Mellon nin

Порой Эстелю начинало казаться, что эльф, представившийся ему Леголасом, и эльф, оставивший отпечаток в глубине его детских воспоминаний, были совсем разными существами. Его друг легкомысленно напивался с близнецами, шептался с белками и защищал его, тогда еще совсем малыша, от кошмаров, выползающих из-под кровати вместе с наступлением ночи. Этот же Леголас старательно обходил его общество: больший интерес у него вызывали военные советы, часовые сидения в кабинете короля и одинокие походы на стрельбище. Время от времени он выходил к завтраку, молча и без особого аппетита проглатывал свою порцию под надзором двух Владык: холодно-неодобрительным ар-Трандуила и заботливо-печальным лорда Элронда – чтобы вскоре снова раствориться в мрачной тишине обители лесных эльфов. Призрак призраком. Поэтому на исходе пятого дня Эстель откровенно заскучал. «Лжецы, лжецы, лжецы!» – огорченно повторял он про себя, вспоминая пестрящие подробностями рассказы Элладана и Элрохира о «диких» жителях Лихолесья – отважных воинах с кучей хитрых трюков в рукавах, которые, ко всему прочему, никогда не упускали возможности повеселиться. Нандор, уверяли они, народец хоть и малочисленный, но среди дивных самый дивный: день ласкают, опаивают винами, в пуховые одеяла кутают, а на другой – под хохот стрелами в бока тычут. Юный сын Элронда пугался: вот так благочестивые создания! С такими дружбу водить никак нельзя! Однако близнецы спешили успокоить: да, они отличаются непростыми нравом и порядками, только в том их вины нет – сотни лет со злом соседствуют. Приучились, поди, всякого – что друга, что недруга – не песнями, ножами встречать. Однако Эстель нашел бы радость и в ноже, лишь бы байки его братьев носили пусть даже малость реальный характер. Пока он ощущал гуляющий по дворцу мрак, слышал тихое бряцанье доспехов стражей и стук капель, от которого хотелось поежиться. Наверное, под мостами, далеко внизу, находился подземный источник. Со стороны синды, воспитанного при дворе Тингола, было бы разумно возвести свой новый дом в подобном месте. Но, несмотря на логичность выводов, сердце юноши не перестало пропускать удары от звука разбивающейся где-то о камни воды. Жутко, как ни поверни. Тогда-то, вдоволь надышавшись атмосферой недружелюбного гостеприимства нандор, Эстель решился нарушить запрет отца на одинокий выход в лес. Лучше уж орки да пауки! Он терпеливо дождался, когда грозовые облака плотно затянут луну, тем самым скрывая его, укутанного в эльфийский плащ, от внимательных к мелочам взоров лесных воинов. Попасться ему – будущему следопыту, ученику самого Сэнгеля – было бы по меньшей мере позорно. Да что там: будь юноша Сэнгелем, он бы вовсе отказался от нерадивого ученика за столь глупую оплошность. От последней мысли захотелось скривиться. Не-е-ет, сплоховать невозможно. Слишком долго он держался за этикет в ущерб желаниям. За его окном камень прочно опоясывался могучими ветвями дуба. Они выглядели настолько темными, что их сами легко было спутать с хитроумной идеей скульптора, вытесавшего повсеместно украшающие дворец статуи. Эстелю с его острым зрением понадобилось несколько минут, чтобы разглядеть на древнем исполине молодые росточки с изумрудными листьями. Уж их-то, не сомневался он, даже искусным эльфам ни за что не удалось бы повторить в мельчайших деталях. Удивительное везение обнаружить дерево прямо под подоконником. К тому же, по ветви, насколько мог судить юноша, не составит труда пройти: ширина рассчитывалась минимум в четыре стопы взрослого мужчины. Лучший путь для побега и придумать сложно! Он продумал все. Но никак не ожидал, что на его первый шаг по твердой коре отзовутся вопросом: — Сбегаешь, юный дунадан? Испуганный вскрик застрял в горле. Эстель слишком резво развернулся в поисках обнаружившего его стража, поэтому ноги тут же заскользили по намокшей от мороси ветви. Миг – и он с клокочущей в висках кровью обнаружил себя у самого края над вымощенной площадью. Его тунику крепко зажимали в кулаке, не давая пролететь губительное для его костей расстояние вниз. — Чего пугаешься, если не вор? – засмеялся его спаситель и втянул на безопасную поверхность. — Не каждый вечер эльфы со мной на крыше здороваются, – в тон ответил Эстель. Его лицо пылало огнем. От смущения, от обиды, от злости на себя и на злосчастного Леголаса, который вновь без труда взгромоздился на