останавливало разошедшегося на всю Торонголиона. — Аран отпустил их! Отпустил этих мерзких лжецов! – воскликнул его друг и злобно пнул деревянный шарик – заготовку под какую-то безделушку, – и он, перевернувшись в воздухе, с грохотом влетел в стену рядом с зеркалом. Леголас поморщился: поутихшая головная боль отозвалась новой вспышкой от неприятного звука. — Невиданная щедрость, – пробормотал он, снова опускаясь на подушку. Думать об опостылевших за двое суток людях совсем не хотелось. Тем более, каждый разобрался с поставленным перед ним вопросом: он, каун, доставил нарушителей на справедливый суд Владыки; аран, зараженный приступом небывалого великодушия, распорядился отпустить их подобру-поздорову. Волнение об их дальнейшей судьбе в его планы не входило. Однако, похоже, Элуир имел на этот счет совершенно другое мнение: его возмущенный взгляд был способен плавить железо. — Они лгут, аранен! Не знаю, каким образом, но они замешаны в гибели Вилинвэ и Глоссэна, в уничтожение моста, – на одном дыхании выпалил он. – Не видишь сам, так поверь мне! Тяжелый стон вырвался из груди Леголаса. Он оттолкнулся от мягкой перины и свесил ноги с кровати, касаясь босыми ступнями ледяного пола. — В моей жизни будет хотя бы день без интриг и расследований? – жалобно протянул он. Проклятый Торонголион выразительно поднял брови. – Даже не думай открыть свой рот, нандо, – тут же предупредил он. – Любые предположения исключительно после ванны. Вскоре друзья – чрезвычайно довольный собой Элуир и Леголас, на ходу борющийся с перламутровыми пуговицами на рубашке, – уже шли по пустынному коридору. Обычно в столь ранние часы, когда солнце не успело перевалить через горы и золотом разлиться по огромным залам, нельзя было встретить ни слуг, ни придворных; одни только молчаливые стражи неподвижными статуями стояли у дверей или почти бесшумно двигались от точки к точке на верхних этажах. Иногда их сверкающие серебром доспехов фигуры удавалось выловить взглядом в густой темноте – последние огоньки догорающих свечей робко колыхались, не давая нужного количества света, а «магические» факелы нарочито заглушали после полуночи. Незнакомый с витиеватостью дворцовых переходов легко бы оступился и угодил прямиком в кристальные воды Лесной, берущей свою начало под каменными лестницами обители эльфов. «Ловушка для воров и гуляк» – в шутку называли подобную находку творческой мысли архитектора воины, однако забредать в здешние места побаивались и на пьяную голову: чувство самосохранения вкупе с мышечной памятью срабатывали блестяще. Оттого-то и не казался удивительным выбор Галиона касательно проживания гостей: неверный шаг ночью мог стоить целостности конечностей. Вопреки бытовавшему в мире мнению о жестокости и дикости лесного народца, Трандуил не погнал незваных гостей прочь в надежде, что в дороге их растерзают звери или твари, ползущие на запах крови с южных границ. Салютуя же тому самому мнению пустым бокалом, он не собирался заморачивается с их комфортным размещением: мол-де, под дождь не выставим, но на радушие не рассчитывайте, господа следопыты! В конечном итоге, вас никто не заставляет гулять в поздние часы, чтобы после ползком добираться до отведенных покоев с заходящимся от паники сердцем. — Надумал установить за ними слежку? – спросил Леголас без особого интереса. Элуир хмыкнул: — У Старого Лиса повсюду глаза и уши – получше моего знаешь. Я думаю предложить им выпить до поболтать по душам. Гляди, и сболтнет кто чего лишнего. — Или надерется в хлам и пойдет махать кулаками под стать горному троллю, – пробормотал молодой каун. – Они и за стол-то с тобой общий не сядут с их настроениями. Мимо них, низко склонив голову и непрерывно оттягивая ворот туники, быстро проскочил придворный. Будто не разбирая дороги, он наткнулся на перила, крепко сжал их обеими руками и отшатнулся назад, едва не угодив в давешнюю «ловушку». — Шеи не жаль? – Леголас крепко ухватил странного эльфа за рукав, оттягивая от края перехода, и вдруг удивленно ахнул. Галион – а это оказался именно он – походил на смертельно больного: на ввалившихся щеках играл лихорадочный румянец, под глазами пролегли тени, на лбу мелким бисером выступила испарина. Но более всего пугал отсутствующий, усталый взор, смотревший словно сквозь Леголаса. — Галион, – мягко и вместе с тем требовательно позвал аранен. Равнодушные блестящие зрачки обратились к нему. – В чем дело? Старый дворецкий приоткрыл рот, явно собираясь что-то сказать, и тут же закрыл, да так стремительно, что раздался стук зубов друг о друга. Молодые воины с беспокойством переглянулись. Верный