Каникулы с убийцей

На следующий день Макнейр возился на кухне, попутно думая, что же делать с Поттером. Нужно было решать быстрее — август перевалил за половину, и Макнейр чуял, что Лорд вот-вот объявится. Отдать Поттера? При одной мысли об изломанном пытками теле кулаки сжимались сами собой. Макнейр уже привык касаться его по-другому. Отпустить на все четыре стороны? Никто не узнает — Лорд давно не применял к своему верному палачу легилименцию. "Уолден, друг мой; цельный как камень, из которого сложены шотландские горы. Побольше бы мне таких сторонников..." Можно сказать, Лорд ему доверял — насколько он вообще мог кому-то доверять. И обмануть в этот раз, значит предать его. Только псих может думать, что Поттер представляет угрозу, но после воскрешения Лорд как раз и спятил окончательно. Могущественный, хитрый, умный... псих. От запаха его безумия у Макнейра иной раз слезились глаза, но... Приняв метку, он принёс клятву верности, а слово Макнейра — не пустой звук. Что будет с миром, если всякий начнёт творить, что взбредёт в голову, потакать своим желаниям и плевать на всё остальное? И что бы сказал дед? "Если ты твёрд и неизменен, то ты чист…" Он никогда не стыдился звания палача; но стать предателем? Одна маленькая трещина, а потом всё — рассыплешься ржавчиной и не заметишь. Внезапно Макнейр подумал, что ему, пожалуй, и не придётся пытать Поттера: наверняка Лорд захочет заняться им сам. Колдуны обычно использовали Круцио, которое быстро превращало человека в слюнявый овощ. Когда становилось ясно, что толку уже не будет, звали Макнейра. Одну руку на темя, другую — на подбородок, резко повернуть до упора, до сухого треска позвонков, — он быстро прекращал хныканье или страшный, неестественный смех жертвы, чувствуя при этом непонятное облегчение. Хотя Лорд, наверное, знает вещи поинтереснее Круцио. Что-нибудь изощрённое. Долгое. Макнейр сглотнул. Уж лучше придушить Поттера сразу. А что? Сказать, что попытался сбежать. Может, Лорд даже не станет сильно наказывать. Или вообще ничего не говорить... Предплечье будто прошило раскалённой иглой. Он застыл с ножом в одной руке и недочищенной картофелиной в другой. А вот и Лорд. Лёгок на помине — значит, жить долго будет. Игла впилась опять. Макнейр невольно затаил дыхание. Может, ещё не вызов? Метку покалывало и до этого, но... Игла превратилась в гарпун. Выпавший нож глухо стукнулся о деревянный пол — Макнейр схватился за предплечье. Всё-таки вызов. А гарпун медленно повернулся в ране. Приходи. Он так и стоял неподвижно, не зная, на что решиться. Боль полыхнула опять, и Макнейр уловил миг, когда она взлетела по паутине нервов прямиком к мозгу, захватила, опутала, точно вкусную жирную муху, впилась ядовитым жалом. Приходи немедленно! Он сполз на пол, сжимая меченую руку всё сильнее — в ней уже что-то хрустело. Только не орать, приказал себе Макнейр. Только не орать. В соседней комнате Поттер, не нужно, чтобы он видел... От следующего приступа потемнело в глазах. Макнейр дёрнулся, впечатался лбом в ножку стола; что-то опрокинулось, покатилось и рухнуло на пол с противным лязгом. Он успел заметить краем глаза возникшего в дверях Поттера и прохрипел: — Уйди... А потом скрутило ещё раз. Макнейру показалось — его больше нет; осталась лишь развороченная рана, и в неё затягивало, точно в водоворот, но он знал, что утонет не сразу, выдержит ещё, и ещё — до прокушенного языка, до лопнувших глаз, до ломающих кости судорог... Он не сразу понял, что вызов прекратился. Тело всё так же сжималось в комок, игнорируя команду "Отбой". Отпустило только от прикосновения чего-то холодного. Макнейр открыл глаза. Оказалось, он сидел, привалившись спиной к плите. Поттер стоял рядом на коленях — бледный, с перекошенной физиономией, и прикладывал к Метке пакет