Ворон ворону глаз не выклюет

      Она смотрит на свои аккуратные руки. Поглаживает родимое пятно у выпирающей косточки на запястье. Поправляет на большом пальце перстень-печатку с гербом: заключённая в круг четырёхконечная звезда, расположенная по сторонам света. Ритуал из нехитрых движений помогает собраться с мыслями.       — Сколько можно разрушать мою жизнь? Вы чудовище! Слышите?! Чудовище! — кричит в истерике неразумная дочь, утирает с щёк злые слёзы.       Отвратительно.       На ощупь она находит трость, приставленную к журнальному столику. Медленно поднимается с кресла, сжимает губы от боли в суставах, но на лице держит маску невозмутимости. Хлёсткая пощёчина застаёт дочь врасплох. Та прижимает ладонь к краснеющему следу и отступает на шаг, широко раскрыв глаза.       — Как скупа твоя благодарность за благостную жизнь, подаренную мной, — она смотрит на дочь сверху вниз, давит взглядом, заставляет робеть, терять голос. — Но всему есть предел. Корни нашего рода уходят в глубь веков, и не тебе их обрубать. Уж я-то об этом позабочусь…       Дочь всё понимает, но не принимает, глупая гордячка. Эгоистка. Позор рода — пока нет, но она упрямо к этому идёт. В её голубых глазах плещется отчаяние. Такая не сдастся. Ничего, не впервой приходится собственными руками ломать крепкие спины.       Родовое кольцо холодит кожу.

* * *

      Виктор проснулся с тихим стоном. Неосознанно поднёс к лицу руку, но вместо изящной женской кисти увидел свою ладонь, обмотанную бинтом.       «Бинт?.. Когда успел?» — Виктор сжал и разжал пальцы, чувствуя притуплённую боль. В ушах до сих пор звенел крик «Чудовище!», то женским голосом, то детским. Внутри клокотала злость, смешанная с разочарованием, обращённая к кому-то — но к кому? Кажется, у него было кольцо, куда оно пропало?       — Вот же упрямый бычок. Сколько ни подгоняй — копытами в землю упирается, а отвернёшься — сам по колее идёт, — самозванка сидела рядом, на краешке стола. — Как неосмотрительно. Рискованно. Глупо. Не каждый без пяти минут беззаконник рискнул бы связаться с подобной тварью.       — С тобой же связался.       Самозванка запрокинула голову хохоча. Смех булькающий, ей бы кровью из раны в горле давиться, но сейчас она была не в настроении для подобных представлений.       — Человеколюбие не сыграет тебе на руку. Без жертвы у меня не хватает сил, чтобы поставить тебя на ноги. Потому — страдай, — и видение исчезло, распалось бражниками.       Оно и к лучшему. Голос Софии… голос самозванки начал утомлять. С каждым днём она становилась всё навязчивей, её мучил голод, и этот голод она пыталась разделить с Виктором. Противиться чужой воле было несложно, по крайней мере, когда ненасытный дух требовал приносить ему в жертву детей и гражданских. Хотелось верить, что и после Разделения он не потеряет контроль над собой, иначе… даже подумать страшно.       На столе незнамо откуда взялись бутылка молока и банка консервов. Мелькнула мысль, что это очередная издёвка, иллюзия самозванки, однако стекло приятно холодило руку. Кусочками рыбы голод не утолить, но грех было жаловаться — Виктор с прошлого утра и росинки не брал в рот. За два глотка опустошив бутылку и счастливо выдохнув, он только тогда заметил, что лежало под скромным завтраком — сложенный вдвое лист бумаги.       «Мундир у меня. Мальчишка в порядке. Советую поменять бинты. Мазь на столе. Жду вас послезавтра, место знаете».       Ни подписи, хотя в авторстве сомневаться не приходилось, ни слов благодарности. Неважно, главное — Морт в порядке. Как-никак они в одной лодке, если бы Виктор бросил его вчера, то какой толк от их союза? С чёртом, конечно, лихо вышло, но иначе он бы никогда не нашёл своего напарника. Всё могло кончиться хорошо, не переборщи он с ножом в последний момент.       Виктор улёгся поперёк кровати и раскинул руки на скомканном покрывале. Прикрыл глаза вспоминая. Подпустив чёрта к себе, к своей крови, он оказался не готов к последствиям. Виктор перешагнул предел. Сплетённое из сонма всебесцветных жил покрывало бытия — таким видел мир чёрт, существо не живое и не мёртвое. Именно таким увидел мир и Виктор, чьи пурпурные и янтарные нити переплелись с чёрной нитью дымной твари. Он ступал исполином по бескрайнему полотну, касался нитей чужих жизней, как струн, по-хозяйски сгребал их в кулак, способный оборвать в любой момент. Крепко ухватился за ускользающий конец нити, скрученной из жил золота и сирени — кто бы мог подумать, что душа вредной Сороки окажется столь яркой.       Чувство всесилия разливалось по нитям-венам, дурманило, дразнило. Так легко было сделать шаг и выйти за очередной предел, Виктор чувствовал, что это один из множества слоёв — и прогорел. Чёрт только и ждал, когда его подпустят ближе, чтобы взять своё. Опасно. Глупо — это самозванка правду сказала. Виктора, как ребёнка, поманили конфетой, и он пошёл. Самое страшное — он был не против, чтобы его так поманили ещё раз. И не раз.       «Если переживу Разделение, будет ли это похоже?..» — задумался Виктор, но оборвал сам себя. Самозванка уже показывала свои дары: нечеловеческая сила ценой помутнённого кровавой пеленой разума. Совсем не то, что показал чёрт, хотя, казалось бы, это тварь не менее отвратительная и опасная.       