прежнее место, словно ничего и не произошло. Словно из-под полурасстегнутой рубахи не выглядывали тугие бинты – их белизну не скрывала и темнота безлунной ночи. — А ты не броди по крышам, – дружелюбно посоветовал аранен Лихолесья. – Мало ли, в следующий раз несообразительный эльф попадется: как миленький ухнешь на четыре этажа. Юноша сердито втянул воздух, хотя его щеки и уши загорелись с новой силой. — Не ярись, Эстель. – Леголас похлопал рядом с собой, приглашая невольного собеседника сесть. – Я не со зла шутки шучу. Мой друг уехал навестить мать, вот и некому принимать удар моего красноречия. — Это тот самый друг, который тебя, полуживого, из Палат Врачевания втихомолку от лекарей в сад увел? Леголас легко и звонко рассмеялся; только пальцы незаметно коснулись раненого бока – видать, немалых усилий стоило веселое расположение духа. — Не дело воину Леса не чувствовать, – проговорил он. В голосе скользнули нотки нежности, точно разговор зашел о далекой возлюбленной. – Он исцеление дарит. Покой. — Рвать швы исцеления ради? – скептически уточнил Эстель. Очевидно, в чем-то близнецы не наврали: нандор и впрямь походили на безумцев в их самоубийственном стремлении сопротивляться любому благожелательному воздействию на них. Какой представитель другого народа Средиземья будет, вопреки здравому смыслу, ускользать из-под надзора опытных врачевателей, чтобы всего-навсего посидеть на мокрой траве в окружении зеленого моря кустарников да деревьев? Какой друг согласится взвалить на плечи раненого, неизбежно разрывая стягивающие разрубленную плоть стежки, из-за маленькой прихоти того? Возможно, Леголас – единственный в своем роде сумасшедший сын Перворожденных: поздно гуляет по крышам с дырками как минимум в трех местах на теле, смеется сквозь боль, говорит так, будто видит стоящего перед ним насквозь… Эстель бы мог поверить в это, не увидь он десятка два перевязанных тут и там эльфов под дверью комнаты, куда он вместе с безымянным стражем дотащил светловолосого командира, витавшего между явью и бредом. Кто-то из них опирался на костыли, кто-то сидел прямо на полу, кто-то припадал ухом к глухой древесине в надежде услышать новости. Ждали, преодолевая муки собственных организмов. Ни Трандуил, ни Элронд, ни кто-либо еще не гнали их прочь то ли из-за понимания бесполезности сего действия, то ли зрелище не являлось чем-то непривычным в стенах обители. — Вы, лихолесцы, не похожи на эльфов Имладриса, – рискнул заметить юноша. Леголас скривился. — Ли-хо-ле-е-ес-цы, – с нескрываемым презрением протянул он и распрямился. – Несущие зло. Наш дом чуть ли не к Мордору приравняли! Слыхал, мы детей по полнолуниям крадем, женщин околдовываем и скот волшебными грибами изводим. — Всякое говорят, – смутился младший сын Элронда. И похуже случалось истории узнавать. Он искоса взглянул на аранена и замер. Ему не единожды доводилось видеть целительную магию отца, когда кожа того делалась блестящей, просторную залу окутывал мягкий свет, а из ран лился губительный гной или черный яд. Однако из-под ладоней Леголаса к дубу тянулись тонкие серебристые нити, чем-то похожие на струны. Они пробирались под щелки, мгновенно затягивали их, убирали смоляные слезы и ползли по стволу дальше. Не струны – вены. Живые, пульсирующие. — Эрин Гален зовут Лихолесьем за Тьму с юга, – произнес аранен. Его силуэт, очерченный линиями света, напоминал о первородных духах из легенд древности. – Зло не способно творить. В нем нет ни красоты, ни святости. Наш Лес же по-прежнему прекрасен. Эстель не смел дышать. Мимо него друг за другом пролетели белые мотыльки, за ними – оранжевые, черные, изумрудные. Выходит, то, что он принял за молодые листочки, на самом деле оказалось крыльями изящных бабочек! — Иногда людям надо немного подсветить, иначе их ослепят нелепые сказки, – улыбнулся Леголас. Сгущалась тьма, по камню начинал барабанить дождь. Ни эльф, ни мальчик не спешили уходить. «Все-таки они безумцы, эти лихолесцы», – подумал Эстель с теплотой. И поспешил одернуть себя: эльфы Эрин Гален. Их дом отравляла Тьма, но они не потеряли присутствия духа. Почему-то, глядя на устало расслабившегося Леголаса, он не сомневался – однажды они окончательно перережут злу глотку. Тогда дом, за который они льют кровь и которому поют песни, из лихого станет великим. И, наверное, в сердцах его защитников наконец-то поселится долгожданный покой.