слуга своего короля, Галион, тем не менее, не славился особенной прилежностью поведения: кутить он прилюбливал ничуть не меньше эрингаленской «молодежи», был горазд до политических шуток и никогда не упускал возможности «увести» бутылку из погребов венценосных особ. Все придворные о привычках главного управленца хозяйством знали. Знал и король, однако выставлять за порог весельчака нандо, который, несмотря на числящиеся за ним грешки, к работе относился самозабвенно, не собирался. Его вечный позитив и собранность, даже сквозь пелену опьянения, волей-неволей заставляли прикипеть к нему сердцем. Не жило в нем ни капли равнодушия. И уж особенно несвойственна была ему пренебрежительная рассеянность. — Ты нездоров, дружище? – на всякий случай предположил Элуир. — Я… – наконец произнес Галион и тяжело сглотнул, – я ходил проверять поставку. Вино… и впрямь достойно арана. — Почему-то впервые я не хочу доверять твоей оценке, – осторожно заметил Второй в отряде Леголаса, без смущения оглядев эльфа перед ним с пят до кончиков волос. – Выглядишь как оживший мертвец. — А я бы с удовольствием испробовал диковинного вина, – знакомый голос прозвучал с галереи над ними. По лицу Элуира, стоявшего спиной к прервавшему их разговор, пробежала гримаса отвращения. Леголас посмотрел наверх и обнаружил, что невольный свидетель этой сцены с непонятной улыбкой на обветренных губах разглядывает его. Сколько раз за последние дни каун ловил на себе внимательные изучающие взгляды темноволосого человека, будто выросшего из лжи, загадок и тайн? Не сосчитать. Его патруль извел его предостережениями. «Он змеей следит за любым твоим действием, каун…» «Высматривает, ищет… Будь осторожен, каун…» «Лес шепчет, Леголас… Мы ведем недругов…» «Ты овладел вниманием человека. Так глядит падальщик, выискивая удобный момент…» Вдоль позвоночника пробежала дрожь – та самая, что впервые посетила его при встрече с лидером следопытов. — По всему, тебе и твоим собратьям доведется почувствовать его вкус, – пожал плечами Леголас. – Здравый смысл молчит, хотя должен молить вас уносить ноги подальше. Милость короля не вечна. — Мне не нужна милость, – рассмеялся Бром и, насмешливо прищурившись, завершил мысль: – За ней обыкновенно обращаются страждущие и слабые. Я не принадлежу ни к первым, ни ко вторым. — Но ты забываешься, следопыт с севера: Имладрис остался далеко за Мглистыми горами. Здесь нет правил Элронда Полуэльфа, потому и людей принимают из необходимости, не из дружбы, – отсек Элуир. Казалось, он вовсе позабыл о первоначальной цели их утренней прогулки, и задуманные благородные мотивы не удержали на нем напускную доброжелательность – ненависть оказалась куда глубже. Человек пожал плечами так, словно реплика эльфа не произвела на него никакого впечатления. Его колкое замечание – не новость. Особенно для тех, кто добровольно вступает под сень вековечных древ и прекрасно осознает, что сойти с тропы сравнимо с прыжком в бушующее море в здравом уме. Только здешнее море населено тварями пострашнее глубинных чудовищ – о сем немаловажном факте следопытов уж точно предупреждали длинные на языки нолдор, не забывая помянуть лихим словцом лесных собратьев – дикарей, сколько ни крути в разные стороны. — Людьми на протяжении тысячелетий двигала необходимость, господин эльф, – после недолгой паузы изрек следопыт. – Видите, и сходство между нашими народами обнаружилось. Выходит, пропасть меньше, чем ее в быту кличут. Он вдруг закашлялся, прижав ко рту трясущуюся ладонь. — Сырость осени, – сипло выдохнул чуть погодя и, быстро сбежав по лестнице, приблизился к Леголасу: – Оставим разговоры о любви и ненависти. У меня к тебе дело, командир, коли дозволишь обратиться, – и, искоса глянув на двух других эльфов, добавил: – Наедине. Предчувствие звериными когтями скребло на душе. «Не соглашайся, беги!» – будто желало сказать оно, однако Леголас славился упрямством деда, павшего короля Орофера, и безжалостно отодвигал внутреннее предупреждение подальше. Какое бы дело не было к нему у смертного, он прежде выслушает его. Пусть ему придется пожалеть об этом в будущем, пусть придется снести неизбежную ссору с мечущим молнии Элуиром, сейчас заграждающим собой ни ко времени приболевшего Галиона… пусть. Для него было очевидно: этот человек – странный, непредсказуемый, вызывающий в нем смешанные чувства тревоги и опасности – разбирался в происходящей круговерти куда лучше их всех вместе взятых. — Охотно, – вымолвил молодой эльф, приглашая Брома последовать за ним подальше от чужого слуха. Ошибется он или нет – поворачивать назад он не любил.