Пора было вспомнить о мире реальном: поменять бинты, заглянуть в курьерское логово и поесть там как следует. Глубокий порез поперёк ладони болел при малейшем движении, но это можно было стерпеть. Виктор разглядывал щедро намотанный бинт, пытаясь представить, как Морт здесь хозяйничал. Наверняка ворчал ежеминутно, что вынужден тратить на кого-то драгоценное время, над которым он трясся, как над последним шиллетом. Но главное — это поступки, а они говорили, что Морт тоже его не бросил.       В голове раздался рокочущий голос: «Зажми зубами дощечку, сефид, и терпи. Будешь пищать — шею сверну. И так много от тебя мороки». Эхо воспоминаний пробудило волну липкого ужаса и ноющую боль в шраме у ключицы. «Сефид»… Так шины называли энлодов, но как Виктор умудрился с ними связаться? Заглянуть дальше в прошлое не получалось, память спотыкалась и не желала идти.       Только к обеду Виктор почувствовал в себе силы переступить порог комнаты. Хорошо же прилетело от этого чёрта. Основательно. Приходилось опираться о стены и заборы, ища поддержки. Привалившись плечом к рекламному столбу, Виктор зажмурился, пережидая волну слабости, от которой подрагивали колени. Столб следил за ним огромным, обвитым щупальцами глазом, намалёванным поверх листовок с приглашением на День основания города. Виктор сорвал плакаты, скомкал их и бросил в урну. Капля в море, но не позволять же проклятому глазу, как заразе, безнаказанно поглощать весь Дарнелл. По пути он уничтожил ещё десяток листовок, ловя на себе взгляды редких прохожих.       Курьеры ценили кондитерскую Ламарка за то, что через неё можно было добраться до убежища, не привлекая внимания. В последние дни, однако, всё поменялось: сначала в здание влезли Левиафаны, они пытались вынюхать скрытые в обветшалых стенах секреты, по их следу пришли тени императрицы и едва не разобрали фабрику по кирпичам. Сегодня явились новые гости в виде констеблей — они оцепили всю территорию кондитерской, собаки служивые. Неприятный сюрприз.       — Бу!       Виктор отскочил в сторону и выхватил костяной нож, но вместо врага увидел позади себя бесстыдно ржущего Лиховида. Полоснуть бы этого идиота, чтобы думал в следующий раз, прежде чем подкрадываться, да нельзя, нельзя!       — Всякий раз весела забава, — наконец выдохнул Лиховид. Сквозь его тело проглядывали очертания низенького заборчика и фонарного столба. — Диана мне проспорила. Она не верила, что ты сможешь меня очами уловить.       — Вы морок? — Виктор провёл ладонью сквозь степняка, чем вызвал у того новый приступ смеха.       — Самый что ни на есть, удобно сводить людей с ума, знаешь ли, — лицо Лиховида потекло воском, слепилось по-новому: на Виктора смотрело его отражение, но с чужеродной ехидной улыбкой и пустыми глазами.       «Всё-таки стоит побриться», — отрешённо заметил Виктор, ему ещё с самозванкой осточертели такие игры. Вслух пригрозил:       — Моё лицо не трогайте, а не то ваше пострадает.       — Каков же безотрадный тип, — его призрачная копия закатила глаза и обратилась Лиховидом. Он оглянулся и улыбнулся в пустоту. — Голубица моя, ну что ты сразу начинаешь!.. Добре, добре, токмо по делу, обещаю, — и, вздохнув, повернулся обратно с постным лицом. — Слыхал, новичок? Дело горит, причём наиважнецкое: надо как-то разогнать всю эту шушеру с нашего порога.       — Обернитесь хоть Арчибальдом IV да разгоняйте всех, я в это не полезу.       — Думаешь, если убежище вскроется, тебе лучше будет? Ежели квадрианцы или Левиафаны доберутся до Двуглавого — всё рухнет. Не станет ни Курьеров, ни Хранителей, и тебя, в том числе. Кто убивца твоей девки искать будет? — Виктор скрипнул зубами. — Ты, новичок, не трусь. Мы с Дианой что-нибудь придумаем, но нашими руками придётся стать тебе.       — Потому что меня не жалко в случае провала?       — Оле, как же я буду жить без твоих свирепых взглядов? — Лиховид прижал ладони к сердцу. — Всё куда проще: среди законников затесались Левиафаны, пытаются, видимо, не штурмом, так хитростью нас взять. По-тихому бы их того… усмирить. Но уберёшь одного, это сразу почует другой, и такое начнётся!.. Надобно вам с Дианой разом ножичками чикнуть.       — Женщину свою вперёд посылаешь, пока в тылу отсиживаешься?       — Ты это что, хулить на меня пытаешься? — Лиховид упёр руки в бока, но выглядел скорее удивлённым, чем уязвлённым. — Моя забота — быть для вас всевидящим оком, у Дианы нет таких талантов, о тебе и баять нечего.       Виктор зябко повёл плечами. Прислушался к себе. Не вовремя на него Лиховид свалился, как же не вовремя. Голодный, холодный, ослабший — и лезть на полицию, смешанную с культистами? Он оглянулся в сторону кондитерской. Один человек в болотной форме, второй, третий…       — Их тамо девять, — Лиховид заметил его изучающий взгляд. — Двое червивых, один Хранитель, с ним осторожнее — он трётся подле главного, вместе этими холуями руководят. Крепко за нас взялись, но и мы не лыком шиты.       