замороженного горошка. Макнейр вспомнил странный хруст и с усилием разжал кулак. На пол шмякнулась раздавленная в кашу картофелина. Макнейр рассмеялся. Вылетевший из горла натужный хрип испугал Поттера окончательно. Он пихал Макнейру чашку с водой (тот чуть не захлебнулся, глотать было тяжело), вытаскивал из морозилки ещё какие-то пакеты, попытался обложить ими всю руку... Макнейр собрался с силами, стряхнул "компресс", кое-как поднялся и, шатаясь, вышел из кухни. * * * Обычно раненый зверь забивается в тёмный угол. Макнейр же поковылял на крыльцо – глотнуть прохладного воздуха. Поттер, шмыгая носом, увязался следом. Надо было цыкнуть на него, да сил не хватило. Очень непривычное состояние. Макнейр сел на широкую ступеньку, уткнулся лицом в колени, отмечая, что противная дрожь в теле потихоньку проходит. Истёрзанный мозг тоже начинал работать. И то, что до него доходило, Макнейра не радовало. Так Лорд звал только однажды — после своего воскрешения. Стало быть, случилось что-то особенное. Но самое особенное, что могло произойти, сидело сейчас рядом, ёрзая на тощей заднице, и пыталось заглянуть в глаза. Значит, Лорд готовит операцию. Но он никогда не отправлял Макнейра истреблять магглов ("Стрелять по воробьям из пушки, зачем?"), только на операции в магомире. Или когда сам собирался поучаствовать. А может, планирует поймать Поттера? По пути в школу, например. Хотя какая разница. Главное — Лорд звал, а он не пошёл. На первый раз можно отвертеться — был далеко, прятался от авроров, ещё что. Но во второй прощения не будет. Лорд всё равно достанет его и вскроет черепушку, проверяя, не утаил ли чего верный слуга. Макнейр медленно, почти нехотя повернулся и посмотрел на Поттера. Тот ответил знакомым взглядом кусачего зверька. А ведь мог свалить, подумалось Макнейру. Пока он там корчился на полу — отнял бы палочку и дёру. Деревня не так уж далеко. Растерялся, не сообразил сразу? Может быть. Поттер явно хотел что-то сказать или спросить, но не решался и только не глядя обрывал траву, росшую у крыльца. Нервишки шалят. Ничего удивительного, с его-то счастьем. Судя по всему, пророчество определяло Путь, и это Макнейр понимал и уважал как никто. Но… Путь надо выбирать самому, а не так... Не тащить человека на аркане, пусть даже из самых лучших намерений. Знаем мы эти намерения – ты Избранный, так будь любезен, иди и сдохни. Придумают тоже. Поттер вдруг зашипел и затряс рукой, живо напомнив Макнейру кошку, наступившую в лужу. Он вспомнил, что у крыльца рос чертополох, к осени ощетинившийся сухими злыми шипами, и достал поясной нож. — Руку дай. Голос не подвёл, хоть и звучал надтреснуто. Поттер не колеблясь протянул ладонь. Пальцы украшала россыпь загнутых колючек. Макнейр аккуратно, кончиком ножа вытащил их все; стиснул каждый палец, проверяя, не осталось ли чего (из ранок выступила кровь, залила подушечки), и выпустил его. — Всё. Поттер посмотрел на свою руку, потом опять поднял взгляд на Макнейра и медленно поднёс ладонь ко рту. Полузабытый жест из детства: поранился – лизни ранку, и всё заживёт. Жаль, со временем этот способ перестает работать. А может, просто раны остаются слишком глубокие… Поттер не ожидал поцелуя — он успел заметить, как округлились его глаза, но не отстранился. Ни о каком трахе после такого вызова и речи быть не могло, Макнейр был не в состоянии; он просто целовал Поттера. Зачем-то. А тот отвечал — неумело, старательно. Поцелуй длился и длился, и было непонятно, почему у него вкус железа и соли – из-за искусанных губ одного, или израненных пальцев другого. Потом они ещё долго сидели на крыльце, привалившись друг к другу, словно двое раненых. Молчали. А солнце катилось за горизонт перезрелым августовским яблоком, и небо было заляпано густо-алым. Это к ветру, припомнил Макнейр.