***

Гладкая ткань рубашки липла к влажному телу, обозначая рельефные мышцы, выступающие ключицы и ребра. Леголас невесело усмехнулся: при желании их без труда можно было пересчитать – настолько сильно он похудел за два месяца жизни в условиях строгой ограниченности ресурсами на границе. Увидь этакий беспредел мама, она бы посадила его под замок на кухне с указанием поварам не выпускать его до тех пор, пока на бледных щеках не заиграет снова румянец и весь его образ не перестанет напоминать «доходягу на последнем вздохе», по выражению Гвэлвэн. И неважно, что вскоре он снова кинется с головой в пучину воинских запретов, скинет больше, чем наберет, обзаведется новыми синяками и ушибами. Неважно, что по возвращении засядет за неразобранные документы и чертежи укреплений – венец с него, несмотря на маленькую заинтересованность политикой, снимать никто не горел желанием. Маме при полной поддержке Гвэлвэн не составит сложностей втихомолку оставлять на его рабочем столе пирог с мясом или душистые яблоки. Для них он не взрослеет… жаль, лишь для них. Вашего короля убьют. Жестокая, бесцеремонная констатация факта и ни единого дрогнувшего мускула на лице человека. Он говорил и знал: смысл достигнет цели, не взирая на недоверие. Сначала он окутает шоком, затем – отрицанием. Под конец станет очевидным отсутствие злой шутки и железной тяжестью нальется тело – не разыгрывают… предупреждают. Доверься мне, принц. Леголасу хотелось рвать волосы от безысходности. Довериться? Довериться!.. Он не выжил из ума, чтобы не понять: Бром смолчал бы, не будь ему зачем-то нужна осведомленность аранена насчет готовящегося преступления. С самого начала, с самого появления в Эрин Гален человек вел свою партию, расставляя на доске фигурки. Рука дрогнула, из-за чего иголка от фибулы, которую молодой эльф отчаянно пытался закрепить на груди, вошла в кожу. Над сердцем «расцвело» небольшое алое пятно. — Моргот побери… – прошептал он и, отбросив злосчастное украшение, посмотрел в зеркало. – Свезло же быть главной игровой фигурой. Я не враг тебе. За окном гремел шум разгорающегося праздника. Его родители наверняка уже заняли почетные места в центре торжества и теперь каждый по-своему выискивали сына в толпе: отец – с невысказанным недовольством, мама – с хитрой улыбкой и надеждой застать его с какой-нибудь местной прелестницей. Его ждали и Элуир с Индиль, предупрежденные о таинственном заговоре и спрятавшие в пышных нарядах клинки, и Бром – возможно, более всех прочих. А он опаздывал. — Соберись! – потребовал он от своего отражения. Подхватил с пола фибулу и собрался было выходить, когда дверь громко впечаталась в стену рядом с ним. На пороге, пошатываясь и удерживая на плече бочонок, стоял Балк. — Эка, стерва… заплутал, – растерянно пробасил он, не сразу замечая эльфа. – А, брат, ты-ы-ы… по адресу, значится. Он сгрузил ношу, поставил на нее ногу и с непонятной тоской посмотрел на мельтешащие за окном огни. — Ох и опостылела мне твоя морда, командир, – пожаловался он. — Не смотрел бы, коли воротит от нее, – посоветовал Леголас. – Чем обязан? Северянин утер губы, повозился в кармане в поисках чего-то. Потом с торжествующим видом извлек трубку. — Да как сказать… – вставил ее в зубы, предварительно от души набив табаком. – Привет тебе передавали прощальный. Чиркнул спичкой. Но подносить ее к трубке не стал – бросил на приоткрытую крышку бочонка, и та, скатившись по гладкому дереву, исчезла внутри него. Леголас инстинктивно отступил – почувствовал опасность. И тут страшный взрыв, обдав жаром, откинул его назад.