Лиховида покрыла рябь, как от брошенного в воду камня — щуплая фигура в нищенских обносках исчезла, на её месте парили белоснежные бражники. Порыв ветра закружил их, унёс к распахнутым воротами фабрики, и Виктор пошёл следом.       — Вон, видишь, на ступеньках два бахаря стоят? — Лиховид вновь явился из ниоткуда и указал на двери здания. — Я о них говорил. Лютые звери. Надо придумать, как тебе мимо проскользнуть. Может, шумиху устроим, чтобы остальных спугнуть…       Виктор прищурился, издалека разглядывая полицейских: один высокий, подтянутый, униформа была ему велика в плечах; другой — сутулый, словно придавленный непомерным бременем, на его предплечьях золотились нашивки старшего инспектора. Засунув пальцы в рот, Виктор свистнул протяжно, звонко; все, кто стоял у фабрики, разом обернулись к нему. Лиховид зашипел: «Туполобый болван, ты что творишь!», но не получил ответа, так как один из «лютой двойки» уже подошёл к ним.       — Ты уж извини, что без дружеских объятий, я на работе как-никак, — Даниил лучезарно улыбнулся и замер на расстоянии вытянутой руки.       — На первый раз прощаю, — Виктор остался серьёзным, но его голос звучал мягче, чем обычно. — Хранительская форма шла тебе больше.       — А… это, — Даниил стряхнул с шинели невидимые пылинки. — Уже и не помню, когда в последний раз носил мундир. Вечно приходится чужие шкуры примерять, а эта мне даже не по размеру. Лучше скажи, что ты здесь забыл, мой дорогой друг?       — Думал зайти в паб неподалёку, — на глаза попалась верхушка маяка, которая вдали возвышалась над крышами домов и заводов. — В «Аист».       — Что, собирался выпить с Катериной, да без меня? — Даниил прищурился, он стал похож на змею, готовую к броску. Подурачившись немного, он вернулся к улыбке. — Не отстану ведь, пока все не соберёмся.       Накатило дикое желание плюнуть на все заботы и повторить ночные посиделки с котелком глинтвейна — и будь что будет. Но тут за спиной Даниила появилась белёсая фигура и Виктора как током шарахнуло. Забылся. Дурак.       — Твой дружок, значит? — Лиховид нехорошо смотрел на Даниила, обходил кругами, оценивал, прикидывал что-то в лихой своей голове. — Занятно, занятно. А он ведает о нас, твоих новых лучших друзьях? Ты их сюда и привёл?       Виктор прикрыл глаза и досчитал до пяти. Морок это не развеяло, зато позволило взять себя в руки и не наделать ошибок. Хорошо, что Лиховид вряд ли понял, о ком говорил Даниил, Курьеры-то знают Катерину под другим именем. Лучше следить за своим языком.       — Не представите нас, мистер Мур? — послышался стук трости. Открыв глаза, Виктор увидел ковылявшего к ним старшего инспектора. Это был мрачный человек с седыми висками и печатью вечной усталости на лице. Его глаз, рассечённый шрамом, подозрительно щурился, пока он разглядывал свистуна. Судя по походке, он повредил левый голеностоп, причём недавно, так как к своей «третьей ноге» инспектор явно не привык.       — Ох, да, простите за моё бегство, — улыбка Даниила стала официозной и колючей. — Знакомься: Артур Эсвайр, старший инспектор ахеронского отделения полиции. А это мой хороший друг…       — Джон Доу, — представился Виктор и протянул руку. Даниил кивнул, такие моменты он схватывал на лету.       — Так вы с юга? Родители не очень-то задумывались над тем, как вас назвать, уж не в обиду сказано, — хватка у мистера Эсвайра оказалась крепкая, сильная. Он был явно не из тех, кто на службе не берёт в руки ничего тяжелее перьевой ручки. — Смотрю на вас и гадаю: как давно Тарнетт отошёл от принципов брать в свои ряды только безродных бродяжек? Может, вы беглый бастард? Десятый никому не нужный сын?       С усилием, но удалось разорвать ставшим навязчивым рукопожатие.       — С чего вы взяли, что я благородных кровей? — Виктор скрестил руки за спиной и выпрямился, давя на инспектора взглядом сверху вниз.       — Работа, знаете ли, такая — изнанку людей видеть, — угрожающая поза не произвела на Эсвайра никакого впечатления. — Кто вор, кто бандит, кто честный гражданин. Аристократиков всяких навидался тоже немало. Лицо у вас характерное, породистое, пусть и потрёпанное изрядно.       — И что, часто угадываете? — Виктор не пытался скрыть недоверие к такому громкому заявлению.       — Достаточно, чтобы начальство это ценило. Ну-ну. Не стоит так на меня смотреть. Любопытство, считай, моя профессиональная привычка.       — Мистер Эсвайр, вы явно переработали, зачем так на незнакомых людей кидаться, — Даниил слегка похлопал инспектора по предплечью. — Мистер Доу — мой коллега, причём тоже внёс немалый вклад в борьбу с Левиафанами.       Взгляды Эсвайра и Лиховида отражали общую мысль: «О, да неужели?»       — В последнее время слишком много Хранителей сваливается на мою голову, — инспектор сплюнул в сторону. — От этого у меня начинается мигрень.       — Ну что вы всё ворчите и ворчите? Мне казалось, я был очень приятным в общении человеком.       Эсвайр смерил Даниила нечитаемым взглядом. Зажав трость под мышкой, он достал из внутреннего кармана портсигар. Даниил услужливо предложил огоньку. После пары затяжек лицо сурового инспектора разгладилось, а его внимание к Виктору не казалось таким въедливым.       — Раз уж вы, как я понимаю, из информаторов, то, может, знаете что-нибудь об этом человеке?       Виктору протянули вырезку из газеты: с пожелтевшей страницы на него смотрел пышущий здоровьем энлод лет восьмидесяти, с выбеленными сединой волосами и густой бородой, на вид улыбчивый и вызывающий расположение. Над портретом он прочитал заголовок: «Кондитерская фабрика С. Ламарка открывает свои двери!» Виктор моргнул, перечитал заголовок, вновь сверился с портретом. И чуть не ругнулся, когда голова Лиховида вылезла из его собственной груди: «Оле, роют и роют, куды не надо, ты погляди. Подрезать, может, этому законнику его любопытный нос?», цокнул он недовольно.       — К сожалению, всё, что я знаю: мы у порога этой самой фабрики, — Виктор отдал инспектору вырезку.       — Жаль, — вздохнул Эсвайр и спрятал бумаги обратно в карман. — Долго бьюсь над этим делом. Самуэль Ламарк потратил много сил, чтобы наладить производство конфет, часто светился среди непростых людей, но спустя год вдруг превратился в затворника и закрыл своё детище. Удивительно резкая перемена, не правда ли? Ламарк стал неуловимым, как призрак: изредка мелькает то тут, то там, но кого ни спроси — никто ничего о нём не знает. Впору думать, что его заменил двойник.       Виктор нахмурился. Неужели Гаруспик украл чужую личность? Но зачем ему прятаться за именем энлода? Выбрал бы кого-нибудь из айрхе, так меньше мороки.       — Я тут разузнал, что аккурат перед затворничеством Ламарк расширил подвалы фабрики и откопал нечто интересное, — пояснил Даниил. Наверняка этим «интересным» оказался вход в бункер. Бедный Самуэль Ламарк, своей находкой он подписал себе приговор. — Этот случай не привлёк бы столько внимания, но Левиафаны отчего-то крайне заинтересованы Ламарком. А недавно, вот ведь совпадение, они явились в эту самую кондитерскую.       — Может, странности Ламарка связаны с тем, что он помогает Левиафанам. А может, Ламарк — жертва, и ему нужна помощь. Этого призрака надо поймать и допросить, так что держите ухо востро, мистер Доу. А пока нам стоит вернуться к работе. До заката осталось всего ничего, — неловко опираясь на трость, Эсвайр поковылял прочь. Добавил ворчливо, не оборачиваясь: — Вас, мистер Мур, это тоже касается, оставьте пустые разговоры на нерабочее время.       Лиховид кивнул: «Добре вышло хромоножку отвлечь, Диана уже прошмыгнула внутрь. Ныне твоя очередь, не затягивай!» Даниил тем временем проводил инспектора взглядом, дождался, пока тот отойдёт достаточно далеко, чтобы не слышать их голоса.       — Видишь, с какими людьми приходится работать каждый день? Мистер Эсвайр ещё самый адекватный из них, хотя и его стало заносить. Этот город — воплощённая в камне катастрофа, — он театрально всплеснул руками. — Ломает даже самых стойких.       — Гоняетесь, значит, за Левиафанами? Могу вам помочь. Я сейчас свободен.       — Мистер Эсвайр вряд ли одобрит, а он тут главный.       — Чего гадать — давай спросим.       — Это лишнее, Виктор.       Повисло напряжённое молчание.       — Почему? Сам знаешь — Левиафаны мне не друзья. Вместе им кровь пускали. Хоть я больше не из ваших, но мы всё ещё… «коллеги», — хотел бы Виктор сказать другое, более личное, но Лиховид незримо вился вокруг. — Я могу быть полезным. Видел одно их гнездо, в нескольких кварталах отсюда. Сгоревший театр рядом с «Аистом». Если они ещё не разбежались, конечно… поэтому лучше не затягивать с облавой.       Взгляд Даниила скользнул куда-то в сторону. Будто у него есть свой назойливый морок, лезущий в разговор не к месту.       — Ты всё-таки не Хранитель. Сейчас пронесло, но давай постараемся больше не привлекать внимание нашего чересчур любопытного инспектора. Тебе здесь не место.       Слова резонные, но не сдаваться же так просто.       — Инспектору тоже здесь не место, — Виктор кивнул в сторону дверей фабрики, за которыми скрылся Эсвайр. — Мы сейчас на Паясе, а не Ахероне, верно? Почему здесь именно он? — тут в голову закралась догадка. — Неужели он…       — Достаточно, — резко оборвал его Даниил. Повторил тоном помягче: — Достаточно. Меня ждут. Поговорим ещё… но потом. Сейчас каждый должен уйти по своим делам. Понимаешь?       Виктор молчал. Молчал и когда Даниил ушёл, лишь сумрачно глядел ему в спину. Нехорошим разговор вышел, горьковатый привкус оставил.       — Прокатил тебя дружок? — Лиховид был тут как тут, всегда готовый воткнуть под ногти побольше иголок. — Ненадёжное братство у вас, синемундирных, чуть что — ногой под хвост.       — Языком всё чешешь-чешешь, так до дыр его расчешешь, — уж не этому степняку злословить о друзьях Виктора. — Или помогай, или сгинь.       Лиховид ухмыльнулся, руками развёл — да исчез.       Виктор окинул взглядом кирпичный забор, который скрывал кондитерскую от посторонних глаз — грязно-серый, в уродливых дождевых подтёках, словно олицетворение всего Дарнелла. Не так давно похожий забор сломал все его планы, став непреодолимым барьером между ним и вертлявым вором. В ту ночь он сдался под напором самозванки — она говорила, что подобное не повторится.       — Собираешься выполнять свои обещания?       — Многое хочешь — но скупо даёшь, — ответила на это самозванка. — В такой мелочи не откажу, но следующая просьба укоротит твою жизнь. Мои дары не берутся из ниоткуда.       — Понял я всё. Не нуди.       Осталось найти место, где можно пролезть к фабрике и не попасться на глаза вездесущим констеблям. Не самая простая задачка. Виктор прогулялся вдоль забора по узким закоулкам, по которым добропорядочные люди не рискнули бы ходить в одиночку — слишком темно, грязно, за каждым поворотом могла поджидать опасность. В лице самого Виктора, например.       «Высоко, — он задрал голову, оценивая преграду. — Как же высоко! А делать что? Слова какие-то сказать, топнуть по-особому?»       — Ждёшь, когда крылья отрастут? — самозванка прижалась спиной к забору и скрестила руки на груди. Несмотря на алое судейское одеяние, она казалась выцветшей картинкой. — Пролей кровь сорока младенцев — и тогда, может, я устрою тебе незабываемый полёт.       С издёвкой говорила. Глумилась. Нравится всем над ним, Виктором, потешаться. Большой угрюмый клоун, на которого весело показывать пальцем, зная, что не укусит.       Виктор разбежался, и самозванка взорвалась сворой бражников, когда нога прошла сквозь неё и упёрлась в стену. Подошвы сапог скользнули по мокрым кирпичам, Виктор готов был рухнуть наземь, как вдруг само небо хватило его за руки и ноги, затянуло к себе силой. Непреложный закон, притягивающий всё материальное обратно к земле, оказался не властен над ним на долгое мгновение. Виктор едва успел схватиться за верх забора, прежде чем тело вновь обрело вес. Оно казалось вдвое тяжелее, чем обычно, не иначе как мировой порядок поспешил вернуть сторицей то, что чуть было у него не забрали. Захотел перемахнуть через высоченную преграду — перемахнул. Захотел найти пропавшего Сороку — нашёл. Всё просто. Неудивительно, что люди с такой охотой ступали на тропинку беззакония. Это и правда… затягивает.       Для того, чтобы перебраться через пустые оконные рамы, Виктору ничья помощь не понадобилась. Едва он успел озадачиться, где теперь искать констеблей-с-секретом, как появился Лиховид: «А я начал ставки делать, сколько ты ещё провозишься. Диана уже дышит в затылок одному из червивых. Давай найдём второго, пока никто ничего не заподозрил». Наконец-то степняк говорил по делу. Лиховид шёл впереди, заглядывая сквозь стены и двери, строил для Виктора безопасные пути мимо полицейских. Оставалось только следить, чтобы под ногами не хрустнула опавшая побелка или ещё какой-нибудь мусор.       — Ребята, сюда! — Виктор резко оглянулся, но никого не увидел. — Скорее! Изгои рядом! Да где вы?! — голос был его собственный, но звонкий, напуганный, совсем мальчишеский. Стоило это осознать, как спёрло дыхание. Дрожь, родом из далёкого прошлого, сковала руки и ноги. Он слышал за стенами тяжёлые шаги. Слышал, как звенела сталь, и грохотали выстрелы.       «Спрятаться! Срочно! Хоть в щель забиться!» — он искал взглядом укрытие, но его остановило сердитое лицо Лиховида. Виктор мотнул головой, как мокрый пёс, вместо капель стряхнув остатки наваждения. Надо было что-то делать с этими приступами, иначе в бою они его погубят.       Лиховид смаковал степные ругательства. Ему пришлось исхитриться, чтобы провести Виктора мимо двух констеблей — ещё чуть-чуть, и застукали бы. Виктор сам виноват, что едва не попался, потому молча стерпел все уколы в свой адрес. Они забрались на второй этаж, когда Лиховид коснулся ладонью одной из дверей и шикнул: «Наша остановочка», будто кто-то мог его услышать. Нож давно был наготове, но Виктора остановила призрачная ладонь.       — Погодь, я дам знак, — Лиховид распался стайкой бражников, но на пару секунд собрался обратно: — Постарайся чикнуть как-нибудь поаккуратнее. Под рёбра, дабы быстро и не грязно. Понял? — и он исчез, не дожидаясь ответа.       Надо так надо, Виктору хотелось закончить со всем поскорее и съесть наконец что-нибудь горячее. Услышав призыв Лиховида: «Пора!», он аккуратно приоткрыл дверь. Петли тонко скрипнули. Мужчина в застиранной шинели развернулся на пятках, но даже вскрикнуть не успел — нож вошёл ему под рёбра, как Лиховид и просил. Парочка маслянисто-чёрных бражников с лиловым отливом присоединилась к рою.       — Добре, добре, — Лиховид беззвучно похлопал в ладони.       — Теперь в ближайший год я могу похвалу не ждать?       Степняк хохотнул, но вдруг ойкнул и рассеялся, оставив Виктора один на один с трупом. Нож крепко засел в груди, едва удалось вытащить. К счастью, этот Левиафан не растёкся едкой лужей, но Виктор всё равно вытер костяное лезвие как можно тщательнее.       Лиховид вернулся быстрее, чем Виктор успел бы по нему соскучиться, да ещё с компанией: в комнату бесшумно скользнула Диана, у неё-то ни одна из петель не скрипнула. Её изуродованное лицо прятал шарф, намотанный вокруг головы таким хитрым образом, что виднелись одни глаза, большие и карие, как у оленёнка. Она села перед трупом на колени, трогала его то за запястья, то за шею и лоб, вздёрнула штанины, чтобы коснуться лодыжек.       — Пойдёт, — она подняла взгляд на Лиховида. — Но ты уверен? Прошлый раз нам чуть не аукнулся.       — А что поделать? Сама слышала, хромоножка и его команда откуда-то слишком многое о нас знают, — Лиховид улыбнулся, как улыбался только ей, и провёл ладонью по замотанной шарфом щеке. — Ну же, доверься мне. Обещаю, что и в этот раз ничем не аукнется.       Диана сдалась. Вытащила из поясной сумки две костяные иглы с палец длиной: одну из них засунула в рану, другую хорошенько обмазала чужой кровью и воткнула вглубь восковой фигурки.       — Будь добр, помоги разжать челюсти, — наконец Диана обратила внимание на Виктора. Тот не стал отказывать, хоть и не понимал, что за странный ритуал эти двое задумали. Вынув из-за пояса стилет, Диана уколола им подушечку пальца. Вытянула бледный язык Левиафана и без всякой брезгливости провела вдоль него ровную кровавую черту. Такую же линию провела и вдоль вольта.       — Умница, — Лиховид ласково улыбнулся. — Ну, я пошёл!       Белёсые бабочки залетели в глотку Левиафана, и вскоре тот открыл глаза. Мышцы лица начали конвульсивно подёргиваться, словно труп пытался состроить гримасу. Глаза крутились в глазницах, с угла рта потекла слюна, окрашенная кровью в розовый цвет.       — Лихо? — позвала Диана, вглядывалась в беспокойное лицо. — Ты там как? Можешь сказать что-нибудь?       Оживший труп мычал себе под нос. С каждой секундой он всё меньше дёргался, совладел с мимикой, а потом и с языком. Произнёс медленно и членораздельно:       — Я те-бя люб-лю, — бледные губы расплылись в чисто лиховидовской ухмылке. Диана шлёпнула труп по бедру, призывая к порядку.       — Вас такому фокусу Гаруспик научил? — спросил Виктор, будучи уверенным в ответе. Тот ведь завёл себе не очень-то живого питомца.       — Сами додумались, — Диана бережно сжала вольт в ладонях. — А идею Ведьма подала. Это же так… — она дёрнула плечом, подбирая слово, — имитация. Баловство. Скоро кровь загустеет, мышцы одеревенеют, и от этой куколки не будет никакой пользы.       Лиховид достаточно освоился, чтобы подняться самостоятельно. Покрутил руками, размял шею, встряхнул стопами и поправил смятую униформу. Весь вид портило расплывшееся на левом боку пятно. Диана его тоже заметила и прицепила к шинели, над раной, собранный из косточек амулет.       — Он старый, так что ни к кому не приближайся, — наказала она Лиховиду, пока возилась с заколкой. — И не забывай следить за речью, этот мужик не похож на степняка.       — Слушаюсь, леди Диана, — тот шутливо поклонился. — Я побежал. Эта куколка — как бочка со склизкими вонючими угрями, не хочу долго в ней сидеть.       И ушёл, ступая чеканным шагом. Слышалось эхо его-чужого голоса, когда он перехватил одного из констеблей, и вместе они спустились на первый этаж. Диана стёрла засохшую кровь с пальца, царапина на нём успела затянуться, словно минула неделя.       — Хоть я и насмотрелся за свою жизнь всяких нарушений Непреложных законов, но это было самым впечатляющим, — Виктор задумчиво глядел на место, где совсем недавно лежал мертвец.       — Раз нарушаем — пустой фантик эта «непреложность», смекаешь? — хмыкнула Диана. — Поэтому не люблю я квадрианцев. Сами сказку придумали, сами поверили, ещё и другим навязали. Жили раньше без Квадранты — и ничего, мир не перевернулся вверх тормашками.       — А по-настоящему возвращать жизнь вы можете?       — Гаруспик рассказывал байки, что его предки этим промышляли. Дейхе было мало, и чтобы получить хоть какое-то преимущество в войне, они поднимали павших, своих и чужих, — Диана поправила съехавший с носа шарф. — Мы… пробовали как-то. Глупая вышла затея. Слишком много жизней нужно в обмен на одну, и то кривую. Пришлось сжечь то, что получилось. Как там раньше дейхе выкручивались — даже Гаруспик не знает.       Диана осторожно выглянула в дверную щель, проведав обстановку.       — Пойду я. Посторожу тело Лихо, пока он не вернётся, — она бросила на Виктора долгий взгляд. — Спасибо за помощь, — и ушла, растворившись в тенях заброшенной фабрики. Лиховид к тому времени развёл бурную деятельность, пока делал вид, что в каком-то цеху нашёл лазейку в бандитское логово. Постарался он на славу, привлёк к себе если не всех констеблей, то бо́льшую часть точно. Обойти их стороной не составило труда.       Спускаясь в холодное нутро города, Виктор надеялся, что на сегодня его передряги закончились. Смешно, но он был рад — почти рад — вернуться в бункер, из которого столько времени рвался сбежать. Всё-таки бесплатная еда прибавляла значительное количество плюсов этому месту.       Убежище стояло почти пустое, на кухне нашлись Тунара и Веселина: пока первая замешивала что-то в котелке, вторая нарезала баклажан. Наедине с собой эти замкнутые женщины таких разных народов умиротворённо занимались каждая своим делом. Тунара поглядывала за юной помощницей искоса, бурча, если ей что-то не нравилось, и у Веселины появлялись ямочки на щеках от виноватой улыбки. Почти жаль было прерывать их уединение. Веселина сразу опустила голову, от чего кисточка её косы задевала баклажанную стружку. Тунара же, не прекращая помешивать варево в котелке, угрюмо уставилась на гостя. Новость о том, что над их головами рыщет полиция, никого не взволновала.       — Степняк со своей девкой разберутся, — фыркнула Тунара и вытерла фартуком потное лицо. — Жрать хочешь ли чё ли? По роже вижу — хочешь. Ну, жди тогда, может, найду чё.       — Буду очень благодарен, мисс.       Тунара всегда терялась от такого обращения, чуждого для неё, но ни разу не высказывалась против. Вроде ей нравилось. Пока она искала, что съестного осталось в горшках, Веселина мялась над разделочной доской: присутствие Виктора заставляло подрагивать нож в её руке, баклажанные ломтики больше не выходили тонкими как лист. Сколько можно, в самом деле? Даже Виктор успел смириться со своим новым окружением, а эта девица всё ещё шарахалась от него, как от чумного. В такие моменты он чувствовал себя виноватым, но не понимал, за что.       — Хотите к-курут? Со вчера ос-осталось, — Веселина протянула белый шарик с красными вкраплениями и кисломолочным ароматом. Неужели лёд тронулся? Виктор с благодарностью принял угощение и запихнул в рот весь курут разом.       — Вкусно, — с удивлением заметил он. Этот шарик не был настолько кислым, как те, которыми его угощали степняки во время путешествий с Софией.       — Полезно, — бубнила Веселина, вновь взявшись за нож. — Вид у вас… нездоровый. А это — полезно...       — Чё, прикормила деваха? — Тунара сунула Виктору в руки миску с супом. — Она у менӧ молодец, помощница. На глаз отмеряет точнее, чем весы, — Веселина вся зарделась от внезапной похвалы, но горянка тут же прикрикнула: — Режь-режь, не отвлекайся!       Горячий суп как следует разогнал кровь по венам. Тунара переборщила с травами: Виктору казалось, что внутри него поселился Пламенный судия, и своим дыханием он сейчас мог выжечь всё курьерское гнездо. Он выхлебал графин воды, но щёки всё равно обжигало внутренним жаром. Вот только этот жар не прибавлял сил, наоборот — Виктор размяк, невыносимо тянуло спать.       Путь до родной камеры оказался бесконечно долгим. Крыс вновь где-то пропадал, но оставил после себя выводок бумажных зверушек, полукругом расставленных на столе — неплохо он наловчился. Виктор обессиленно упал на нары. Глаза слипались, но сон никак не приходил. Душило его что-то, плавило изнутри, словно он уголёк проглотил.       Кто-то присел рядом. Касание ладони немного остудило лоб, покрытый испариной. Веки сплавило друг с другом, Виктор не мог открыть их, чтобы поглядеть на благодетеля. Отчего-то он был уверен, что вот-вот услышит полный тревоги голос Софии: «Раймонд, как вы?», и тогда окажется, что все события последних месяцев — всего лишь затянувшийся кошмар.       Вместо цветочных духов в нос забилась гнилостная вонь, а голос он услышал пусть и знакомый, но такой ненавистный:       — Глупый, глупый ты мой Виктор. Хватаешься за свои законы, то Непреложные, то морали, как за мамину юбку, да не поймёшь никак, что они держат тебя на привязи, шагу ступить не дают. Девочку не тронул, а теперь что? Спокойна твоя совесть? Стоила она твоей жизни, твоих целей, твоей миссии, в конце-то концов? Одного слабенького червя мне недостаточно. Придётся тебя немножечко... понадкусывать.       Едва Виктор успел свеситься с нары, как его вырвало. Вместо пламени из него вышло всё, что он съел за сегодня, оставив горечь во рту. Лучше не стало. Глаза заволокла пелена, Виктор двигался практически на ощупь. С трудом, но он вывалился из камеры. Ноги были как глиняные, Виктор прижимался к стенам, хватался за выемки между плитами, лишь бы не упасть. Живот скрутило. На этот раз из Виктора вышла кровь, смешанная с желудочным соком, какие-то комки, может, даже личинки. С каждым приступом из него уходила жизнь.       Виктор рухнул на пол. Глох от звуков собственного хриплого дыхания. Холод плит под щекой напоминал холод земли поздней осенью. Шрам у ключицы взорвался болью, словно вновь в это место угодила пуля. Виктор царапал ногтями камень — нет, загребал горстями грязь, влажную не от дождя, а пролитой крови нескольких десятков людей. Хорошо знакомых людей. Дорогих ему людей. Страшные голоса приближались. Хотелось кричать и звать на помощь родителей, но он знал — бесполезно. Он должен быть тихим. Лишь бы не заметили, лишь бы не заметили…       Сквозь гул в ушах послышались крики: «Лаф! Быстро сюда!» Чьи-то руки расстегнули ворот рубашки, дышать стало чуть легче. Виктора куда-то потащили. Стены коридоров отражали жаркие споры: «К донне Маль! И немедленно!» — «Да она с него шкуру сдерёт, а нам потом перед Гаруспиком отчитываться!» — «Не спорь, без её помощи он точно вот-вот дух испустит», — «Лаф!» — «Кара!»       Потом была тьма. Удушливая, топкая, как болото, но она дрогнула, трусливо отступила перед щелчком пальцев. Виктор разлепил слипшиеся ресницы. В глазах всё двоилось, но мрачное лицо Дайан из рода Маль он видел отчётливо.       — Подействовало? — над ним склонилась и Карамия. Её небесно-голубые глаза сияли, как две далёкие звёзды.       — Время покажет. Надо понять, чем его так, — Ведьма грубо схватила Виктора за подбородок и покрутила голову из стороны в сторону. — Хотя есть кое-какие догадки… Гаруспик знает?       — Как его нашли, сразу к вам понесли, — послышался голос Лафайетта.       — Хорошо. Сама доложу, когда со всем разберусь. Поняли?       — Думаете, кто-то из наших? — тихо спросила Карамия.       — Поняли? — с давлением повторила Ведьма. На этот раз никто лишних вопросов не задавал. — Молодцы. Лафайетт, позови Веселину, мне нужна её помощь. Карамия, следи за ним на случай, если приступы вернутся.       Моргать было страшно, вдруг болото затянет Виктора обратно в своё жаркое нутро и больше не выпустит. Он смотрел на красивое смуглое лицо Карамии, хватался за него, как за крючок, чтобы не уснуть. Та тоже рассматривала его с нарочитой наглостью, но вскоре вызов сменился на любопытство, а взгляд скользнул с лица на грудь, и уплыл куда-то дальше.       — Вот же уродился… — пробормотала Карамия себе под нос. Сырой тряпкой прикрыла Виктору глаза и лоб, теперь он разглядывал просвечивающие переплетения нитей. Ему мерещилось, что эти нити — вовсе не хлопковые, а живые, разноцветные, в саму суть бытия вплетённые. Так интересно было наблюдать за их медленным танцем, что Виктор увлёкся и не заметил, как вернулись Лафайетт с Веселиной. Раздался испуганный полувздох-полувскрик.       — Опять т-труп? — прошептала Веселина.       — Лафайетт, Карамия, — голос Ведьмы был резкий, слова острые как клинок. — Вы мне больше не нужны, одной помощницы хватит. Языки держите на замке, нечего тревожные слухи распускать.       Курьеры тихо ушли. Ведьма постукивала какими-то склянками у рабочего стола.       — Что с ним? Чем мне п-помочь? — робко спросила Веселина, она так и стояла где-то около дверей.       — Что это было, Веселина? — теперь тон Ведьмы стал угрожающим.       — Вы о чём?..       — Не дури меня. Яд. Что ты ему подложила? Явно не из того, чем мы обычно пользуемся. И зачем? — по столу ударили кулаком. — Зачем, мелкая ты дурочка? Я закрывала глаза на эти ваши игрища, ставки, с одним только условием — никакого реального вреда!       — Я в ставках не участвую...       — Тогда какого чёрта?! — от крика Ведьмы зазвенело в ушах. — Приказ Гаруспика был достаточно прост и ясен! Ему решать судьбу этого мешка с дерьмом, а не нам! Ты пошла против его слова! Ты предала его! Меня предала! — она отдышалась. Сделала глубокий вдох. — Я жду объяснений.       — Вы прекрасно знаете, кто среди нас настоящий предатель, — Веселина не собиралась оправдываться, наоборот, сама повысила голос. — Синие змеи плетут интриги за нашими спинами. Я их слышала! Они убили Айтана, убили Сиршу, кто будет следующим, а? Кому ещё надо умереть, чтобы Гаруспик увидел, к чему привели его планы? Вы тоже знаете, что Ирма творит, но молчите! Вы! Вы и Гаруспик — вот главные предатели!       Сапоги Ведьмы отбили чёткий такт, когда она кинулась к Веселине. Виктор ждал звука пощёчины, но этого не случилось.       — Я сделала то, о чём вы сами давно мечтали, но не решались, — с вызовом заявила Веселина. Непривычно было слышать твёрдость в её голосе. — Я сделала это, пока другие трусливо шептались за закрытыми дверями.       — Раз взялась — надо было доводить до конца. Как видишь, ублюдок жив, но я не могу позволить завершить твой план.       — Он должен был тихо умереть через несколько часов, никто бы и не понял, в чём причина. После него пришёл бы черёд Ирмы. Готовилась я тщательно, как вы и учили. Не знаю, почему не вышло. Видимо, Двуглавый вмешался, хотя я надеялась, что нашла лазейку... — Веселина вздохнула. — Жаль.       На долгое время повисла тишина.       — И что теперь? В колодец меня бросите?       — Не говори ерунды, я уже потеряла одного ученика. Но ты меня разочаровала. Мстительница нашлась. Героиня.       — П-простите, — Веселина звучала искренне, но с такой же искренностью она угостила Виктора курутом.       — Дурная девчонка. Мы так долго взращивали доверие, которое сейчас есть в нашей семье, но твой поступок отбросит нас к началу. И это тогда, когда нам необходимо единство, чтобы выжить.       — Дурная, — тут Веселина спорить не стала. — Да только вы не правы. Я сделала хуже? Уже всё плохо! Все на взводе, пока змеи нагло ползают между наших ног. Сирша догадывалась, что Ирма ведёт игру против нас, и вот — её нет, — Веселина выдохнула сердито. — Сами сказали когда-то, что это убежище — мой новый дом. Вот и пытаюсь защитить то, что мне дорого.       Ведьма медленно отошла к столу, ножки стула царапнули пол.       — Вот что мне с тобой делать… Я вынуждена рассказать обо всём Гаруспику. Мои слова ты не послушаешь, от своего не отступишься. Дурочка. Какая же дурочка…       — Рассказывайте. А я повторю ему то, что сказала вам, — может, прислушается.       — Для начала я хотела бы узнать, чем ты ублюдка отравила.       — Поиграла с засушенными соцветиями огонь-травы. У меня ещё целая склянка есть. Поделюсь, сэкономлю вам время на готовку п-противоядия.       — Это очень кстати.       Живые нити сложились в узор, он напоминал четыре перечёркнутые полоски. Виктор не выдержал, моргнул, но сил на то, чтобы поднять веки, у него не хватило.